— Их же на месте поймали. Как тут не сознаться!!
— Ну, всё-таки… На допросе не путал, не врал. Мальчишка правдивый… Затем, если мы с тобой поручимся…
— А ты можешь за него поручиться?
— Не знаю… Вообще-то, кажется, ему стоит поверить.
— Максим, если мы за тебя поручимся — не подведешь? — спросил Константин Семенович.
— Нет… Не подведу. Вот, что хотите… — торопливо забормотал мальчик.
— Честно?
— Вот честное-пречестное слово! Я даже землю буду есть…
— Ну ладно. Попробуем поручиться.
— Попробуйте, пожалуйста! Вот увидите — не подведу. Я и учиться буду только на пятерки…
— Довольно болтать! Алексей Николаевич, забери его.
— Идем, что ли, Максим, — со вздохом сказал Глушков, направляясь к выходу.
— Куда?
— То есть как куда? В камеру, за решетку. Будешь сидеть, пока решается твоя судьба.
Ни слова не говоря, Петухов с поникшей головой поплелся за следователем.
В дверях они чуть не столкнулись со Щербаковым. Глаза сотрудника блестели, а на губах играла многозначительная улыбка.
— Ну, Константин Семенович, вы угадали! — сказал он, шумно садясь возле стола. — Действительно, поджидал. И по всему было заметно, что молодой человек сильно нервничал.
Предвкушая какое-то удовольствие, Щербаков потер руки, а затем хлопнул себя по коленям:
— Так вот! Вы говорили, что зовут его Олег?
— Да.
— Никак нет. Зовут его не Олег, а Игорь. А сейчас вы, наверно, еще больше удивитесь! Знаете, как фамилия этого субчика?
— Ну?
— Уваров. Игорь Уваров!
— Неужели? Сын Виталия Павловича Уварова?
— Да, да! Представьте себе, что именно сын того самого Уварова. Красивый такой юноша, чистенький, откормленный, но, судя по некоторым данным, высокомерный… Чувствует за своей спиной папашу.
— Н-да! Действительно неожиданность, — задумчиво произнес Константин Семенович. — Чем дальше в лес…
— Тем больше ягод! — со смехом договорил Щербаков, закидывая ногу на ногу. — У вас это часто бывает. Поодиночке вы не таскаете. Уж если закинете невод, непременно рыбку зацепите. Да еще какую… Осетровой породы!
— Неожиданность, неожиданность… — снова повторил Константин Семенович и, повернувшись к уполномоченному, попросил: — А теперь расскажите, пожалуйста, всё по порядку, как вам удалось установить его фамилию?
— А ничего особенного, Константин Семенович!
— Он вас не заподозрил?
— Ну что вы! Да он меня и не видел. Встретил он эту Волохову на дороге, недалеко от дома. Поджидал напротив. Там небольшой садик. Я его издали заметил. Смотрю, молодой человек дорогу переходит… Э-э, думаю, не иначе, как на ловца и зверь бежит… Так и получилось. Подошел к Волоховой, поздоровался и проводил до подъезда. О чем они там разговаривали, один аллах ведает. Потом отправился домой. Куда он отправился, я выяснил позднее, а сначала всё время искал повода, как бы к нему прицепиться. Всё ждал случая, может, улицу наискосок перейдет или что другое… К счастью, под воротами дома, куда он свернул, дворник стоял. Вижу: дворник поздоровался, итак, знаете ли, почтительно. Вот этот самый дворник и доложил мне подробности… — Щербаков вырвал из маленького блокнота листок и положил на стол. — Вот, пожалуйста, адрес.
— Спасибо! По дороге он никого не встретил?
— Нет. Домой шел быстро. Торопился. А вы, я вижу, не очень обрадованы?
— А чему тут радоваться? — со вздохом проговорил Константин Семенович. — Отец — крупный, талантливый работник. Умница, организатор, а за спиной у него…
— Кто же виноват?
— Кто виноват? — медленно переспросил следователь. — Не знаю. Пока что ничего не знаю… Не будем делать поспешных выводов.
— Понимаю. Вы полагаете, что отец занят с утра до вечера, часто в разъездах, на совещаниях… И, конечно, где уж там — воспитывать сына. Некогда! Объективные причины! — горячо заговорил Щербаков. — Удивительное дело! Чем больше отцы зарабатывают, тем хуже у них дети.
— Дети портятся не потому, что родители много зарабатывают, а потому, что их неправильно воспитывают. Эта самая Волохова, которую вы провожали, на свое богатство пожаловаться не может… А сын у нее избалован…
— Вот я и говорю — кто виноват?
— Я не защищаю Уварова. Просто мне досадно за этого человека, и если говорить откровенно, то и жаль его.
Вернулся Глушков. В руках у него был поясной ремень и старенький перочинный нож Петухова.
— Напугали мы здорово парнишку! На всю жизнь запомнит! — сказал он, кладя на стол отобранные вещи. — Если бы эту сцену видела наша прокурорша, попало бы нам с тобой здорово! Ну, а что с Волоховым? Привести, Константин Семенович?
— Сегодня у меня особый день… но допрашивать придется. Ничего не поделаешь. Тем более что нашли автора, — сказал Константин Семенович.
— Алексей Николаевич, знаете, кто у них в группе? — спросил Щербаков. — Игорь Уваров. Слышали, конечно, такую фамилию? Папаша — человек известный…
— Вот как! Ты думаешь, сынок тоже ларек грабил?
— А что?
— Нет. Тут что-то другое… ты хоть и «опер», а нюх у тебя неважный. Тут не ларьком пахнет. Читал, что он ему наколол?
— Нет.
— Можно его ознакомить, Константин Семенович? — спросил Глушков.
— Конечно.
— Читай. Видишь… «Держись на поверхности»… Значит, есть и глубина… Это дело будет посложней. Гошка Блин сразу не расколется. Стреляный воробей.
Георгий Волохов вошел в комнату без всяких признаков смущения, уверенной, развалистой походкой, словно он делал кому-то одолжение. Остановившись посредине комнаты, он огляделся и, увидев свободный стул, кивнул головой.
— Сюда? — спросил он сопровождавшего его Глушкова.
— Нет. К нему.
— А что, у тебя квалификации не хватает?
— Угадал.
— Садитесь, Волохов, — предложил Константин Семенович. — Будем знакомиться. Я про вас много слышал… А тут опять что-то написали. Не успел прочитать.
С этими словами он достал из папки протокол предварительного допроса и начал читать. Волохов подтянул сползающие штаны — ремешок у него был отобран — и сел.
— А чего ты меня в одиночке держишь? — громко спросил он Константина Семеновича.
— Скучно? — отозвался Алексей Николаевич, устраиваясь за своим столом.
— А что, нет, что ли! Посиди-ка сам два дня!
— Людей подходящих для тебя не задержали, — пояснил Глушков. — Сам знаешь, сейчас затишье.
— Ничего я не знаю. А в других-то камерах сидят же…
— Там люди иного круга. Они тебя, пожалуй, испортят, — насмешливо сказал Глушков. — Ты быстро подпадаешь под чужое влияние, Волохов. Даже вон мальчишки тебя с толку сбили…
— Ладно уж… Следователь, дай покурить.
Константин Семенович поднял глаза от протокола, достал с подоконника пачку папирос и молча положил перед юношей. Волохов закурил и с видимым удовольствием затянулся.
— Со вчерашнего дня не курил. И кормят у вас тут… одна баланда, — ворчливо проговорил он. — А ты что, из прокуратуры, что ли?
— Нет, я следователь уголовного розыска, — ответил Константин Семенович, откладывая в сторону протокол.
— Ты наше дело будешь вести?
— Да.
— Ну давай!
— Где вы работаете, Волохов?
— Сейчас нигде.
— На иждивении матери?
— На каком еще иждивении! — обиделся юноша. — Что я… больной, что ли!
— Но если вы нигде не работаете, то на какие средства живете?
— Ну мало ли! Продам что-нибудь… Халтурка подвернется. Мне много не надо.
— Ну, а сколько вы тратите в месяц?
— Не знаю, не считал.
— Не считали! Ну что ж. Давайте займемся сейчас. Подсчитаем приблизительно.
Волохов, прищурившись, пристально посмотрел на Горюнова. В чем дело? Что это за птица? Шутит он или издевается? Вопросы задавались вежливо, спокойно… и очень серьезно. Не было насмешки, обычной снисходительности, и даже разницы положения не чувствовалось в тоне этого разговора. По-видимому, такое обращение было для Волохова в новинку, и он не знал, как себя держать с этим следователем.
— Не надо считать! — грубо сказал он. — Ни к чему!
— Почему? Я должен уточнить этот вопрос. Если вы утверждаете, что не живете на иждивении матери, то необходимо выяснить, на какие же средства вы живете и где получаете эти средства. Всё равно же такой вопрос вам зададут на суде. Вы можете мне не отвечать. Это ваше право. Но молчанием вы ничего не достигнете, а только затянете следствие.
Верный своим принципам, Константин Семенович говорил с Волоховым действительно как равный с равным. Перед ним сидел хотя и испорченный, но человек. Видя, что Волохов не желает отвечать, он переменил тему.
— На предварительном допросе вы говорили, что никакого отношения к ограблению ларька не имеете. Так ли это?
