несчастный старик… Прости меня, Наташечка, милая!..
— Вы лучше всех людей на свете! Такого доброго, хорошего больше нет на земле, — шепотом говорила Наташа и гладила руку дяди. — Вы не знаете, дядя Коля, какие есть злые девочки!.. Вот у нас в приюте Соня Малкова — всех обижает, над всеми смеется, хитрит, обманывает…
— Ты не дружи с такими, Наташечка, не бери с них примера. Будь со всеми добра и держись в сторонке.
— Я ни с кем не дружу. Меня девочки не любят…
— Не любят? Быть не может! За что же, Наташечка, милая?
— За то, что я скучная, за то, что я Сыч и Незнайка, и за то, что у меня нет гостинцев…
— Что же это значит — Сыч и Незнайка?
— У меня, дядя Коля, глаза такие, как у сыча. Все девочки это говорят.
— Какие пустяки! У тебя хорошие, умные глазки. А у сыча глаза круглые и глупые…
— А Незнайка я оттого, что всегда говорю «не знаю».
— Ты не говори так, Наташечка, тебя и не станут дразнить.
— Хорошо. Не буду говорить.
Чего бы не сделала теперь счастливая маленькая девочка!
— Я буду часто приходить к тебе. И гостинцы буду приносить… Наверное, тогда тебя тоже будут любить? — спросил монах, погладив девочку по голове.
— Да, конечно, дядя Коля! Лучше всего вы принесите халвы. У нас все девочки ужасно любят халву.
— Принесу, принесу непременно. Сегодня я тебе только булочку принес сладенькую. Мягкая, хорошая булочка.
— Знаете, дядя Коля, если вы в будущее воскресенье принесете мне халвы, то после приема я пойду в нашу спальню и, когда буду развертывать свой пакет, все девочки будут смотреть на меня… Дуня Григорьева будет целовать меня… Я всем дам понемножку.
— Конечно, Наташечка, надо делиться, только ты и себе оставь.
— Оставлю, ведь я тоже очень люблю халву.
— Тебя тут, наверное, обижают, Наташечка?
— Нет. Тут хорошо. Девочки такие смешные. Одна девочка, Анюта Мухина, богатая-пребогатая… Она поступит к графине, когда кончит приют, а у графини все вещи золотые, серебряные, а все комнаты шелковые…
— Пустяки, Наташечка, не может этого быть… Это все сказки…
— Правда, правда, дядя Коля… Анюта все это сама видела… Правда же!..
Наташа рассмеялась. Она могла теперь говорить без умолку, ее даже трудно было остановить. То она гладила дядю по рукам, то обнимала за шею, то прижималась головкой к его плечу.
В это время раздался звонок, который означал, что родным пора уходить.
— Ах, как быстро прошло время! Уже и звонят!.. — воскликнула огорченная Наташа. — Вы придете в будущее воскресенье, дядя Коля, да? Непременно? Пожалуйста! Я буду вас ждать всю неделю!.. — со слезами на глазах умоляла девочка.
— Не знаю, Наташечка… Если отпустят, приду. Далеко ведь… Я человек подневольный…
— Попроситесь… Я буду каждый день утром и вечером Бога молить, чтобы вы пришли… Придите, дядя Коля, миленький! Мне так скучно без вас!..
— Хорошо… Я постараюсь… Всеми силами… Приду, Наташечка, милая, ты не скучай!..
Монах ушел. Все родные тоже разошлись.
Сияющая, веселая, с блестящими глазами, с улыбающимся, восторженным лицом, прибежала Наташа в спальню. Туда девочки обыкновенно приносили по праздникам свои гостинцы и прятали их в шкафчики, стоявшие около кроватей. По праздникам большая часть девочек расходилась к родным, оставались немногие сироты. Они проводили время, кто как хотел, и надзирательница, надеясь на их благоразумие, часто оставляла их одних. Так было и в этот раз.
— Петрова, а что за монах приходил к тебе сегодня? — спросила Соня Малкова.
— Это мой дядя Коля… Я его все ждала… Давно ждала. Я так рада, — улыбнувшись, ответила Наташа и развернула свой пакетик.
— Какой смешной, — захихикала Соня.
Наташа стала серьезной, оживление мигом сбежало с ее лица.
— Вовсе не смешной! Он хороший, добрый, ласковый… Он очень хороший!..
— Как же не смешной?! Голова набок, ногу волочит, волосы висят, как мочало, и одежда вся грязная и рваная…
— Ну так что ж из этого?! — вспыхнув, запальчиво ответила Наташа. — Может, ваш дядя еще хуже, горбатый и с бельмом на глазу… Я ничего не говорю и не смеюсь над вашим дядей!..
— Глупая ты, Петрова… У меня и дяди-то никакого нет!
— Ну или тетя, которую вы любите…
— У меня и тети нет… Я никого не люблю… А твой дядя вот какой кривой… — и девочка прошлась по комнате, прихрамывая, повернув набок голову и строя гримасы.
Подруги засмеялись.
— А Петрова-то как к нему бежала, — сквозь смех с трудом выговорила Дуня Григорьева. — Головой трясла, как баран, сама всхлипывает, вся дрожит… И обняла так своего смешного монаха…
— Фу, такого грязного урода! Я бы ни за что к нему и близко не подошла! — выкрикнула, расхохотавшись, Соня Малкова.
Бледная, дрожащая, сжав кулаки, бросилась Наташа на товарок…
— Вы все злые, злые, отвратительные, гадкие! Вы хуже всех на свете! Вы не смеете моего дядю обижать!.. Я скажу про вас Зое Петровне, начальнице! Злые девчонки!.. — исступленно, не помня себя, кричала Наташа. A потом, громко зарыдав, бросилась на постель.
— Она помешалась, девицы… Петрова, ты не смей толкаться! Мы на тебя пожалуемся! Ты помешалась с твоим монахом!..
— Смотрите, девицы, она уронила свой пакет с гостинцами.
— А что там? Ой, всего-то одна сухая булка… Вот так гостинец принес ей дядюшка-монах!.. — рассмеялась Малкова.
— Не смейте трогать мою булку! Злые, противные, мерзкие! Я вас ненавижу… И все вас будут ненавидеть! — вся красная, с мокрым от слез лицом, закричала Наташа, вскакивая и вырывая у девочек булку.
Казалось, сейчас она бросится драться… Но девочка снова упала на кровать и все еще плакала, когда позвонили к обеду и в дверях показалась наставница.
— Что с Петровой? — указала она на рыдающую Наташу.
— Мы стали спрашивать, что за монах у нее был, а она закричала, заплакала… Она такая сердитая… — оправдывались хитрые девочки.
Наташа не возражала, но продолжала плакать — горько, отчаянно, судорожно. За что они отравили ее радость? Что она им сделала? Злые девочки задели ее самое святое, чистое чувство и заставили страдать маленькое обиженное сердце.
— Не плачь, Петрова, успокойся! Отчего ты так часто плачешь? Это нехорошо! Идите скорее обедать, — сказала детям наставница.
И воспитанницы, как ни в чем не бывало, пошли обедать. Казалось бы, как могли они спокойно есть, причинив товарке незаслуженную обиду?
Но девочки бывают разные…
* * *
Безрадостно текла жизнь Наташи в приюте. Способностями она не отличалась, учиться ей было трудно; она ничем не выделялась среди других воспитанниц. Она дичилась, всех называла на «вы», всегда
