И Славка рассмеялся:
— Спасибо.
— Обмыть бы надо? — предложил Старик. — Я сбегаю?..
Он всегда бегал, потому что был младше Славки.
Но сейчас Славка сказал:
— Тебе ещё обуваться… А я сразу пошёл. Поставь чемодан — я пошёл…
И Серёжка понял, что Славка жалеет Старика и хочет сделать ему приятное…
Он снова стал думать про Славку и Старика, но тут его мысли перебились — чёрная букашка по высокой травинке ползла вверх. Травинка косо перечеркнула небо над Серёжкиной головой, и ему казалось, что букашка очень большая и ползёт она высоко, под самыми облаками.
И куда ползёт?
Он всё смотрел и смотрел вверх и вдруг ощутил еле слышный гул, который шёл от земли. Гул этот становился всё тяжелей, набирал силу, и земля уже тихонько подрагивала, в ней отдавался глухой перестук колёс.
Серёжка вскочил и стал смотреть туда, где за бетонкой, за ровно подстриженными кустами тянулась серая насыпь железной дороги.
Сначала там было пусто, только грохот приближался, становился всё громче. Потом слева из-за домов выкатился, тяжело пыхтя, чёрный, как будто от пота блестевший на солнце паровоз, сердито гукнул, и за ним потянулись открытые платформы, на которых стояли бульдозеры, стояли экскаваторы без стрел — большие стрелы лежали на других платформах вместе с громадными зубатыми ковшами…
Серёжка всё смотрел и смотрел, то и дело поворачивая голову вправо, чтобы проводить глазами каждую платформу, а они всё катились и катились, чётко отстукивая колёсами, и чего только не проплывало на них: и новенькие грузовики, и какие-то чудные машины, которых он раньше не видал, и толстенные стальные трубы, и громадные трансформаторы, и большущие, как одноэтажный дом, деревянные ящики… Вон сколько всего везут на стройку!
Серёжка невольно загордился и даже голову поднял повыше, всё ещё провожая взглядом одну платформу за другой.
И тут он вдруг подумал, что Старика со Славкой и дядю Кудаха ждёт он не только потому, чтобы расспросить их о лагере, нет, правда, — ждёт ещё и потому, что им небось трудно сейчас, очень трудно… Как не ждать?
И Славка, и Старик, и дядя Кудах тоже — они всегда выручали его из беды, всегда помогали ему в трудную минуту. И он теперь тоже будет их ждать, когда бы они ни пришли. Завтрак у него ещё остался, ничего, дождётся. До вечера голодный, может, просидит, а дождётся.
И хорошо, что он об этом подумал, а то появились бы Старик да Славка, огорчённые и расстроенные, а он им про лагерь — здрасте!
Нет уж, сначала Серёжка расспросит, как дела, скажет, что ничего, всё обойдётся, как Старик говорит, всё образуется. И Серёжка скажет, что ничего, мальчишки, конечно, подождут — разве не понимают?
Он снова лёг на траву, положив голову на куртку с остатком завтрака, снова стал смотреть в синее небо, по которому медленно тянулись белые кудрявые облака.
По тонкой травинке, которая клонилась над Серёжкиной головой, всё ещё ползла чёрная букашка…
Она доползла почти до макушки, оскользнулась вдруг и чуть не сорвалась вниз. Повисла на травинке, держась передними лапками. Серёжка хотел помочь ей, тронул её указательным пальцем, но ей это, видно, не понравилось, потому что букашка раздвинула на спине чёрный панцирь, выпустила тонкие крылышки и полетела куда-то вбок. Серёжка примял травинку и стал смотреть на облака.
Снежно-белые барашки висели очень высоко в глубоком и очень синем небе. Лёгкие, пушистые, они были сейчас такие красивые, и Серёжка пожалел, что не захватил с собой зелёное стёклышко…
* * *
Вот и конец этой истории.
А рассказал я её затем, чтобы вы знали, как начиналась наша стройка, как было трудно сначала не только взрослым, но и мальчишкам тоже…
Даже мальчишкам иногда труднее, чем взрослым, если говорить честно.
1Привел медведя в интернат егерь Степаков, отец первоклассника Степакова Веньки.
Был тогда медведь совсем небольшой, держал его Венькин отец на тонкой верёвочке, но когда их обступили и кто-то из ребятишек протянул к медвежонку руку, тот дёрнулся на поводке навстречу и сердито заворчал.
— Он теперь за меня заступаться будет, вот что, — сказал тогда Венька. — Попробуй кто до меня дотронься — знаешь как гыркнет!..
Один из Венькиных дружков тут же передвинул ему кепку с затылка на нос, а другой влепил около уха звонкий щелчок, но медведь ничего, не кинулся…
— Это он видит же, что вы понарошке, — объяснил Венька. — А вот если серьёзно кто…
— Ну, будет, будет, — перебил Веньку его отец. — Заработаешь — так и серьёзно получишь… Так что на Мишку ты не надейся, а дружи с ребятами — так оно всегда лучше!
— Дядя, а как вы тигру поймали? Расскажите! — попросил кто-то из ребятишек.
И егерь Степаков рассмеялся.
— Да ну! Какие ж тут тигры — в нашей-то Кузнецкой тайге? — Он нагнулся к медвежонку, который жался к его ногам, и почесал ему шею. — Здесь вот кто хозяин — самый большой наш зверь!
И медвежонок вытянул голову над рукой у егеря Степакова и три раза ею мотнул, будто согласился.
— А Венька рассказывал, что вы и тигру поймали, — снова сказал тот же мальчишка.
— Ох, Венька!.. Ох, Венька! — покачал головой егерь Степаков. — Когда ж это ты бахвалиться перестанешь?.. Смо-о-три у меня, Венька!..
Потом егерь Степаков ушёл, а медвежонок остался в интернате.
Несколько дней держали его в гараже, а за это время монтажники, которые шефствовали над школой, выкопали и забетонировали большую ямку, потом накрыли её сосновыми плахами, а сверху поставили сваренную из металлических прутьев просторную клетку.
В ней медвежонок и стал жить.
Когда он немножко пообвык, его стали выпускать из клетки поиграть, и он бегал за консервной банкой, которую тащили перед ним на верёвочке, боролся со старшими ребятами и очень бывал доволен, прямо-таки урчал от радости, когда ему удавалось одолеть их.
Любил медвежонок валяться на траве с собакой Жучком, но тут каждому из них — и Мишке, и Жучку тоже — хотелось, чтобы это его катали по земле и тормошили да лапами или мордочкой щекотали, и оба они, лентяи, ложились тогда рядком кверху брюхом и только в бок друг друга поталкивали: нет, ты, мол, давай — нет, ты!..
Зато медвежонок страшно боялся большого сибирского кота Афоньку, который бесстрашно подходил к нему и начинал, выгибаясь, фукать прямо в его чёрный нос… Растерянно отклоняясь всё дальше, Мишка сначала садился, а потом смешно падал на бок и удирал. Обычно он забирался на небольшую берёзку, которая росла рядом с клеткой, но Афонька карабкался вслед за ним, шипел и фукал и всё пытался достать медведя когтями уже на самой вершине, и только тогда, держась за ствол одной верхней лапой, тот свешивался вниз и, закрыв глаза, другой лапой начинал отчаянно махать до тех пор, пока не сбивал кота…
Афонька тогда дугою бросался вниз и убегал домой к себе в сторожку, а медвежонок быстро спускался с берёзки и тут же прятался в клетку.
Так продолжалось месяц или два, и за это время медвежонок заметно окреп и так хорошо научился бороться, что ребятишкам уже не надо было ему поддаваться, а если кому вдруг и удавалось свалить его, дав подножку, он тут же вскакивал и снова бросался на своего противника, да так быстро, что тот не успевал и опомниться, как уже лежал на земле.
Кот Афонька боялся теперь и близко подходить к медвежонку.
А однажды медвежонок довольно крепко цапнул за палец интернатского шофёра Конона.
Дело в том, что Конон был знаменитый в посёлке охотник, который убил уже не одного медведя, и при каждом удобном случае он очень любил этим похвастать…
Как только выпустят Мишку из клетки — Конон тут как тут. Возьмёт медвежонка за загривок, мордочкой к себе повернёт и грозно так ему говорит:
— Что, зверь, небось боишься меня?.. Знаю, что боишься! Ты хоть пока и маленький, а уже небось слыхал по тайге: с Кононом Виктором Михалычем вашему брату лучше не встречаться! Лучше его стороной обойти. Слышал, а?..
Медвежонок, бедный, глаза таращит, пытается голову повернуть, а вырваться не может: против взрослого человека, даже такого хлипкого, как шофёр Конон, был он пока, конечно, слабоват…
В этот раз Конон тоже подошёл сзади, когда медвежонок с ребятишками играл, взял его за загривок, стянул кожу так, что у того на глазёнках слёзы…
И опять за своё:
— Чего, зверина, боишься?.. Правильно, ты Конона Виктора Михалыча бойся…
Тут его Конон хотел, видно, щёлкнуть по чёрному носу, а Мишка его ка-ак цапнет!
Шофёр Мишку выпустил и за палец схватился. А в это время и подошёл Пётр Васильич, директор интерната. Увидал кровь и головой покачал…
