По дороге в общежитие Виктор Петрович все еще думал о Грише, пытаясь понять, чем он все-таки вызывает настороженность и раздражений. Скорее всего эти чувства порождала Гришина самоуверенность и какое-то слишком уж явное стремление во всем быть первым и лучшим. Но разве плохо — стараться быть лучшим и первым?
Сколько ни думал об этом Виктор Петрович, сомнения оставались, и все же он с большим желанием выполнил просьбу Гриши. Комендант общежития не только разрешил установить ящик в вестибюле, но и обещал постоянно напоминать метростроевцам о том, что ребята из соседней школы просят не выбрасывать куда попало прочитанные газеты.
Когда запыхавшиеся мальчишки подтащили ящик к общежитию, Виктор Петрович уже ждал их у входа и указал место в правом углу лестницы. Установив ящик, ребята решили посмотреть, как отнесутся к нему метростроевцы.
Ждать пришлось недолго. С улицы вошел молодой мужчина с литровой бутылкой молока и батоном, завернутым в газету. На ребят он не обратил внимания, а ящик заметил и остановился — прочитал надпись. Только теперь он взглянул на мальчишек.
— Ваш?
— Наш! — ответил Гриша.
— Макулатура?
— Ara!
Мужчина весело улыбнулся.
— Я тоже когда-то звонил по квартирам!
Он вынул батон из газеты и, сложив ее, сунул в прорезь ящика.
— Мы читанные собираем, — сказал Борис.
— Я в троллейбусе посмотрел! — Мужчина еще раз улыбнулся ребятам и добавил: — Сейчас проверю — на шкафу в комнате старые валялись!
Он стал подниматься по лестнице, а Гриша самодовольно спросил у мальчишек:
— Ну как?.. Ко пилочка заработала!
Здесь же, в вестибюле, по предложению Гриши, Борис получил первое постоянное поручение: регулярно вынимать из ящика газеты и сдавать их на хранение школьному завхозу.
Борис приходил в класс самым последним — за одну или две минуты до начала урока. Все к этому привыкли и знали: раз появился Чернов — жди звонка. И Борис привык, войдя в класс, видеть за партой Машу, которая встречала его озабоченным взглядом и, вздохнув, говорила:
— Как ты поздно! Я уж боялась — вдруг заболел?
Ему нравилось это внимание, но он по привычке грубовато бурчал:
— Еще чего! — и обычно спрашивал: — Мамка-то как?
Последнее время Маша отвечала, что маме лучше, что она уже ходит по квартире и даже сама готовит завтрак.
С обмена этими короткими фразами начинался их учебный день. А однажды Борис вошел в класс и увидел пустую парту. Маши не было. Он подумал, что его подвели часы — заставили прийти раньше времени. Но не успел он сесть на свое место, как раздался звонок. Урок начался, а Маша так и не пришла.
Борис сидел, слушал учителя и ни на секунду не мог забыть, что слева от него сегодня пустота. Ему даже казалось, что с той стороны несло холодком, как из открытой форточки. К концу урока Борису передали записку от братьев Арбузовых. «Куда девал Агееву?» — спрашивали они. Борис повернулся к ним и молча дал понять, что не знает, где она.
Больше никто не заметил отсутствия Маши до второго урока. Все началось с иронического замечания Глеба Николаевича. Он посмотрел на чертеж водного пути «из Варяг в Греки», оставшийся на доске от прошлого урока, и повернулся к классу.
— Наш дежурный, вероятно, с варягами уже распрощался, а к грекам еще не прибыл? — Учитель постучал по доске согнутым пальцем. — Товарищ дежурный! Где вы? Отзовитесь!
Ребята закрутились на партах, завертели головами в поисках дежурного, а Глеб Николаевич молча стоял у доски и ждал.
— Староста! Кто дежурный? — крикнул Гриша недовольным голосом и, не услышав ответа, встал, взглянул на пустое место. — Агеевой нету? Простите, Глеб Николаевич! Староста отсутствует!.. Мы сами назначим дежурного!.. Кто вчера дежурил?
Вчерашний дежурный не отзывался, и кто-то вспомнил:
— Да она и дежурила сама — Агеева!
— Нет! — проворчал Борис.
Но тут многие вспомнили, что вчера дежурила Агеева.
— Она! Она!
— Я сам видел — форточки открывала!
— Нет! — повторил Борис. — Она дежурила не вчера, а с самого первого дня, без перерыва!
Он встал и пошел к доске, взял тряпку.
— Не может быть! — произнес Гриша, — Кто хоть раз дежурил по классу?
Молчание затянулось, лишь шуршала тряпка — Борис смахивал с доски путь «из Варяг в Греки».
— Спасибо! — поблагодарил его Глеб Николаевич. — А случай не рядовой. Над ним стоит задуматься.
— Значит, ей нравилось дежурить! — сказал Гриша. — Она вообще такая… Характер такой!
— Вот о таком характере и подумайте! — произнес Глеб Николаевич. — Любопытный характер!
На перемене все снова заговорили о Маше. Гриша считал, что ничего особенного не произошло. Просто она не сумела справиться с обязанностями старосты. Дежурить за всех — это не ее дело, и если бы она, как положено, назначала дежурных накануне, то сегодня Глебу Николаевичу не пришлось бы ждать, когда приведут в порядок доску.
Андрей и Настя Астахова помнили, как Маша подходила к ним и говорила о дежурстве. Но они промолчали. Помнили разговор с Машей и братья Арбузовы. Мика посмотрел на брата.
— Может, из-за нас?
— Тогда плохо! — отозвался Ника и крикнул — Эй, Грачев! Завтра и послезавтра мы дежурим!
— Нет уж! — возразил Гриша. — Дежурят не по желанию, а по алфавиту! Здесь добровольцы не требуются! Порядок нужен!.. Придется мне за старосту работать!
— Не вспотей! — сказал Мика.
— Не надорвись! — добавил Ника.
Гриша предпочел не вступать в перепалку и сделал вид, что не слышал ехидных реплик.
— Сегодня дежурит Чернов, а завтра… Кто у нас первый по списку? Ты, Андрей?.. Тебе и дежурить завтра!.. А с Агеевой еще поговорим!..
На этом и закончился разговор о Маше, но многие чувствовали какую-то неудовлетворенность. На уроках то один, то другой поглядывали на незанятое место и удивлялись: когда Маша была в классе, никто ее не замечал, а сегодня вдруг стало не хватать Маши. Вспомнилась ее немного застенчивая, приветливая улыбка, негромкий ненавязчивый голос и неизменно доброе отношение ко всем.
В середине последнего урока Борис получил еще одну записку от Арбузовых: «Сходил бы — узнал!» — «Узнаю!» — написал он на том же клочке бумаги и отправил записку назад, а после уроков, не заходя домой, позвонил в дверь Машиной квартиры.
Открыл Валерка. Для него и для Витьки, который немедленно оказался у дверей, Борис выглядел настоящим дядей — плотный, в очках, со шрамом. И смотреть на него надо было снизу вверх. Они и смотрели, задрав головенки.
— Вы к нам? — спросил Валерка.
— Маша дома?
— Дома, только у нее горло заболело.
— Англина у нее! — подсказал Витька и, дернув брата за рубашку, прошептал: — Второй доктор!
— Никакой я не доктор! — возразил Борис. — Я из школы.
Из-за двери выглянула Маша в теплом халате, с повязкой на шее.
— Боря! — Она плотно запахнула халат. — Входи!.. Я сейчас к тебе выйду!
Она поспешно отступила к двери, а братья повели Бориса на кухню, посадили к столу и сами уселись напротив него. Теперь они рассмотрели гостя и поняли, что он не дядя, но продолжали обращаться к нему на «вы».
— Маше говорить больно! — пожаловался Витька. — А вам?
— У меня горло не болит.
— Зато шрам!
— Слепой ты, что ли! — возмутился Валерка. — Шрам старый, зажил давно!
— Все равно больно! — настаивал Витька. — Сразу видно — больно!
— Ничего не видно!
— А почему он хмурный и в очках?
Борис не выдержал и засмеялся.
— Очки-то при чем?.. А хмурый я всегда… Как мамка? Поправляется?
— Мамка? — переспросил Валерка.
И Борис по его тону понял, что в этой семье так маму не называют.
— Я про маму, — поправился он. — Про вашу маму.
— А маме лучше! — похвастался Витька. — Как грибы тогда Дед Мороз принес, так лучше и лучше.
— Какой Дед Мороз! Все ты путаешь! — сказал Валерка.
— Ну и пусть не Дед Мороз, а все равно лучше!
— Лучше, — согласился Валерка и доверительно сообщил Борису: — Но на улицу маме еще нельзя! Мы даже в садик сегодня не ходили, потому что Маша заболела, а маме нельзя.
Витька сделал страшные глаза и прошептал:
— Прогульщиками стали!
— А есть-то было что? — спросил Борис.
В кухню вошла Маша. Она успела сменить халат на платье.
— Как хорошо, что ты пришел!.. Тебя ребята прислали?
Борис помрачнел, но не стал ее разочаровывать.
— Да, ребята… Жить не могут без старосты!
Маша приняла это за правду.
— Да? — воскликнула она оживленно. — А я взяла и заболела!.. Кто сегодня доску вытирал?
— Я.
— Вот тебе за это! — Маша поставила перед Борисом стакан и налила в него какао. — Еще горячее!.. Мы только отобедали… Сегодня мама готовила. У меня тридцать восемь держится.
