иметь их Ваське — слишком дорогие. Поэтому рад он до смерти и этим. Что ржавые они — не беда, почистит! Что разные — тоже не беда, зато железные, получше Никитиных. На «ледке» даже кое-где остались блестки никеля.
Алешка нацелился на «снегурку», схватил ее, примеряет к своему ботинку.
— Куда ты лепишь? — отнял у него Васька «снегурку». — Не видишь, она велика тебе?
— Все тебе, да? — обиделся Алешка.
— А тебе куда? Вон деревянный бери себе.
— Бери, бери, внучек, — посоветовала бабушка. — Это хороший коник, падать не будешь. На нем, наверно, еще твой дедушка Павел катался. Возьми. Научишься сначала на одном, а потом и другой подыщем.
Принялись братья нацеплять коньки. Трудно Ваське натягивать веревки одной рукой: другая ведь перевязана, болит. Кое-как укрепил все-таки, Алешке бабушка помогла. Подались оба на луг. Васька впереди, идет по снегу враскоряку, где попадет на ледок — поскользнется, вскинет руки, удержится с трудом и дальше ковыляет. За ним Алешка на одном коньке, подпрыгивает: левая нога едет, правая подталкивает. Хорошо получается.
Смотрит им бабушка вслед, улыбается:
— Ишь, водяные, обрадовались… — Прокричала: — Полегче на льду-то, не разбейтесь.
Не слышат они бабушку, на лед спешат. Окружили их ребята, рассматривают коньки. Никита подкатил, с разгону затормозил — аж лед заскрипел. Он уже твердо стоит на ногах, сделал около Васьки круг, присел на корточки, смотрит на «ледку». Не скрывает своего удивления:
— Ого, беговой конек! Где ты его взял?
Илья растолкал всех, дернул за конек, Васька не удержался, шлепнулся на снег.
— Тише ты…
Но Илья будто не заметил, что Васька упал, так даже и удобней рассматривать его коньки.
— Много ты понимаешь, — покосился он на Никиту. — «Беговой»! Беговые длинные, как ножи. А это обыкновенный, для катания на льду. Носиком отпихиваться, видишь вот зазубрины на кончике.
Ваське приятно, конечно, что его коньки заинтересовали ребят, но ему не терпится прокатиться, и он пытается встать, но Илья крепко вцепился в конек, не может оторваться от него. И вдруг предлагает:
— Продай?
— Во! — удивился Васька. — Самому только что дали…
— Ну, сменяем? — не отставал Илья. — Хочешь пару за один?
— Деревяшки?
— Так зато парные. А «снегурку» отдашь вон Алешке, и будет у вас по два.
Посмотрел Васька на братишку — видит по глазам: хочет Алешка иметь второй конек, но отдавать такую «ледку» жалко.
— Не хочу, — сказал он.
— Голубя в придачу дам. Хочешь?
Екнуло сердце у Васьки — не ослышался ли? Голубя! Но виду не подал, что обрадовался, спросил:
— Дикаря какого-нибудь подсунешь…
— Дикарей не держим, — обиделся Илья. — Ну? Да или нет?
— Ладно, — выдавил из себя Васька и тут же испугался своего голоса, чужим он показался ему. Зря, наверное, согласился, обманет его Илья.
А Илья, не дав Ваське опомниться, в одно мгновение содрал с его ноги конек, отвязал свои и бросил на лед к Васькиным ногам. Крутит «ледку» перед глазами, трогает «бубон» — не расшатан ли. Нет, все крепко на коньке. Доволен Илья.
Сидит Васька на снегу один, все ребята возле Ильи вьются, рассматривают конек, обсуждают сделку, и по всему видно, что Илья все-таки остался в выигрыше. Обидно Ваське, поднялся, подошел к Илье.
— А голубя когда отдашь?
— Сейчас, побегу за ним! — сказал Илья с издевкой и захохотал.
— Не отдашь?
— Да отдам! — отмахнулся Илья. — При свидетелях сказал: отдам, значит, отдам.
— А какого?
— Там посмотрим. — Илья встал на конек, оттолкнулся свободной ногой, покатился по льду.
— Дуррак, — сказал Никита Ваське вполголоса. — Думаешь, он хорошего голубя тебе даст?
— Иди ты, — Васька отвернулся от Никиты. Он и сам чувствовал, что сделал что-то не то. Не успел появиться конек, и уже его не стало.
Повесил голову Васька и поплелся домой. Алешка покрутился, покрутился, послушал, как смеется довольный Илья, не выдержал, попрыгал вслед за братом.
— Что ж так быстро накатались? — встретила их бабушка.
Взглянула на Васькины ноги, увидела только один конек, удивилась: — А коник где? Потерял? — И только тут заметила, что Васька чем-то расстроен: — Никак, отнял какой-то сапустат?
— Он променял его, — сказал Алешка. — Илья дал ему два деревянных коника и еще голубя даст.
— Променял? На голубя? Вот так раз! — Она смотрела на Ваську и не знала, как ей быть, что говорить. — Променял на голубя… Ну и как же теперь?
Услышала разговор мать, сдвинула брови:
— Променял? На голубя? — И, узнав подробности, долго смотрела на Ваську неподвижными глазами, как на чужого, а потом вдруг стукнула кулаком по столу и закричала: — Не позволю! Не позволю, чтобы ты менял, торговал, воровал, мошенничал. Не позволю! Менять — значит стараться обмануть. Не хочу знать, кто кого из вас обманул, а чтобы конек сейчас же дома был! И никаких голубей не потерплю! Еще мне не хватало заботы — голубятника в доме держать! Связался с Ильей! Сколько раз тебе говорила — обходи его десятой дорогой!
Мать разгорячилась, на глазах у нее выступили слезы. Бабушка хотела ее успокоить, но она и на бабушку накинулась:
— Не заступайтесь! Разве вы не видите, куда он растет? — И опять к Ваське: — Иди и сейчас же принеси конек. А иначе и домой не приходи.
Стыдно Ваське слушать материны упреки, а еще стыднее идти и умолять Илью разменяться обратно. А если он не согласится?..
Вышел Васька на улицу — на лугу пусто, разбежались уже все по домам. «Ну, и хорошо, — подумал Васька. — Не смотреть ребятам в глаза». Направился к Илье домой. Постучал в окошко, вышел Илья радостный во двор, рот набит едой — жует что-то.
— Чего тебе? — А язык с трудом во рту ворочается, никак не прожует. — Голубя? Я еще не шешив… — Наконец прожевал, сглотнул, поправился: — Я еще не решил, какого тебе отдать. Не распаровывать же? А лишнего у меня сейчас нема. Подожди, вот поймаю чужака — сразу отдам. Куда тебе торопиться?
— «Ледку» отдай обратно… — выдавил из себя Васька. — Мама ругается. — И он бросил к порогу деревянные коньки Ильи.
Посмотрел Илья на коньки и перекосил сердито лицо:
— Чего? Чего? Назад раком? Нет уж, брат, дудки.
— Отдай. — Щеки у Васьки дрогнули, на глаза навернулись слезы. — Я, что ли, сам… Мама ругается…
— «Мама», «мама»… — передразнил его Илья. — Раньше надо было думать. — И повернулся к двери.
— Отдай… — Васька схватил его за рукав.
— Эх ты, тюлька мариупольская! — обозвал Илья Ваську, поднял в сенях конек, сунул Ваське в живот. — Возьми свою железяку… По правилам — тебе бы морду надо набить, чтобы другой раз знал, как меняться. Да ладно уж… —
