— Что такое? Что с вами случилось? — допытывался начальник клуба.
Но Бачков и Сачков ничего не ответили и только прижимали ладони к шишкам на лбах.
На следующее утро, когда туман ещё плавал над бухтой белой холодной простынёй, «Тигр» готовился к походу в открытое море.
Боцман Дымба, двадцать пять лет плавающий под водой, толстенький, рябой и добрый, в последний раз осмотрел своё заведение и, потирая короткие руки, сказал:
— Ну, побыли в гостях на земле, пора и домой — в море. Эх ты, море моё, зелёная волна!
На «Тигре» всё было готово к далёкому походу. Тяжёлые торпеды, загадочно поблёскивая сталью, лежали на местах. Цистерны были полны топливом и маслом для машин, пресной водой для питья.
В маленькой каюте командира лежали пачки интересных книг; не были забыты патефон, шахматы и шашки.
Лодочный кок был очень доволен. В поход он получил самые свежие продукты: мясо, рыбу, фрукты, зелень, шоколад, сыр «со слезой», икру и всякие другие прелести, вплоть до конфет.
Родина знала, как тяжело работать подводникам, и не жалела для них ничего.
Крепкий и гордый голубой подводный корабль держался только на лёгких швартовах.[9] Где-то там, внизу, работали машины, и «Тигр» нетерпеливо вздрагивал. Вода вокруг его стального корпуса танцевала серебряной чешуёй.
Скорей, скорей бы в любимое море!
Команда была на местах, за исключением Клюева. Он должен был принести пластинки для патефона.
Скоро пришёл и Клюев. За плечами он нёс мешок.
— Быстро, быстро! — покрикивал боцман. — Море не ждёт!
— Есть быстро, море не ждёт! — весело отозвался Клюев, снял с плеч мешок и хотел нырнуть в люк.
— Стоп, стоп! — прищурил серые глаза Дымба. — А что это у тебя в мешке, товарищ Клюев?
— Па-патефон для пластинок… тьфу!.. пластинки для патефона, товарищ боцман! — не глядя на Дымбу, ответил Клюев.
— И весёлые, как я вижу, пластинки? — ещё больше прищурился боцман.
— Веселей быть не может, — ответил Клюев. — А что?
— А то, что они не только играют, а и пляшут!
В мешке и на самом деле что-то шевелилось.
— Гм! — сказал Клюев.
— Гм! — сказал боцман. — Придётся проверить.
Боцман сунул руку в мешок и вдруг отдёрнул её, как будто в мешке были иголки.
— Вот так пластинки! — рассердился Дымба. — Играют, и пляшут, и кусаются!
Тогда Клюев наклонился к уху боцмана и что-то ему прошептал.
— Не может быть! — всплеснул руками боцман, и рябое лицо его засияло. — Двадцать пять лет под водой плаваю, но ни разу не погружался с…
— Тссс! — сказал Клюев.
— Есть тссс! — ответил боцман и сделал сердитое лицо.
Раздался двойной свисток вахтенного и команда:
— Смирно!
На корабль пришёл командир, в кожаной тужурке, с биноклем на шее, с кожаными перчатками в руках. Подводники замерли неподвижно. Вытянул и боцман руки по швам, преданными глазами глядя на своего командира. Лишь только живот у Дымбы колыхался от скрытого смеха, но лицо старого моряка было серьёзное-пресерьёзное, как и полагается тому быть, когда командир корабля вступает на борт.
При полном молчании командир поднялся на мостик и приказал:
— Отдать носовой! Отдать кормовой!
Швартовы были сняты. Послушный воле командира, «Тигр» мягко пошёл, развернулся и лёг к выходу из гавани. Радостно вспенили воду острые винты, сирена прокричала, словно снимая шапку за всех сразу.
Скоро бухта осталась позади. Первая волна разбилась об острый нос подводного корабля. Махнула неспокойным крылом белая чайка. Ветер вытянул флаги и славно зашумел в ушах. Подводники заулыбались.
Здравствуй, широкое море! Здравствуй, любимое!
Весь день «Тигр» то всплывал на поверхность голубого моря, то опять погружался, весь в пене и брызгах.
Командир лодки упорно добивался, чтобы «Тигр» ускорил погружение ещё на несколько секунд.
Команда голосом тут не подавалась. Командир нажимал кнопку особого звонка, и подводники с невероятной быстротой и ловкостью бросались к люкам. В люк можно было спускаться только по одному человеку. И люди не спускались, а прямо-таки падали вниз и разбегались по своим постам.
Неловкий не обижался, если ему отдавят палец, или подошвой ботинка собьют причёску на голове, или поставят шишку на затылке. На то он и неловкий, чтобы стать ловким.
Но и неловкие переставали потирать шишки на затылке, когда «Тигр» погружался и в подводной тишине по всем отсекам звучал голос командира:
— Погружение прошло хорошо!
После короткого отдыха «Тигр» снова продолжал боевое учение. Только с самолёта можно было видеть под водой серое стальное тело корабля, да и то пока оно не сливалось с чернотой подводных таинственных глубин.
Быстрее, быстрее погружаться! Все за одного, один за всех!
На войне много врагов у подводной лодки. За ней охотятся самые быстроходные военные корабли. Все их орудия обращаются против неё. Миноносцы стараются её протаранить или забросать глубинными бомбами. По пятам за нею несутся истребители подводных лодок. Её сторожат в небе самолёты, подслушивают в специальные аппараты истребители подводных лодок и береговые посты наблюдения. В эти аппараты слышно не только как работают машины подводной лодки, но и стук о железную палубу инструмента, выпавшего из неосторожной руки.
Во время первой империалистической войны был такой случай. Вражеский миноносец обнаружил нашу подводную лодку и забросал её глубинными бомбами. Глубина была небольшая, и подводники попали в ловушку. От взрыва бомб лопались электрические лампочки. Корпус стал сильно пропускать воду. Вдруг миноносец видит: на поверхности моря, над тем местом, где погрузилась подводная лодка, расплывается громадное масляное пятно. Потом в водовороте появляются обломки мебели, обрывки бумаги и матросские бескозырки…
Так всегда бывает, когда лодка погибает. На миноносце ликовали; командир поспешил сообщить своему командованию о потоплении русской подводной лодки.
А через десять минут сам миноносец в огне и взрывах шёл к морскому дну. И командир миноносца еле успел передать по радио сообщение:
«Подводная лодка, которую я потопил, потопила меня».
Это было смешно, но правильно сказано, и вот почему. Командир лодки, видя, что положение серьёзное, пошёл на хитрость. Он приказал команде наломать побольше мебели, нарвать бумаги, снять с голов бескозырки, заложить всё это в торпедный аппарат и этой начинкой выстрелить. Одновременно он приказал выпустить из цистерны масло.
Миноносец поверил обману. Тогда наши подводники осторожно подобрались к миноносцу и угостили его торпедой…
Самолёт — самый опасный враг для подводников. Он стремительно появляется из-за облаков, и уйти от него трудновато.
Однако в бою случается и так, что самолёты уходят под воду на манер подводной лодки, но обратно уже не всплывают.
Однажды подводная лодка Балтийского флота возвращалась после удачного нападения на белофинские транспорты. Она потопила три вражеских транспорта с военным грузом и плыла домой победительницей.
Вдруг из-за густой пелены облаков вынырнули два белофинских бомбардировщика с полным грузом бомб. Погружаться было поздно. Маневрировать было негде: лодка шла среди льдов по узкому проходу.
Но наш командир не был похож на командира того доверчивого миноносца. Он знал свою команду, и команда понимала своего командира с полуслова. Один взмах руки командира, и комендоры бросились к орудию на верхней палубе.
Время исчислялось полусекундами, но и их было достаточно для того, чтобы первый же снаряд попал в один самолёт.
Самолёт был сбит. Он пробил своей тяжестью лёд и навсегда исчез под студёной водой Балтики.
Другому самолёту не захотелось превратиться в подводную лодку, которая не всплывает, и он повернул к своим.
Что было бы, если бы комендоры промедлили хоть на одно мгновение?
Оттого и держатся подводники пословицы: «Все за одного, один за всех».
Вот почему на «Тигре» так дружно и взялись за Сачкова и Бачкова.
Подводники знали: сегодня заснёшь над шваброй — завтра запоздаешь к орудию.
Не научишься подчиняться старшему товарищу, командиру, — не научишься командовать сам.
Будешь неряшлив в мелочах, а мелочь-то тебя в бою и подведёт.
Сегодня, к радости подводников, Сачков и Бачков не отставали от других. Может быть, поэтому лодочный кок спешил закончить к ужину великолепный торт, на котором он выводил всякими кремовыми закорючками:
«Сладкий привет победителям морских глубин!»
Но, как только сменилась их вахта, Сачков улёгся на койку, а Бачков стал против камбуза, и ноздри у него стали ходить туда-сюда, а лицо приняло задумчивое выражение.
