Но она ошибалась: вскоре она услыхала трескотню большой странной птицы, а под ней, чуть позади, медленно и важно, точно галеон[8], двигался вверх по течению сарай с кормом на длинном буксирном канате.
А дело было так: подлетев к затору, пилот завис в воздухе, а наблюдатель и механик спустились на тросе вниз и обвязали сарай со всех сторон, как будто перевязывали гигантскую посылку. Дотянув сарай до ольхи, механик отвязал буксирный канат, прикрепил трос к верху посылки и поднял руку.
Мало-помалу сарай поднялся из воды, доски его трещали, открытая дверь болталась. Проплыв над строениями, сарай мягко опустился точно на свой старый фундамент. Веревки отвязали, втянули внутрь, и вертолет снова сел на двор.
— О'кей? — прокричал пилот свинарю. — Теперь все в порядке? Все свиньи вернулись?
— Сейчас проверю! — заорал свинарь и двинулся к Приюту.
Пять минут спустя он прибежал назад, его мясистая физиономия побелела, толстые щеки тряслись.
— Мой заморыш! Малыш! — кричал он. — Нету его!
— Заморыш? — переспросил пилот.
— Да! Который жизнь мне спас! — прокричал свинарь, и несколько слезинок выкатилось из его свинячьих глаз и побежало по щекам и по пригоркам и долинам трех подбородков.
— А-а! Значит, так его звать! — крикнул в ответ пилот. — Ладно, не горюй, старина. Мы мигом слетаем, поглядим, куда он подевался. Может, он плывет домой. — И вертолет снова унесся вниз по течению.
Глава девятнадцатая
Жуткое происшествие
Когда Сквайр и миссис Барлилав отправились от запруды домой, они разрешили Шпунтику идти вперед одному. Им казалось, что никакая опасность ему на подсыхающем берегу не грозит. Он уже большой мальчик, разумный, сказали они друг другу.
Но подобно многим любящим приключения подросткам, Шпунтик решил поступить не так, как ему велели, а придумать что-нибудь поинтереснее.
— Пускай идут себе по суше, — сказал он вслух, когда они уже не могли его слышать, — я — водоплавающая свинья, и я домой поплыву.
Он спрятался в кустах, стал свидетелем того, как мимо проплыл сарай, подождал, пока пройдут и скроются из виду родители, и тогда скользнул в воду.
Течение пока оставалось довольно сильным, но он был уверен, что выгребет, хотя решил все же начать с более укромного места — глубокой бухточки, в стороне от главного потока. Он соскользнул с берега, но, вместо того чтобы сразу пуститься привычным гоночным кролем, надумал поплескаться и поиграть. Он опустил голову под воду — и глаза его уперлись прямо в пару холодных жестоких глаз, сочетавшихся с узкой зубастой пастью и длинным полосатым туловищем.
Он даже шевельнуться не успел, как под ним на глубине что-то словно взорвалось, он почувствовал сильнейший удар, чуть не выбросивший его из воды, и щука зажала своей пастью его пятачок.
Вне себя от страха Шпунтик тянул что есть силы назад, молотя лапами по воде, стараясь вырваться. Но щука была больше его, и она была сильнее, и ее острые зубы крепко сжимали его нежный пятачок, так что он не мог дышать. Постепенно он слабел, и свирепая рыбина мало-помалу утягивала его все глубже, и в голове у него начало мутиться, перед ним замелькали разные лица, и все это в какие-то доли секунды: лицо мамочки и Сквайра, его отца, добрых тетушек, служителя, Фелисити… Перед тем как его смятенное сознание оставило его и он провалился в черную пустоту, до него донесся резкий высокий крик: «Ай-зе-ек!» И еще раз «Ай-зе-ек!»
Когда он пришел в себя, одно только лицо маячило теперь у него перед глазами. На этот раз оно было реальное, живое, круглое, усатое и встревоженное. И голос тоже был обеспокоенный.
— Старик! Старик! — сказал голос. — Ты ведь в порядке, правда? В порядке? И не говори, что нет, потому что в порядке.
Шпунтик огляделся вокруг и обнаружил, что лежит в траве на берегу ручья. Его вырвало водой, и сейчас он пытался отдышаться, но его пока всего трясло от пережитого ужаса.
— Айк! — прохрипел он. — Ох, Айк! Что случилось? Что это было? А нос как болит! И шея!
— Случилось, старик, что ты чуть не утонул и тебя чуть не съели, и не говори, что это не так, потому что так оно и есть. Нос болит, потому что его проткнула дюжина острых как бритва зубов, а шея болит потому, что я вытаскивал тебя за шкирку.
— Но кто это был, Айк? Что за жуткая рыбина?
— Щука. Это была щука, старик.
— Такая громадина? — удивился Шпунтик. — Я и не знал, что они бывают такие. Фелисити меня не предупреждала.
— Она и сама про нее не знала, старик. Эта щука самая большая на свете. Жила в мельничном пруду, а когда плотину прорвало, ее оттуда вымыло. Я прямо умирал от желания ее найти. И вот я ее нашел, и умирает она! — Выдра откинула голову назад и затряслась в беззвучном смехе.
Шпунтик с трудом поднялся на ноги и заглянул в воду. Там на боку лежало полосатое чудовище — щука из мельничного пруда. Ее зубастая пасть оставалась разинутой от боли в момент смертельного укуса выдры. Между спинным плавником и хвостом зияла страшная глубокая рана.
— Я сломал ей хребет, старик, — пояснил Айк, встав рядом. — И не говори, что не сломал, потому что сломал. Сейчас я ее вытащу на сушу, и мы полакомимся самыми вкусными кусками. Пока тащу ее на берег, все время буду смеяться.
Глава двадцатая
Не «могут летать», а «летают»
Шпунтик наелся до отвала. И вдруг он ужасно устал, переутомившись после всех своих приключений, особенно из-за последнего потрясения. Он хлопнулся на землю, закатился в неглубокую ямку и так, на спине, все четыре ноги кверху, заснул крепчайшим сном.
Шли минуты, в солнечном предвечернем, но ярком свете жужжали пчелы, большая толстая мясная муха уселась на вытаращенный глаз мертвой щуки.
Внезапно в синем небе раздался плачущий мяукающий крик, и Айк, выглянув из кустов, где он дремал, увидел одинокого канюка[9], кружащего над спящим поросенком, широко раскинув крылья. Он прилетел с горных болот, где поедал трупы утонувших овец. Айзек знал, что канюки — трусы, питающиеся падалью, поэтому не тревожился за поросенка. Если Шпунтик сейчас не проснется, думал Айк, напугаю проходимца как следует. В предвкушении своей шутки выдра довольно ухмыльнулась.
Большой ястреб спустился ниже. Сверху он видел вроде бы абсолютно мертвое животное, с раздутым, как барабан, животом и окоченевшими ногами, торчавшими кверху. Кроме того, нос у зверя был в запекшейся крови.
Стервятник уже готовился приземлиться, но в этот момент услыхал громкий шум и увидел над потоком большую странную птицу с поблескивающими стеклянными глазами и крутящимися над ее телом крыльями. Канюк быстро полетел прочь с испуганным криком, и даже храбрый Айк выскользнул из кустов в воду и притаился, лишь изредка высовывая мордочку наружу. Вертолет завис на месте, и команда стала обшаривать глазами берега.
— Вот он! — крикнул наблюдатель. — На вид дохлее некуда. Кто-то до него добрался раньше нас. Смотрите — и пятачок в крови.
— Надо его поднять, — заметил пилот.
— Смерть героя, — добавил механик.
И всем трем офицерам морской авиации, парящим в небе над разливом реки в синей машине с гордыми буквами «К. Ф.»[10] на борту, вдруг пришла в голову одна и та же мысль. Они припомнили историю последнего путешествия Нельсона[11], когда гроб с его телом везли на барже по Темзе к Адмиралтейству.
— Вот что я скажу, — произнес пилот. — Мы не можем привезти его триумфально по воде, но мы можем доставить его по воздуху. В конце концов, он был исключительным в своем роде поросенком, единственной на свете водоплавающей свиньей. Давайте устроим ему, насколько возможно, пышную церемонию возвращения. К его последнему месту успокоения.
— На конце спасательного каната, так? — спросил наблюдатель. — Чтобы толпы оплакивающих могли с ним попрощаться?
— Именно, — подтвердил пилот. — Помните, есть такая поговорка: «Когда свиньи полетят»? — И трое молодых парней заулыбались.
— Тогда давайте сделаем все как следует, — сказал механик. — Я спущусь и привяжу его, подгоню упряжь, затяну ремни. Потом подожду вас здесь, на берегу, а вы подберете меня после того, как доставите его домой.
Итак, механика спустили на тросе вниз, и он обвязал пятнистое тельце, думая при этом, что поросенок, должно быть, умер совсем недавно — тело совсем теплое. Потом механик поднял руку, и вертолет мягко взлетел вверх, а Шпунтик Собачья Лапа теперь повис под машиной, болтаясь на тридцатиметровом тросе.
До сих пор — и только святому Антонию известно, каким образом — Шпунтик продолжал все это время спать крепчайшим сном. Спал не просыпаясь, невзирая на крики ястреба, на грохот и ветер от летательной машины, неуклонно спал, даже когда его обвязывали веревкой. И только-только он начал видеть давнишний сон про то, как они с мамой и отцом летят по теплому, как молоко, небу, как затянувшиеся ремни и порывы ветра наконец пробудили его.
