На это Вовка-большой и рассчитывал, кое-что знал.
— Молчание — знак согласия, — сказал он.
Феликс Кудрявцев понял — не отвертеться. Да и не хотелось. Наоборот, было приятно. Всегда приятно, когда другие видят в тебе то, что ты сам хочешь. Так что, если все признают в нем писателя, он согласен. С ходу даже название фильму придумал: «Город на заре». И если никто не возражает...
Никто не возражал, и вскоре фильм по сценарию Феликса Кудрявцева был запущен в производство.
Он состоял из двух частей: как просыпается природа и как просыпаются люди.
Природа, по сценарию, просыпалась так. Всходило солнце, и цветы удивленно разевали рты: вот так штука!
Написать оказалось легче, чем заснять. На пожарную каланчу не пустили. А выше места не было.
Заснять солнце с улицы мешали дома, заборы и заводские трубы.
Сунулись на каланчу еще раз.
— Детям нельзя, — сказали на каланче.
— Мы не дети...
— А кто же?
— Юные пожарные.
— Юным пожарным можно, — сказали на каланче и пустили.
...Цветы решили заснять у Дюжевых. Пришли ни свет ни заря. Разбудили бабку.
— Разрешите заснять цветы?
Бабка, добрая душа, не так поняла. Пошла в сад, нарвала из последних: снимайте. А им цветы на корню нужны. Вера Дюжева, узнав, чуть не разревелась: почему ее не разбудили? А ее нарочно по утрам не брали: жалели.
Пришлось снимать цветы у других.
Вторую часть снимали где придется.
Поймали в кадр дворника, милиционера, пассажира, шофера, молочницу и других утренних людей.
Однажды пошли ловить сторожа.
...На заре всегда тихо, потому что все шумы спят. Воробей чирикнет — не в счет. Один воробей утра не делает. Петух заголосит — не в счет. И один петух утра не делает. Вот когда они все вместе зачирикают и заголосят, тогда, считай, дело сделано: утро пришло.
Но до этого еще далеко. А пока четверо идут в тишине: Митя Удальцов — оператор, Феликс Кудрявцев — сценарист, Вовка-большой — режиссер, Степа Варенец — просто так человек, на всякий случай. Идут ловить в кадр сторожа сберегательной кассы. Как он, внезапно пробудившись, мечется возле оберегаемого объекта и не может понять, то ли наяву слышал: «Караул», то ли приснилось.
Спящего сторожа они засекли давно. Когда снимали первых пассажиров. И тогда же решили: будет отличный кадр. И вот они идут делать этот кадр.
Вовка-большой крикнет: «Караул!»
Сторож, проснувшись — а спит он на крылечке соседнего дома, — бросится к сберегательной кассе.
Митя Удальцов снимет сберегательную кассу и направит кинокамеру на бегущего сторожа.
Это конец съемки, финал. А начнется она с того, что Митя Удальцов снимет спящего сторожа...
Вот он.
За дело оператор. Кинокамера жужжит, как муха в спичечной коробке. Сторож, всхрапывая, разевает рот. Во рту у сторожа серебряный зуб.
Готово!
Теперь к сберкассе.
Жжжжжжж...
Митя снимает и ждет. Вот оно:
— Караул!!!
Это Вовка-большой. Сейчас появится разбуженный сторож. Надо перевести аппарат на него.
Однако прежде, чем Митя успевает это сделать, дверь сберегательной кассы распахивается, и оттуда прямо на Митю, грозя кувалдами-кулаками, вываливается какой-то человек.
О, черт! Еще один сторож. Митя Удальцов бросается прочь...
— Держи! — слышится сзади. — Держи-и-и!..
А вот уже и ничего не слышится. Митя Удальцов близ дома. Крадется вдоль сараев. В одном из них — летний штаб гарнизона. Сарай шумно дышит. Кто-то уже прибежал. Митя Удальцов входит. Ага, все здесь! В горле горько от бега. Говорить ни о чем не хочется. Голова от бессонницы как не своя. Спать!
Просыпаются от яркого солнца. Сарай — как сито. Сеет солнце на что попало. Глазам больно. Сосновый сучок в стене горит, как раскаленный уголек. За стеной — собачий лай и голоса.
— Здесь они, товарищ лейтенант!
Голос знакомый, милиционера Еремина. От этого голоса мороз по коже. Сна как не бывало. Сгрудились возле двери. Вот она, расплата! Сторож сберкассы что хочешь наговорить может...
Митя Удальцов весь красный. Вот-вот заплачет. Только пример подай. Но никто не подает, и Митя сдерживается.
Феликс Кудрявцев, наоборот, весь бледный. А в животе, как от мороженого, холодно. Только холод не сладкий, а горький.
Степа Варенец — весь внимание: страшно, но любопытно.
Вовка-большой решительней всех, хотя, если честно, и у него дрожат поджилки. Решительность у Вовки-большого от вожатства.
Митя Удальцов ближе всех к двери.
— Открой! — приказывает Вовка-большой.
Митя открывает.
— Выходи! — кричит милиционер Еремин.
У милиционера Еремина пистолет. Рядом с милиционером — лейтенант. И у лейтенанта пистолет. В правой — пистолет, в левой — на поводке — собака.
Позади милиционера и лейтенанта жмется сторож с серебряным зубом.
Первым выходит Вовка-большой. За ним — все.
Собака угрожающе рычит и рвется.
— Они? — спрашивает милиционер у сторожа.
— Что? — Сторож криво усмехается. — Тот во! — и заносит руку над головой.
Но лейтенант сторожу не верит. Лейтенант верит собаке. Забирает ребят и в машине с красным пояском везет в райцентр.
Сторож тоже едет.
В окошечках, забранных решетками, как на экране телевизора, то появляются, то исчезают, чтобы уступить место другим, картины родного пейзажа.
...Верба на берегу Ворожейки. Вовка-большой вздыхает: его гордость. С этой вербы, кроме него, никто еще в речку сигануть не отважился.
...Подсолнухи в поле. Важно, как дамы-иностранки, кивают шляпками. Феликс Кудрявцев, забыв, куда едет, усмехается: «Подсолнухи на ходулях... его затея». Воткнул ходули в поле, срезал два подсолнуха и к ходулям привязал. У пеших и машинных людей глаза на лоб при виде такого чуда: гляди, какие подсолнухи под Сталеваром вымахали!..
...Кукушкина роща.
Ку-ку-ку-ку...
У Мити Удальцова ушки на макушке. «Его» кукушка. По голосу узнал. Рекордистка. Дольше всех кукует. Он за ней сколько дней с магнитофоном охотился. Сколько батарей сжег, а все впустую. Не записал. Ну, погоди, артистка...
Митин взгляд упирается в решетку, и настроение у него падает: теперь разве запишешь?..
В райцентре, в милиции, начальник сама доброта. Лейтенанту от начальника нахлобучка: надо знать кого брать... Зачем ребят привез? Собака показала? Не всякой собаке верь. Могла вчерашний след взять.
— Не могла, — сказал Вовка-большой.
— Почему?
— Вчера еще не было.
— А сегодня?
— Сегодня уже был.
— Где?
— Возле сберкассы.
— Что вы там делали?
— Ловили.
— Кого?
— Сторожа.
— Допустим. Хотя чаще бывает наоборот. А сторож?
— Что сторож?
— Что делал сторож?
— Спал.
— Спящего ловили?
— Да.
— Как это?
— Я крикнул: «Караул».
— А сторож?
— Проснулся.
— Потом?
— Побежал.
— Куда?
— В кадр.
— В какой кадр?
— Из фильма «Город на заре».
Вовка-большой посмотрел на Митю Удальцова.
Митя показал камеру, с которой не расставался: здесь фильм!
Разговор продолжался. Начальник спросил, вбежал ли сторож в кадр?
— Нет, — сказал Вовка-большой.
— Почему?
— Другой помешал.
— Кто?
— Сторож.
— Разве их было двое?
— Да. Один снаружи, другой внутри.
— Внутри чего?
— Внутри сберкассы. Выбежал — и на Митю.
— А Митя?
— От него.
— Можно посмотреть?
— Что?
— Пленку.
— Она еще не проявлена.
— Мы проявим. А вы пока погуляйте...
И гарнизон, на деньги начальника, был отправлен на первый утренний сеанс в кинотеатр «Родина».
Фильм смотрели вполглаза. Хотелось скорей вернуться и узнать, что с пленкой.
И вот они снова в милиции. Кабинет преобразился. На стене — белый лоскут экрана. Посреди — головастая тренога киноаппарата. В кабинете начальник, лейтенант, сторож, еще кто-то...
Мелькают кадры. Всходит солнце... Распускаются цветы... Идут утренние люди: дворники, пассажиры, продавцы... Подложив под голову крыльцо, спит сторож сберегательной кассы. А вот и касса. Распахивается дверь, и на зрителей, грозя кулаками-кувалдами, бросается...
— Стоп! — кричит начальник.
Изображение на экране замирает.
— Он! — кричит сторож. — Грабитель...
Ребятам становится не по себе. Вот, оказывается, в чем их подозревали: в нападении на сберкассу.
Грабитель, кривясь, смотрит с экрана.
— Старый знакомый, — замечает начальник, — Мишка-пугач. Недавно из заключения — и вот опять за старое взялся. Задержать!
Двое в форме встают и выходят.
Начальник подходит к ребятам:
— Спасибо... Помогли вора опознать.
