— Вам приходилось бывать у него в доме?
— У кого?
— У Олега.
— Нет… Возле дома бывал, а где он там живет, не знаю.
— Отца или мать Олега вы видели?
— Нет.
— Вероятно, ему было стыдно показывать вас своим родителям?
— Почему стыдно?
— А как вы думаете — почему? Кто у него отец?
— Не знаю, не спрашивал. А чего он вам дался, этот Олег?
— Как его фамилия?
Блин угрожающе поднял голову и встретил строгий взгляд Горюнова. Ему очень хотелось нагрубить, выругаться или снова закатить какую-нибудь сцену, но вместо этого он только пожал плечами и, отвернувшись к стенке, пробурчал:
— Не знаю фамилию.
— Неужели! Извините, но я не могу поверить.
— Точно говорю! Настоящую не знаю. Один раз он сказал, что фамилия у него Кашеваров, но это так… врет! Я узнавал. Никаких Кашеваровых в том доме не живет.
— Хорошо. Это я выясню. Меня интересует еще Людмила Садовская. Вы с ней давно знакомы?
— Давно.
— Ну как давно?
— Точно не помню.
— Приблизительно… неделю, месяц, год, два?
— А иди ты знаешь куда! — вдруг закипел Волохов. — Спрашивай про дело. За что взяли? За ларек? Вот и спрашивай про ларек. Привязался, как ножом в бок… Олег, Люська… Да у меня таких знакомых половина Ленинграда!
— Не надо преувеличивать, Волохов, — с улыбкой сказал Константин Семенович. — Половина Ленинграда — два миллиона. Вы имеете представление о такой цифре? Если эти — ваши знакомые — выстроятся в затылок по три человека в ряд, то они вытянутся на шоссе от Ленинграда до Москвы.
— Ну, это я так… к примеру.
— Вы хотели сказать, что у вас много знакомых…
— Конечно, много.
— Не так уж, много, как это вам кажется. Ваша мать говорила, что вы очень хороший мальчик, но на вас плохо влияют приятели. Что у вас дурная компания… На предварительном допросе вы тоже показали, что Петухов и Садовский сбили вас с толку. Так ли это?
— Ну так что? — покосившись на следователя, спросил Волохов. — При чем тут пацаны?
— Они на вас плохо влияли, подговорили вас на воровство. Так?
— Ну, пускай так.
— Затем на вас плохо влияли: Николай Чумаченко, Баталов, Савельев, Миловидов. Так?
И снова неожиданный вопрос поставил Волохова в затруднительное положение.
— А кто они такие? — после некоторого молчания спросил он.
— Неужели забыли! — удивился Константин Семенович, вытаскивая из папки листок. — Вот у меня тут записаны клички… Огрызок, Пуля, Партизан, Зануда, Султан, Грыжа, Карапуз. Дружная была компания… Нехорошо, Волохов, забывать друзей. Олег Кашеваров вас помнит… Видите, даже конфеток послал.
— До суда будет помнить…
— Чтобы вы на следствии про него случайно не вспомнили. Не правда ли?
— Может, и так.
— А вы успели забыть Чумаченко?
— Не забыл. Были такие ребята.
— Вот именно, что были. Были, да сплыли. Теперь они вам не опасны, так сказать, не влияют. Но оказывается, на свободе остались другие, не менее опасные…
— Послушай, следователь, ты что, меня совсем за дурачка считаешь?
— Я считаю вас тем, за кого вы себя выдаете, Волохов. Я же вас вижу первый раз.
— Ты всерьез думаешь, что меня такие пацаны подбили на ларек?
— Вы же сами так сказали.
— Мало ли что я говорил…
— Позвольте! Значит, вы говорили неправду?
— Выходит, так, — с усмешкой подтвердил Волохов.
Он никак не мог поверить, что следователь разговаривает с ним серьезно и ждет от него правдивых, честных ответов. Грубить, ругаться уже не хотелось. И хотя Гошка понял, что про него здесь многое знают, в душе появилось какое-то доброе чувство к этому непонятному человеку.
— Странно, — с огорчением произнес Константин Семенович. — Вполне взрослый человек… Неужели вы такой трусливый?
— Я трусливый… Откуда ты это взял?
— Изворачиваются, путают, врут, валят свою вину на других обычно трусливые и подлые души. Смелый человек не боится ответственности.
— Вон что…
— А вы не знали? Трудно с вами, Волохов… Учились в школе, кончили восемь классов и не знаете таких простых вещей.
— Ладно! Пиши. Мое это дело с ларьком. Я пацанов повел. Им деньги требовались.
— Одну минуту, — предупредил Константин Семенович и, посмотрев на часы, встал. Прихрамывая, он перешел ко второму столу.
— Алексей Николаевич, будь добр, отведи его в камеру, — тихо сказал он Глушкову.
— Он же раскололся…
— Пускай еще подумает. Завтра поговорим без фокусов.
Волохов не зевал. Одно движение, и смятая газета была вытащена из корзинки и с еле слышным шелестом исчезла в кармане.
— Ну, Волохов, забирай свои шмутки, и пошли! — громко сказал Глушков, выходя из-за своего стола.
— Куда пошли?
— В ЦПКиО на молодежное гулянье. Мы думаем, что тебе пора отдохнуть.
— Я не устал.
— Как же так, не устал. Вон, как усердно упражнялся, вся грудь расцарапана. Ну, а если не устал, продолжай царапать себя в камере. Там тоже никто мешать не будет, — насмешливо говорил Глушков, пока Волохов собирал передачу в одну кучу и рассовывал по карманам конфеты.
Минут через пять Алексей Николаевич вернулся назад. За это время Константин Семенович успел сходить к начальнику отдела, доложил ему о результатах допроса и согласовал план работы на завтра. Сейчас он уже был одет и поджидал коллегу, чтобы вместе отправиться домой.
— Пропал мой «опер». Как в воду… — сказал он.
— Арнольд? — спросил Глушков.
— Да.
— Ого! Ты смотри! — воскликнул Алексей Николаевич, указывая пальцем на корзину. — Газетки-то нет…
— Да. Исчезла.
— Сам выбросил?
— Нет. Волохов украл.
— Так надо же отобрать! — забеспокоился следователь.
— Не надо, Алексей Николаевич. Это другая газета. Наколотую я спрятал. Они, видимо, условились раньше, и Волохов ждет. Пускай сегодня почитает, подумает, а завтра поговорим. Очень испорченный человек!
— Да-а… Откровенно говоря, я удивлялся твоему терпению, Константин Семенович! — сказал Глушков, надевая темно-синее летнее пальто. — У меня всё внутри кипело. Взять бы паршивца за шиворот да выпороть как следует… Ничего ведь не боится, подлец!
— Порка тут не поможет. «Учи, пока поперек лавки ложится», — как говорит один мой друг… бывший старшина.
Прежде чем покинуть комнату, Константин Семенович набрал номер телефона роно. Секретарша сообщила, что заведующий находится на совещании в Смольном и сегодня не приедет.
— Ты о чем задумался, Константин Семенович? — спросил Глушков, видя, что Горюнов положил трубку на рычаг и в таком положении застыл.
— Я подумал о том, что наверно мальчишки в камере сильно волнуются. Они уверены, что именно сейчас, в данную минуту, решается судьба дальнейшей их жизни.
В конце лета погода решила вознаградить ленинградцев за холодную весну. В скверах, на площадях, на бульварах пышно цвели розы, флоксы и разнообразные однолетники. Асфальт не успевали поливать, и днем он разогревался до того, что на нем отпечатывались каблуки и рисунки резиновых подошв. Лимонад стал дефицитным напитком. Мороженое поедали в огромных количествах.
И всё-таки Константину Семеновичу удалось купить большой красивый торт из мороженого.
Дверь открыла Оля. В голубом платье, с пышным белым бантом в волосах, она выглядела очень нарядной.
— Папа! У нас гости! — деловито сообщила она.
— Ну! Кто же?
— Тетя Вера приехала!
Вера Васильевна, подруга Татьяны Михайловны по педагогическому училищу, работала учительницей в Дубровке и частенько приезжала в Ленинград.
— Тем лучше… Держи, Лешка! — сказал Константин Семенович, передавая дочери коробку.
— А что тут? Ой! замороженный торт. Вот здорово! Но он же растает, папа. Его надо скорей есть!
— Ничего, ничего. Там лежит сухой лед.
— А ты обедать будешь?
— Конечно! Ты пока приготавливай, а я поздороваюсь.
Оля убежала, и в это время в прихожую выглянула Татьяна Михайловна. На ней было светлое платье, волосы чуть завиты и уложены в какую-то необычную прическу.
— Уже пришел! Вот хорошо! — воскликнула она, увидев мужа.
— Танюша, подожди! Я же тебя не поздравил…
— А я думала, что ты вообще забыл.
— Не надо так… Просто я не хотел тебя рано будить.
— Спасибо, мой родной! — обняв мужа, виновато прошептала Татьяна Михайловна. — Не обращай внимания на мои шпильки. Пойдем. У нас Вера.
— А может быть, мне сначала пообедать на кухне? А потом я приду.
— Хорошо. Звонил Борис Михайлович и сказал, что после заседания приедет к нам.
— Ну вот… Очень может быть, что именно сейчас, в данную минуту, решается судьба нашей дальнейшей жизни… Какой это удивительный день… нашей свадьбы. Всегда в этот день случается что-то особенное. Правда?
