«Мы с Глебом решили», «Мы с Глебом договорились», — при случае ввертывал он в свою речь. А вообще-то им жилось и вправду неплохо. К Яшке как-то пришел отец. Был он как шарик кругленький, розовощекий, залысина доходила до самой макушки и, чтобы скрыть ее, он оставшиеся волосы зачесывал в сторону. Лорин говорил тихо, виноватым голосом и показался Антошке совершенно безвольным человеком.
— Вернулся бы, сынок. Мать, она ведь, понимаешь, и есть мать, какая бы ни была, — не совсем убежденно говорил он. И, чувствуя, что сын не согласен с ним, стал искать поддержку у ребят. — Я ведь правду говорю, Антон?
Тот промолчал. Лорин-старший сразу скис, дал Яшке денег и попросил, чтобы тот не проговорился матери о его посещении.
— Она, понимаешь, запретила. Говорит, покочевряжится да как миленький явится с повинной… Только я думаю, все равно навещу.
— Не расстраивайся, — успокоил его Яшка и вздохнул: — Эх, папаня, был бы ты настоящим мужиком, не дали бы мы мамке в болоте утопнуть.
— Ты, Яков, строго судишь. Жизнь, она, понимаешь, крылья умеет опалять.
Он еще приходил, но теперь уже не упрашивал Яшку возвращаться домой, а торопливо совал деньги и виновато смотрел на сына. Антошке почему-то становилось жалко Яшкиного отца.
Яшку прозвали в штабе Адъютантом. Он теперь знал всех комсоргов строительных управлений и по просьбе Коржецкого быстро разыскивал их, передавал записки, приглашал на заседания комсомольского штаба.
Коржецкий разрешил Яшке учиться ездить на своем потрепанном «ковровце», и Адъютант уже носился по лугу. Но Яшка не забыл и о друге. У Антошки мотоцикл то падал, то прыгал, когда тот резко опускал сцепление. Марфуша учиться ездить на мотоцикле отказалась.
В тот день, когда у столовой был вывешен фотомонтаж, в комсомольский штаб ворвалась Изольда Яковлевна. Она была разъярена. Мельком взглянув на Яшку, которого не видела несколько дней, она шагнула к Коржецкому, просматривавшему журнал дежурств.
— Ну что, правдолюбец, добился своего? — стояла она, подбоченясь, перед комсоргом. — С работы меня снял, сына увел. Имей в виду, Изольда Лорина все эти твои выходки так не оставит: ты за все ответишь. Партийным билетом ответишь.
Коржецкий спокойно сказал:
— Садитесь, Изольда Яковлевна. Как говорят, в ногах правды нет. — Он будто не заметил, что посетительница уже довела себя до истерики.
— Он говорит о правде! — удивленно хлопнула себя по бедрам Яшкина мать. — Да под этой крышей правды никогда не было!
— Мама! Опомнись! — крикнул Яшка. Он испуганно смотрел на Коржецкого.
Изольда Яковлевна взяла сына за руку и приторно-нежным голосом с укором сказала:
— А ты, дите непутевое, не разобрался что к чему — и к медведю в берлогу… А от него жена ушла. От хороших мужей жены не уезжают.
— Мама! — резко сказал Яшка, вырвал свою руку. — Как тебе не стыдно, мама?
Голос Яшки дрожал. Он плечом нажал дверь и выскользнул из вагончика. Марфуша шмыгнула за ним следом.
Через минуту из вагончика вышла и Изольда Яковлевна, хлопнув дверью. Она окликнула Яшку, но ответа не услышала. Изольда Яковлевна заглянула в котлован, но сына и там не увидела.
— Вы хотя убедите этого дурачка — пусть людей не смешит и возвращается домой, — сказала она ребятам.
— Не пойдет он, — замотала головой Марфуша. Изольда Яковлевна оценивающе посмотрела на девочку, но ничего не сказала.
Как только Лорина села в кабину проходившего мимо самосвала, Яшка вылез из-под вагончика. К его рубашке прицепились катыши репья, к стриженой голове прилипла паутина.
— На кого ты похож! — изумилась Марфуша. — Нашел где прятаться.
Яшка невесело бросил:
— Небось, к черту в пекло полезешь…
Антошка понимал, что Яшке неловко перед ними за поведение матери.
— В конце концов дети не отвечают за родителей, — сказал он слышанные от взрослых слова, чтобы как-то поддержать товарища.
— Эх, маманя, маманя, — неопределенно выдохнул Яшка. — Стыдобища!
Во время обеда в комсомольский штаб вошла Марфушина мама. Она была в красной косынке и комбинезоне. Антошке показалось, что с ее приходом в штабе стало просторнее, а солнце засветило ярче.
— Где самый главный начальник, товарищи пионеры? — напуская на себя строгость, спросила она. Марфуша прыснула со смеху:
— Какая важная у меня мамочка.
— А вы не подлизывайтесь, товарищ Марфа, и отвечайте как на духу: куда девали Коржецкого?
Она села на скамейку и начала листать журнал дежурств.
Потом взяла авторучку и стала писать. Антошка взглянул в журнал и прочитал:
«Товарищи штабисты! Скоро приедут горьковские девчата. 700 человек! А где они будут проводить свободное время? Подумайте. И не забудьте о танцплощадке».
— Ну, побегу, — заторопилась Марфушина мама.
Антошка еще не видел начальника стройки, но от ребят знал, что это богатырский дядька, который еле вмещается в свой служебный «газик», а голос у него настолько мощный, что его свободно слышно при работающем компрессоре. О начальнике строители говорили с уважением. В городе он работал управляющим трестом, все у него шло хорошо, а когда стали поговаривать о начале строительства металлургического завода, Казанин (такая у него фамилия) решил поехать сюда. Антошкин отец хорошо знал начальника, потому что раньше работал в одном из стройуправлений треста. Отец рассказывал, что Казанина отговаривали, стращали всякими трудностями, но самым главным козырем против того, чтобы тот не ехал на новостройку, было его здоровье. Казанин совсем недавно перенес инфаркт, долго лежал в больнице, поговаривали, что он уйдет на пенсию по состоянию здоровья, а тот встал на ноги и даже решил тянуть такой воз, который и здоровому трудно осилить.
— Начальник у нас — старый боевой конь, — одобрительно говорил отец. — Больницы и курорты разные не для него.
И Антошка подумал, что Хромой Комендант и начальник стройки чем-то похожи друг на друга.
Антошка еще не видел Казанина, но уже с уверенностью мог сказать, что перед дверью вагончика сам начальник.
— Показывай, комсорг, свои апартаменты, — могуче басил Казанин.
Антошка не слышал ответ Коржецкого, зато начальника было слышно так хорошо, будто он стоял рядышком.
В вагончике стало тесно, как только вошел начальник. Он достал из кармана широченных штанов платок и вытер с лица капельки пота, Антошка внутренне сжался: вдруг начальнику не понравится, что в штабе ребята. Но глаза Казанина потеплели, и, кивнув комсоргу, он улыбнулся:
— Вот кому работать на нашем заводе, комсорг.
— Они и сейчас без дела не сидят, Николай Иванович, — сказал Коржецкий. — Дельные помощники.
— Все правильно: сегодня — помощники, завтра — хозяева. Такова жизнь. — Начальник стройки взял амбарную книгу, но раскрывать ее не стал, забарабанил по картонной обложке пальцами и с укоризной бросил: — Для комсомольского штаба могли бы найти что-нибудь поопрятнее, чем этот кондуит. В моей канцелярии поройся.
Потом Коржецкий стал показывать записи дежурных в журнале.
— В основном жалуются на нехватку бетона, простои, — сказал Коржецкий. — И в самом деле, бьемся как рыба об лед, а толку мало.
— Я, пожалуй, здесь самая большая рыбина, и набил себе такие шишки об этот лед, что голова пухнет, — невесело хохотнул Казанин. — Бетонорастворный узел уже и наполовину не устраивает нас, а с каждым днем стройка ширится. Ищем пути, как победить бетонный голод. Я в Госплане по этому поводу не раз икру метал, а в министерствах меня боятся: как только ответственные товарищи услышат мой голос в коридоре, так стараются куда-нибудь улизнуть. Опять, мол, этот настырный строитель из Сибири себе и другим нервы трепать приехал.
Комсорг перевернул лист и прочитал последнюю запись, сделанную Марфушиной матерью.
— Вот еще забота, Николай Иванович, — вздохнул он. — Клуб нужен молодежи. И танцплощадка.
Казанин на минуту задумался и с хитринкой посмотрел на Коржецкого:
— Ты знаешь, сколько каблуков поломано на нашем танцевальном пятачке?
Коржецкий недоуменно пожал плечами:
— Кто их считал?
— А я знаю, — ответил начальник. — Пятьдесят три. У нашего сапожных дел мастера справлялся. Более полусотни девчонок пострадали. Надо, комсорг, и танцплощадку, и клуб. Я бы рад душой, да, как говорят, хлеб чужой. И проект есть, и с кирпичом из положения выйдем, а вот с бетоном — дело труба.
Начальник и Коржецкий вышли из вагончика.
— Садись-ка со мной, комсорг, — сказал Казанин. — Проедем по объектам, помаракуем.
Коржецкий подкатил свой облупившийся «ковровец» к крылечку и крикнул:
— Яков, присмотри за машиной.
«Газик» взревел и через минуту затерялся среди котлованов и башенных кранов.
