была грустной и молчаливой.
У некоторых девочек появилось новое развлечение — дразнить Наташу. Это было особенно весело, потому что она остро реагировала на насмешки, волновалась и сердилась. Соня Малкова научилась очень смешно представлять монаха. При каждом удобном случае она ходила, волоча ногу, скривив голову набок, уморительно раскланивалась и гримасничала. Подруги смеялись, часто и другие давали подобные «представления». Эти злые шутки больно отзывались в сердце одинокой девочки, но она больше не бросалась на подруг, не кричала; она молчала, затаив обиду. Когда Наташа видела, что начинаются насмешки над ее дядей, она старалась скрыться или низко опускала голову. Ей казалось, что она одна на свете, всем чужая, нелюбимая; ей было горько и больно.
Случалось, впрочем, что добрая и справедливая Верочка Тимофеева подходила к Наташе, обнимала ее и нежно прижимала к себе. Как радостно забьется, бывало, сердечко девочки, какими благодарными, счастливыми глазами посмотрит Наташа на свою защитницу! При Верочке не смели обижать Наташу — она всегда вступалась за обиженных. Но Верочка было добра и ласкова одинаково со всеми в приюте, она ни для кого не делала исключений и всем бывало с ней хорошо. Наташа очень любила Верочку, но не решалась, не смела подходить к ней. Другие — живые, смелые девочки — всегда успевали завладеть вниманием старшей подруги — обнимут, целуют и никого к ней не подпускают. Милая и добрая девушка иногда пыталась выведать, что таится на уме и в сердце забитой девочки, смотревшей, как затравленный зверек.
— Наташа, отчего ты не поиграешь с другими, не посмеешься? — спросит, бывало, Верочка, обняв девочку.
— Так… — ответит та и глубоко-глубоко вздохнет.
— Ты все скучаешь? О чем ты всегда думаешь?
Девочка вздохнет еще тяжелее и скажет:
— Я ни о чем не думаю… Так…
И все Верины попытки разбивались о молчание Наташи…
Одни воскресенья светили Наташе яркими огоньками. Несмотря на насмешки, на обиды, она вставала в воскресенье с единственной радостной мыслью: «Сегодня дядя Коля придет!»
И он приходил — жалкий, продрогший, бедно одетый…
Наташа уже не бросалась навстречу дяде, как в первый его приход, хотя в глубине души она ликовала и рвалась к нему. Как и другие девочки, она степенно шла через весь зал и садилась около дяди, застенчиво оглядываясь и краснея, — она не решалась, как раньше, приласкаться к нему и даже взять его за руку.
— Наташечка, милая, что ты все какая-то невеселая? — спросил ее однажды Николай Васильевич.
— Нет… Ничего… Я веселая, дядя Коля.
— Что же ты как будто и не рада мне?
— Что вы, дядя Коля… Я рада, очень рада, — тихо ответила девочка.
— Может, у тебя какое-нибудь горе на душе?
— Нет, дядя Коля.
— Или тебя обидели?
— Здесь некоторые девочки часто всех обижают… Вон, Соня Малкова такая сердитая.
— Ты не разговаривай с ней, Наташечка…
— Я и не говорю. Она сама всех задевает.
— Я тебе, Наташечка, сегодня халвы принес… Лавочник уверял, что вкусная-превкусная… Смотри-ка…
Он развернул бумагу. В ней был маленький, не больше полуфунта [13], кусочек халвы. Девочка смущенно посмотрела на этот кусочек, и в ее голове мелькнуло, что подруги будут смеяться над ней: у нее всегда все хуже, чем у других, всего так мало… Отчего дядя Коля не мог ей принести много-много халвы и других гостинцев?!
— Дядя Коля, вы мне лучше не приносите гостинцев, — печально проговорила Наташа.
— Отчего же, Наташечка? Я так рад побаловать тебя…
— Подруги смеются и дразнят… У меня всегда мало… Они говорят, что у меня и гостинцы нехорошие… И никогда у меня ничего не берут…
Дядя удивленно посмотрел на племянницу и замолчал. Он все понял, но не мог рассказать Наташе, как он целую неделю копил копеечки, чтобы купить ей эту халву, как долго плелся он из своего монастыря, отстоявшего почти на десять верст от приюта, как продрог дорогой в этот холодный, ветреный день…
Наташа тоже замолчала и задумалась. Наконец, как бы очнувшись, она сказала:
— Когда я вырасту большая, я куплю вам, дядя Коля, новый хороший пиджак и другой шарф, только не красный… Красный некрасиво… Все смеются. И пальто, и шляпу куплю…
— Ты хочешь сказать — подрясник, Наташечка… Это же у меня подрясник. Я ведь еще не настоящий монах. Платье, Наташечка, дорого, трудно накопить…
Николай Васильевич сконфуженно оглядел себя, одернул подрясник, поправил шарф, посмотрел вокруг и покраснел, увидев множество устремленных на него насмешливых детских глаз. Он опустил голову и замолчал, как бы что-то обдумывая.
— Наташечка, милая… Лучше я не буду приходить к тебе, — взволнованно произнес монах, заглядывая в лицо девочки слезящимися глазами.
— Ах, что вы, дядя Коля?! — воскликнула Наташа и отвернулась, старалась скрыть свои слезы.
— Не плачь, не плачь, Наташечка! Что подумают люди? — испугался дядя. — Я не хотел тебя огорчить. Я только подумал, что тебя тут подруги дразнят… Одежда у меня очень неважная… Совестно сюда ходить… У вас здесь так светло, чисто…
— Нет, приходите, приходите всегда! — горячо возразила девочка. — Пусть все дразнят, смеются… Пускай меня не любят… Вы все равно приходите!..
Наташа говорила быстро, волнуясь, едва сдерживая слезы. Она хотела, чтобы дядя понял, как испугали ее его слова.
— Если вы не будете ко мне приходить, то я умру, — убежденно закончила она свою речь. — Да, непременно умру… Ведь у меня только вы… Еще, правда, дядя Петя, но он не приходит ко мне…
— Как ты нехорошо сказала, Наташечка! Зачем умирать? У тебя вся жизнь впереди… Поживешь еще долго, милая, и весело, и хорошо… И будешь счастлива…
— Да, дядя Коля, когда я вырасту, то найму себе маленькую комнатку и буду жить вместе с вами… Я выучусь хорошо работать… Я ведь буду портнихой, дядя Коля, и вам сошью… По вечерам мы станем книги читать… Вы будете на флейте играть, а я петь…
— Доживем ли мы до такой счастливой жизни, Наташечка, милая? Дай-то Бог!..
— А где ваша флейта? — вдруг, оживившись, радостно спросила девочка.
— Моя флейта спрятана… Не играю на ней. Скучно. Сейчас вспомню, как мы с тобой игрывали, как ты, бывало, хорошо пела… Поешь ли ты здесь, Наташечка?
— Нет, не пою…
— Отчего же? Ты бы пела… Всем обязательно понравилось бы. У тебя такой славный голосок…
— Мне совестно. Подруги, наверное, смеяться станут…
— Над чем же смеяться? Если кто умеет петь — это большое дело. Хорошая песня в горе утешить может…
— Помните, дядя Коля, какая чудесная песня «Среди долины ровныя»? — вспомнила Наташа.
— Да, это песня, можно сказать, самая распрекрасная. Теперь уже таких складывать не умеют…
