— Ты чего, малец?.. Нельзя так!
— Он же его застрелит, дяденька!
— Ты, малец, не бойся, не застрелит, — сказал милиционер, через силу улыбнувшись, и легонько шлёпнул Егорку пониже спины.
Егорка вдруг увидел, что к толстяку подходит повариха тётя Ульяна, и лицо у неё такое, какое бывает, когда она здорово рассердится на ребят.
Тётя Ульяна протянула руку, схватилась за ружьё и слегка дёрнула его, отбирая у толстяка.
— Ты брось мне тут, битте-дритте! — сказала она громко, погрозив толстяку пальцем. — Чего ты будешь бухать да детишек пугать?.. Ишь ты — нашёл зверя!.. Ты в тайге поищи, там увидишь — и бухай, если успеешь, а он — тут!.. Мы его поили, кормили, а он бухать будет!
Белобрысый стал объясняться с толстяком, а тот стоял, обиженно моргая, и красное лицо его побагровело ещё сильней.
Тётя Ульяна ловко переломила ружьё, вынула из стволов оба патрона и положила себе в карман фартука, а потом снова щёлкнула замком и протянула двустволку своей внучке — третьекласснице, которая стояла рядом:
— А ну, Клашка, отнеси-ка его ко мне в кладовку да положи аккуратненько — потом отдадим…
— Ульяна Семёновна! — сказал, разводя руками, Пётр Васильич. — Разве так можно!
— Да ну его! — махнула рукой тётя Ульяна. — Ума нема — ещё в самом деле стрелять начнёт…
— Что вы ещё сказаль? — спросил белобрысый.
— Это тоже можно не переводить, — улыбнулся Пётр Васильич.
Тётя Ульяна тронула его за рукав:
— Ну, так что — покормить Мишку надо?..
— Неси, неси давай, Ульяна Семёновна! — попросил Пётр Васильич.
К белобрысому подошёл милиционер, который оттаскивал Егорку от медведя, и, приложив руку к козырьку нелегка наклонившись, будто новость какую сообщал, чётко сказал:
— Передайте гражданину иностранному специалисту, что охота в пределах зелёной зоны городов и других населённых пунктов категорически воспрещается!..
Белобрысый стал переводить, а толстяк всё бычился, уткнувшись в грудь двойным подбородком, и всё багровел и багровел — прямо удивительно, каким багровым мог он, оказывается, стать…
— Ой, не могу больше, ой, не могу-у-у! — заголосил сверху Конон, и все поглядели вверх. — Помоги-ите слезть, ну снимите!
Снизу стали давать советы:
— Ну и слезай…
— У тебя чего, рук нету?
— Товарищ директор! — всхлипнул Конон. — Пётр Васильич!.. Я заявление напишу!.. На расчёт!
— Ты меня ещё попугай! — рассердился Пётр Васильич. — Что ж мы, всё бросим и начнём тут тебя ссаживать?.. Я ещё поговорю с тобой — погоди-ка!
А записные остряки стали снизу подшучивать:
— Эй, ребята, у кого ручка есть?..
— И листок бумажки?..
— Надо товарищу наверх передать — он заявление напишет!
Тут Егорка увидал, что из-за угла школы вышла тётя Ульяна с тем самым ведром, в котором она носит еду для Мишки.
— Я ещё с вечера припасла, — сказала, проходя мимо Петра Васильича. — Тут как раз всё такое, что он любит…
— Давай-ка мне ведро, Ульяна Семёновна!
Но тётя Ульяна отстраняет Петра Васильича свободной рукой.
— Меня-то он небось не хуже знает — кто ж его кормит?..
Тётя Ульяна неторопливой походкой идёт к медведю с ведром.
И тут вокруг снова становится очень тихо.
А тётя Ульяна издали ещё говорит Мишке жалостно:
— Ты ить с вечера ещё не евши, дурашка, да не пивши… А ну-ка, пойдём, пойдём, я тебя покормлю хорошенько!.. Эх ты, зверь лесной, скотина домашняя!
Поднесла она ведро своё к Мишке, а тот уже на ногах, уже тянется к нему мордой.
— Ну, пошли, пошли, дурачок!.. В новом доме-то своём и поешь — вот и будет у тебя новоселье!
Тётя Ульяна идёт к зверинцу и всё говорит и говорит — спокойно и жалостно, Миха бежит за ней, пробует ткнуться мордой в ведро, взбрыкивает, а она меняет руку, и Мишка тут же забегает с другой стороны — ну, ровно малый телок, а не дикий зверь…
Вот уже и новый зверинец, и медведь приостановился, словно для того, чтобы пропустить первой тётю Ульяну, а потом тут же за ней кинулся, и она закричала сердито:
— Ух, ты, с ног собьёшь — потерпеть чуток не потерпишь!
Оставила она ведро в зверинце, а сама тут же обратно. И дверь на засов щёлк!..
И все закричали, и бросились к зверинцу — не пробиться.
— Вон как бурду-то хлещет!..
— Голодный был, что ты хочешь…
— Сопит, да ест!..
А Егорка стоял чуток поодаль, и ему почему-то было обидно за медведя: поманили — и сразу пошёл, эх ты, хозяин тайги, эх, Миха, Миха!..
Конечно, ведь он, наверное, и не знает, что есть другая жизнь — свободная жизнь в бескрайней, вольной тайге… Не знает её Миха, не помнит. Только иногда, когда ходит он по клетке да тоскливо ревёт, слышатся ему незнакомые запахи, чудятся дальние звуки, мучает его что-то непонятное, что-то неведомое зовёт, а что — не знает Миха, не может понять и так, может быть, никогда и не поймёт…
А все кругом теперь то посмеивались, то головами качали, заново переживая то, что только произошло…
И вдруг сверху снова раздался жалостный такой крик:
— Ульяна Семёновна-а-а!.. Тёть Ульяна-а-а! — Это Конон со своего столба канючил: — Ну, скажи им, чтобы меня сняли!..
Снизу какой-то весельчак поинтересовался:
— С работы, что ли?
— Со столба-а-а! — слабо откликнулся Конон.
Пётр Васильич рассмеялся:
— Видишь, Ульяна Семёновна, он уже к тебе как к главному человеку здесь обращается! Спасибо тебе, так нам помогла!..
А со столба опять:
— Тётя Уля-а-а!..
Тут тётя Ульяна подбоченилась и кричит:
— Ну, что тебе, леший ты золотушный!.. Уже скоро дружки твои с пол-литрой придут, так подавать тебе высоко, что ли?
Пётр Васильич сказал:
— Евгений Константиныч!.. Беги позвони, скажи, чтобы электромонтажники машину с вышкой прислали — ну, эту, с которой они нам помогали иллюминацию на Май вешать… Скажи, мол, человек со страху залез на столб, да так вцепился, что и отцепиться теперь не может…
И Евгений Константиныч зашагал в учительскую.
Но о том, как приехала машина с выдвижной вышкой, как двое дюжих электромонтажников отдирали от столба знаменитого охотника Конона — грозу сибирских медведей, — об этом я рассказывать не стану.
Ведь мой рассказ о другом — о медведе Михе, который жил в интернате на большой стройке, о его настоящих друзьях, о том, что впервые начал понимать в эту погожую осень Егорка Полунин, о том, как Мишка получил новую квартиру и не очень хотел в неё переходить…
