И взрослые верзилы, приняв озорников за пьяных бандитов, поторопились удрать. Мальчишки слышали, как они принялись нахлестывать коня. Телега затарахтела на неровной дороге.
Вволю нахохотавшись, ребята пошли разыскивать вторую бутыль. По пути Гурко заглянул под корни ели, видимо, поваленной ветром.
— Ребята! Здесь тоже что-то спрятано! — крикнул он. — Смотрите!
И Гурко замахал серебристым обрывком парчи.
Мальчишки подошли к яме, прикрытой кучей зеленых ветвей, и принялись их растаскивать. Вскоре они добрались до взрыхленной земли, из которой торчал край позолоченной иконы. Вытащив ее, они руками раскопали мох, перемешанный с землей, и наткнулись на большой узел. В парчовом стихаре была завернута церковная утварь: серебряные чаши, подсвечники, кресты, обломки украшений. Тут же лежала церковная кружка, наполненная нательными крестиками и ладанками.
— Кто-то церковь обокрал, — догадался Нико. — Надо быстрей заявить. Беги, Ромка, в милицию, а мы покараулим.
— В милиции могут не поверить, — сказал Ромка. — И вам здесь оставаться глупо: воры увидят — живьем не выпустят.
— Верно, — согласился Нико. — Тогда давайте оставим все как было, отвезем самогон и вместе сходим в милицию.
Они так и сделали: уложив церковную утварь на прежнее место, присыпали землей и закидали лапником. Затем отыскали вторую бутыль, погрузили ее на тележку и покатили домой.
Сапожника мальчишки нашли на той же поляне, где его оставил Ромка. Он спал, пуская пузыри.
— Пьян в стельку, — определил Гурко. — Будить не стоит.
Ради смеха Нико с Ромкой сняли с тележки большую бутыль, осторожно перелили из нее самогон в малые посудины и, оставив лишь чуточку на дне, уложили бутыль в объятия сапожнику.
— Пусть милуется! Подумает, что сам все выпил.
Привезенный самогон мальчишки спрятали на чердаке и условились никому о нем не говорить. Если родители или гости пошлют к Нюрке-самогонщице, ведь можно будет к ней не бегать, а свой принести. Деньги на кино пригодятся.
В милицию мальчишки не пошли, а решили все рассказать Живнину. Они знали, что он живет за рекой на Луговой улице, но не знали, в каком доме.
— Ничего, найдем, — уверил Нико. — В окна будем заглядывать.
Придя на Луговую улицу, они, стараясь не всполошить собак, принялись заглядывать в окна. Сквозь щели в занавесках мальчишки видели, как одни заречники ужинают, а другие моют ребятишек, готовят постели. Так они проверили восемь домов. В девятом, окна которого были раскрыты, Ромка наконец заметил Живнина.
Николай сидел за столиком и так сосредоточенно писал, что не услышал, как Ромка прокрался к окну и вскарабкался на завалинку.
— Здравствуйте, Николай Викторович, — шепотом сказал Громачев. — Я к вам по срочному делу.
Узнав своего «помощника», Живнин в ту же минуту погасил лампу и вполголоса пригласил войти.
Чтобы не потревожить соседей, Ромка пролез в комнату через окно и в нескольких словах рассказал о кладе, найденном в лесу.
— Эге! Значит, успели перебросить сюда, — словно обрадовавшись, воскликнул Николай. — А мы-то целую неделю вокруг Шестиозерья сновали. Думали, воры украденное по воде сплавят, чтобы ищейка не унюхала. Это хорошо, что вы наткнулись. Кто еще с тобой был?
— Нико и Гурко. Позвать их?
— Подожди. Кроме меня, вы никому об этом не рассказывали?
— Нет, вам первому.
— Очень хорошо. Не зря я тебя в помощники выбрал. Теперь зови своих ребят.
Когда пришли братья Зарухно, Живнин пошел с ними на кухню, там зажег свет и развернул карту уезда. Вместе с ребятами он нашел на ней лесную развилку дорог, вытянутое кишкой болото и примерно то место, где лежала с выдранными корнями елка. Пометив его красным кружком, Живнин поблагодарил мальчишек и предупредил:
— Дома о лесном кладе — ни гу-гу! И среди приятелей помалкивайте. Ворье всюду уши имеет.
— А нам с вами нельзя? — попросился Гурко. — Мы за собакой ходить будем. Я пять верст могу пробежать.
— Сегодня наша ищейка работает в другом месте, так что бегать не нужно. А засаду мы без вас устроим. Лучше отправляйтесь спать, а когда понадобитесь, я вас вызову.
* * *
Веня проснулся, когда в лесу уже светила луна. Голову сапожника словно стискивал обруч. Во рту пересохло так, что язык не ворочался. От ночной прохлады трясло.
Не понимая, где он находится, сапожник стал ощупывать землю вокруг себя. Потом, колыхнув бутыль и услышав всплеск, вспомнил, зачем он пришел в лес и кто с ним был.
— Где ж я мог мальчонку потерять? — попытался вслух размышлять Веня, но голос не подчинялся ему: из горла вырвалось лишь слабое шипение. И тяжелая голова плохо работала.
Веня попытался встать, но его так качнуло, что он ткнулся носом в жесткие елочные колючки.
«Без опохмелки не встать», — решил он.
Подтянув к себе бутыль, Веня откупорил ее зубами и выпил все, что было на донышке. Его передернуло от резкого запаха самогона, но тут же щекочущее тепло приятно разлилось внутри. Оно будоражило застоявшуюся кровь.
Поправив на культе ремешки деревянной ноги, Веня подполз к тонкой осине и, держась за нее, поднялся.
«Куда теперь идти? — не мог сообразить он. — И где же я все-таки мальчишку оставил?»
— Ром… Ромка! — крикнул он.
Язык у сапожника уже довольно сносно ворочался и голос был звонким, но никто ему не откликнулся. Только в кустах фыркнул ежик и затопал в сторону.
«Видно, ушел домой, — заключил Веня. — Поплетусь и я».
Нащупав тропу, сапожник заковылял по ней и запел песню: «Ночка темная, я боюся, проводи меня, Маруся…»
Не успел Веня спеть и одного куплета, как перед ним выросла темная фигура рослого человека, сидевшего в засаде.
— Ни с места! Руки вверх!
Яркий луч фонарика ослепил инвалида, но он не испугался, стал хорохориться:
— Ты кто такой, чтоб меня слепить? Лесничий, что ли?.. Не боюсь, где хочу, там и гуляю.
— Не шевелиться! — предупредил незнакомец, и Веня увидел в его руке маузер. Как ни был пьян сапожник, все же сообразил, что с ним не шутят.
— Ты кто, бандит или милиционер? В меня больше стрелять нельзя. Я и так инвалид.
Неожиданно на тропе появился еще один человек и с укором сказал:
— Зря шум поднял. Надо было пропустить.
— Так он же горлопанил, товарищ Живнин, — стал оправдываться милиционер. — Может, предупреждал кого.
— Это мы сейчас выясним. Что вы здесь делаете? — обратился к задержанному Николай.
— Блуждаю, — ответил сапожник. — Разве нельзя в лесу честному человеку заблудиться?
— Я с вами шутки шутить не намерен. Имя? Фамилия? Где проживаете?
— Вы что, никак Веню-сапожника не знаете? Вот так милиция! Да спроси за железной дорогой кого хочешь, он тебе и дом покажет, и про мою работу наговорит.
— Вы его знаете? — спросил Живнин у милиционера.
— Знаю, — ответил тот. — Не раз за буйство утихомиривал.
— Так что же вы все-таки в лесу делали? — принялся за свое следователь. — Может, на свидание к кому шли?
— Во, правильно! — обрадовался Веня. — С Нюрой свидеться хотел. Я с ее бидончиками любовь кручу. — И ему вдруг вздумалось опять затянуть старую песню:
— «Провожала, жалко стало…»
Но закончить ее не удалось, так как милиционер, заткнув кляпом раскрытый рот, зашипел:
— Нишкни!
— Уложите его спать, — приказал Живнин. — Пусть протрезвится.
Вене связали руки и уложили на сухой мох под соснами. Он попытался было высвободиться и, ничего не добившись, устало затих.
* * *
«Случайно или умышленно появился сапожник в лесу? — размышлял Живнин, сидя в засаде. — Его могли напоить воры и направить по тропе, а сами идти на расстоянии и прислушиваться. Неопытный милиционер попался на примитивную удочку. И я не учел все варианты при инструктаже. Чго же теперь предпринять: забрать краденое и выждать?»
Проснувшись, Веня попробовал шевельнуть здоровой ногой — она ему не подчинялась. Руки тоже словно прилипли к телу и затекли. Выплюнув изо рта остатки кляпа — какие-то волокна, — сапожник жалобным голосом попросил:
— Ребятки! Нет ли чего опохмелиться? Рукой и ногой шевельнуть не могу.
— Развяжите его, — приказал Живнин. — И дайте попить.
Милиционер, развязав Веню, приложил к его рту горлышко фляги. Полагая, что его угощают спиртным, сапожник присосался к фляге, запрокинул голову и… содрогнулся. От теплой, пахнувшей болотом воды его чуть не вырвало.
— Фу, какая гадость! — воскликнул он и, сплюнув, закашлялся.
Живнин начал допрос издалека:
— Где ногу потерял?
— Под Ямбургом… Бандиты Булак-Балаховича раздробили.
— Значит, был бойцом Красной Армии?
