Отец так и взвился:
— Помилуй, Барбара, неужели это правда? После четырнадцати лет ты послала им рождественскую открытку?!
— У меня было сентиментальное настроение. Вот и послала. Я даже ничего на ней не написала. Только наши имена, и все.
Отец потряс перед ней письмом:
— И ты думаешь, что через четырнадцать лет — через четырнадцать лет, Барбара, — они стали думать по-другому?
— Они просто хотят повидать нас. Больше ничего.
— Тебя, может быть, но не меня. Еще Маргарет, чтобы убедиться, что у нее нет рогов!
— Херб! Перестань! Ты просто смешон!
— Ах, это я смешон! Ну, ну!
— Знаете, что я думаю? — вмешалась я. — Я думаю, что вы оба смешны!
Я выбежала из кухни и кинулась наверх, к себе в комнату. Я хлопнула дверью. Ненавижу, когда они начинают ссориться при мне. Неужели они не понимают, как это все противно и как я ненавижу эти ссоры! Даже отсюда мне были слышны их пререкания. Я закрыла уши руками и подошла к магнитофону. Потом я отняла от уха одну руку, поставила «The Mice Men» и включила магнитофон на полную мощность. Так стало намного лучше.
Через несколько минут дверь моей спальни открылась. Отец сразу подошел к магнитофону и вырубил его. Мама держала в руках письмо. Глаза у нее были красные. Я молчала.
Отец мерил шагами комнату.
— Маргарет, — проговорил он наконец. — Это касается тебя. Я думаю, прежде чем мы что-нибудь решим, ты должна прочитать письмо от твоих дедушки и бабушки. Барбара…
Он протянул руку. Мама передала письмо ему, а он — мне. Почерк был ровный и красивый, какой бывает в третьем классе, когда уже начинают писать по-настоящему. Я села на кровать.
Дорогая Барбара,
Мы с твоим отцом много думали о тебе. Мы стареем.
Возможно, тебе трудно представить нас старыми, но это так. И вот теперь оказывается, что самое большое наше желание — увидеть нашу единственную дочь. Может быть, четырнадцать лет назад мы совершили ошибку. Мы говорили с нашим священником и большим другом, мистером Бэйлором. Ты должна его помнить. Он ведь крестил тебя, когда ты была совсем крошкой. Он говорит, что никогда не поздно попробовать начать с начала. Мы с твоим отцом летим на недельку в ваши края и надеемся, что ты позволишь нам навестить вас и познакомишь с нашей внучкой Маргарет Энн.
Подробности о рейсе прилагаются.
Твоя мать, Мэри Хатчинс.
Ну и письмецо! Неудивительно, что отец так бесился. Он сам тут даже не упоминался.
Я вернула письмо отцу молча — я просто не знала, что тут можно сказать.
— Они приезжают пятого апреля, — сообщил отец.
— А, ну так значит, я их не увижу, — сказала я, просветлев. — Я ведь улетаю во Флориду четвертого.
Мама посмотрела на отца.
— Что? — не выдержала я. — Разве не так? Я улетаю во Флориду четвертого!
Они молчали. Прошла минута, и я поняла — я поняла, что не лечу во Флориду! И тогда меня прорвало.
— Я не хочу их видеть! — крикнула я. — Это нечестно! Я хочу во Флориду к бабушке. Папа — пожалуйста!
— Не смотри на меня так, — спокойно сказал отец. — Я тут ни при чем. Я не посылал им рождественскую открытку.
— Мама! — проговорила я сквозь слезы. — Неужели ты это сделаешь? Ведь это несправедливо! Несправедливо!
Я ненавидела мать. Я действительно ее ненавидела. Все так глупо. Зачем ей нужно было высовываться и посылать им эту дурацкую открытку!
— Успокойся, Маргарет. Ничего страшного не происходит, — сказала мама, обнимая меня. — Полетишь во Флориду в другой раз.
Я не дала себя обнять и отвернулась.
— Кто-нибудь должен позвонить Сильвии сказать, что планы переменились, — напомнил отец.
— Я могу позвонить прямо сейчас, и пусть Маргарет скажет, — предложила мама.
— Нет! — крикнула я. — Говори сама. Это не я придумала!
— Ладно, — согласилась мама. — Ладно, могу и я.
Я пошла за родителями в их спальню. Мама сняла трубку и позвонила бабушке в гостиницу через коммутатор. Через несколько минут она сказала:
— Здравствуйте, Сильвия… Это Барбара… Нет, ничего… Все в порядке… Да, уверена… Просто Маргарет не сможет навестить вас в этот раз… Да, она здесь… стоит рядом со мной… Да, вы можете поговорить с ней…
Мама протянула мне трубку. Но я затрясла головой и отказалась взять ее.
Тогда она прикрыла трубку рукой и прошептала:
— Бабушка думает, что ты больна. Ты должна ее успокоить. Я взяла трубку.
— Бабушка, — сказала я. — Это Маргарет.
Я почувствовала, как бабушка напряглась на другом конце.
— Ничего такого, бабушка… Нет, не заболела… Никто не заболел… Да, уверена… Я хочу, бабушка. Просто не могу.
Я почувствовала, как на глазах у меня выступили слезы. Мне было больно глотать. Мама сделала мне знак, чтобы я рассказала все как есть.
— Я не смогу полететь, потому что у нас будут гости.
Голос у меня звенел и срывался. Бабушка спросила, что за гости.
— Мои другие дедушка с бабушкой, — объяснила я. — Ну, понимаешь, мамины отец с матерью… Их никто вообще-то не приглашал… но мама послала им рождественскую открытку с нашим новым адресом, и теперь мы получили от них письмо, что они приезжают и хотят повидать меня… Я знаю, что ты тоже хочешь. А я хочу увидеться с тобой, но мама не пускает…
Тут я заплакала по-настоящему, и мама взяла трубку сама.
— Мы все огорчены, Сильвия. Но так уж получилось. Маргарет понимает.
Надеюсь, вы тоже. Спасибо, Сильвия. Я знала, что вы отнесетесь с пониманием… Да, у Херба все нормально. Я даю ему трубку.
— Привет, мама, — сказал отец.
Я бросилась наверх к себе в комнату.
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. У меня все очень плохо. Абсолютно все. Наверно, это мне наказание за то, что я такая ужасная. Наверно, Ты думаешь, что так мне и надо, после того, как я обидела Лору. Ведь так, Бог? Но я всегда старалась делать все, как хочешь Ты. Правда. Пожалуйста, сделай так, чтобы они не приехали. Чтобы я все-таки смогла полететь во Флориду. Пожалуйста…
Всю неделю мама сходила с ума, приводя дом в порядок, а я ждала, чтобы что-нибудь произошло. Может быть, придет телеграмма, в которой они сообщат, что не смогут приехать. Я была уверена, что мое наказание продлится недолго. Уж наверно, не все весенние каникулы.
— Не грусти, Маргарет, — сказала за обедом мама. — Все не так плохо, как может показаться.
— Как ты можешь радоваться их приезду? — возмутилась я. — После всего, что ты про них рассказывала?
— Я хочу показать им, что мы спокойно обходились без их помощи все эти четырнадцать лет. И хочу, чтобы они увидели, какая у меня замечательная семья.
— Вряд ли можно ожидать от Маргарет особой радости, после того, как ее планы были сорваны в последнюю минуту, — заметил отец.
— Послушай, Херб, — вскинулась мама. — Я не простила родителей. Ты это знаешь. И никогда не прощу. Но они приезжают. Я же не могу отказать им. Постарайся понять… и ты, Маргарет… пожалуйста.
Раньше мама никогда не просила меня об этом. Обычно я просила ее понять меня.
Отец поцеловал ее в щеку, когда она мыла посуду, и обещал постараться. Я тоже обещала. Мама поцеловала нас обоих и сказала, что у нее самая лучшая семья на свете.
Пятого апреля мы с мамой поехали встречать их в ньюаркский аэропорт. Отец с нами не поехал. Он рассудил, что ему лучше будет остаться дома и встретить их здесь.
Вето дорогу к аэропорту мама проводила со мной разъяснительную работу.
— Маргарет, я не собираюсь оправдывать моих родителей. Но я хочу, чтобы ты знала, что у твоих бабушки и дедушки есть свои убеждения. И четырнадцать лет назад они… ну в общем… поступили так, как им казалось правильно… Хотя мы понимаем, что это было жестоко. Значит, эти убеждения были для них настолько важны. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Что-то понимаю, — ответила я.
Наконец объявили о прибытии рейса номер 894 из Толедо, и я пошла за мамой к пропускнику. Я сразу поняла, что это они. Поняла по тому, как они спускались по самолетному трапу, поддерживая друг друга. А когда они подошли ближе, я убедилась в этом, увидев бабушкины туфли, черные с кружевными оборками и толстыми каблуками, старомодные такие туфли. У дедушки были седые волосы по бокам головы, а макушка лысая. Он был пониже ростом и потолще бабушки.
Они стали оглядываться по сторонам, но тут мама окликнула их: «Мы здесь, здесь».
Они пошли к нам, и видно было, как они разволновались, когда узнали маму. Она быстро обняла их. А я просто стояла рядом и молчала, пока бабушка не сказала:
— А это, я понимаю, Маргарет Энн.
Тут я заметила у нее на шее крест. Такого большого я ни у кого еще не видела. И он блестел!
Я не хотела, чтобы они касались меня. И может быть, они это почувствовали, потому что, когда бабушка нагнулась, чтобы поцеловать меня, я вся сжалась. Я не хотела. Просто так получилось.
