— Эй!.. Я есть хочу, — прошептала я в надежде, что Стар меня услышит.
Но она, похоже, не видела ничего, кроме своего драгоценного Марка. Каждый раз, когда до нас доносился его громкий смех, Стар издавала какое-то короткое кошачье фырканье. Откидывала назад свои длинные волосы тем же движением, что и Марк. А когда он небрежно положил руку себе на бедро, худенькая рука Стар тотчас же повторила его жест.
Двое из ребят помладше продолжали свою глупую возню, и один из них с размаху налетел на Стар. Разозлившись, она довольно сильно двинула его локтем под ребра и выругалась сквозь зубы.
Привлеченный шумом, Марк вскинул голову:
— Эй, да ведь это же мальчишка Стар! Привет, Стар!
— Привет, Марк! — каким-то не своим, тоненьким голоском пискнула Стар.
Он небрежно помахал ей в ответ, а потом, понизив голос, бросил что-то своим приятелям, и те моментально заржали.
Не знаю, слышала ли Стар, что он сказал, но лицо ее вспыхнуло. Стар опустила голову, так что волосы скрыли ее покрасневшее лицо, но она не уходила, словно ноги у нее приросли к земле. Она явно чего-то ждала. Наконец толпа немного поредела, большинство ребят вошли в зал, и Марк наконец остался один. Подойдя к ней, он небрежно обнял ее за плечи:
— Ну как, посидишь со мной, детка?
— Хочешь, чтобы я поклевала картошку из твоей тарелки?
— Ну зачем же так? Закажи себе порцию. Я заплачу.
— Ах, как это мило с твоей стороны, Марк! — пропела Стар таким сладким голосом, что меня даже затошнило. — А как насчет крем-брюле? Ты не возражаешь?
— Конечно нет.
Они направились в «Макдоналдс», рука Марка по-прежнему лежала на плече Стар. Обо мне она, по-моему, просто забыла.
Я в отчаянии вцепилась в ручку вращающейся двери. А как же я?! Это же несправедливо! Я тоже люблю крем-брюле! Да что там люблю — ради крем-брюле я готова была душу продать! Стар всегда предпочитала шоколадное, а я — пломбир с сиропом или крем-брюле. Язык мой сам собой потянулся к воображаемому мороженому, словно собирался его лизнуть.
— Эй, малявка, кому это ты язык показываешь? — сердито окликнула меня Дженис Тейлор. Я еще сильнее высунула язык и скорчила назло ей самую мерзкую рожу, какую только могла.
— Кто эта нахалка? Откуда она взялась? Я ее не знаю! — вмешалась подружка Дженис.
— Это младшая сестренка Стар. Она вечно слоняется возле нашей школы.
— Точно! Я вспомнила. А Стар — это та, с распущенными волосами.
— Не понимаю, что Марк в ней нашел? — фыркнула Дженис. — Прилипла к нему, как ириска к зубам, — просто тошно смотреть! И охота ему путаться с малолетками?!
Ее приятельница что-то шепнула ей на ухо, и обе захихикали.
Не придумав ничего обиднее, я снова показала им язык.
— Чокнутая! Тебе самое место в психушке! — бросила Дженис.
И, обняв подружку за талию, высокомерно удалилась. Я поспешно убрала язык. Но слова «тебе самое место в психушке…» все еще звучали в ушах. Пришлось до боли прикусить язык, чтобы выкинуть их из головы.
— Чем это ты тут занимаешься?! — прошипела Стар. Схватив меня за руку, она затолкала меня в самый дальний угол зала, а потом со стуком поставила передо мной свой стаканчик с мороженым.
— Это тебе, — буркнула она.
И мгновенно испарилась. Я посмотрела ей вслед — сев за столик к Марку, Стар снова прижалась к нему. На столе перед ней ничего не было. Я растерянно посмотрела на стоявшее передо мной мороженое — это было крем-брюле.
Я принялась за крем-брюле, прикрыв глаза и отчаянно наслаждаясь каждым откушенным куском. Конечно, я знала, что Стар голодна не меньше меня. Конечно, Марк охотно купит ей жареную картошку, но при этом Стар будет прыгать перед ним на задних лапках, как собачка, вымаливающая угощение. И хоть у Стар это очень мило получалось — кокетливый наклон головы, легкий вздох, изящные руки умоляюще сложены, словно собачьи лапки, мне достаточно было только представить себе эту сцену, чтобы по спине у меня побежали мурашки.
А дальше все было еще хуже. Стар с Марком вышли из «Макдоналдса» и не спеша направились по аллее вниз, где один за другим тянулись магазины. Мне пришлось тащиться сзади на приличном расстоянии, до одури разглядывая всякую всячину в витринах — от шампуней до очков. После мороженого есть хотелось еще сильнее, ноги от долгого топтания на одном месте потихоньку стали подкашиваться. Наконец я почти без сил соскользнула по стеклу вниз и уселась на каменный бордюр, почти не чувствуя, как холод проникает сквозь мои джинсы, словно они были бумажными. Но очень скоро я настолько промерзла, что мне стало казаться, будто я сижу на огромном брикете мороженого.
К тому времени как Стар наконец вернулась, я уже громко стучала зубами от холода.
— Вставай, Дол. Ты простудишься, если будешь сидеть на камне.
— А где Марк?
— Сказал, что ему еще надо повидаться с кем-то из приятелей. Ну и как он тебе? Правда, потрясающий?
— Нет.
— Глупости! Он что надо! Могу поспорить, что Марк — самый красивый парень в нашем городе! Любая девчонка отдала бы все на свете, лишь бы прогуляться с ним. Да, да, не спорь, пожалуйста! Я не слепая! Я давно заметила, что Дженис Тейлор просто сохнет по нему!
— И чем вы там с ним занимались все это время?
— А ты как думаешь? — хмыкнула Стар. И тут увидела мое лицо. — Все в порядке, Дол, — поспешно пробормотала она. — Ничего плохого, уверяю тебя. Мы просто лизались, вот и все.
Я ненавидела это слово. Оно казалось мне каким-то липким и противным, вообще было в нем что-то свинское… Вот и сейчас мне представилось, как Марк и Стар прямо у меня на глазах обросли розовой жирной плотью. Их лица превратились в свиные рыльца, а на жирных задках игривой пружинкой свернулся поросячий хвостик. Я представила, как они, довольно похрюкивая, тыкаются друг в друга грязными пятачками, и меня стало подташнивать.
— Дол! — Стар, обняв меня за плечи, с тревогой заглядывала мне в глаза.
— Не трогай меня…
— Да что с тобой такое?!
— Мне противно… противно, что ты увиваешься вокруг Марка.
— Ты просто ревнуешь!
— Ничего подобного! И потом… дело не только в Марке. А в тебе. В том, как ты ведешь себя. Ты стала совсем другая.
— Глупенькая! Просто я стала старше, вот и все.
— Ну не настолько уж ты взрослая, чтобы позволить какому-то там Марку слюнявить себя! И все такое! Все расскажу Мэриголд, вот увидишь!
Стар рассмеялась:
— Да? И что же она, по-твоему, сделает? Дурочка! Спорим, что сама Мэриголд, когда была такая, как я, не ограничивалась одними поцелуями!
— Как ты думаешь, Стар, она сегодня вернется домой? Мэриголд обещала, что вернется.
— Обещала! — фыркнула Стар. — Она всегда обещает!
Все говорило о том, что Стар права и этим вечером Мэриголд опять не сдержит слова. Мы вернулись домой, когда еще не было десяти.
Съели холодного цыпленка с салатом. А потом стали готовиться ко сну. Сказать по правде, я больше всего любила Стар в такие минуты, когда она, смыв с лица косметику и натянув старую-престарую ночную рубашку с игрушечным медвежонком на спине, снова становилась прежней Стар. Вот и сейчас, придя в хорошее настроение, она зарычала на меня медвежьим хриплым рыком.
— А помнишь, когда-то давно у меня тоже был игрушечный мишка? Такой огромный, желтый, в жилетке из клетчатой шотландки… — мечтательно вздохнула я, уткнувшись носом в свой любимый шелковый шарф. — Жаль, что его больше нет.
— Ладно, не хнычь. Подарю тебе другого мишку — на Рождество.
— Нет, я не хочу другого. Мне нужен только мой Джок — и никто больше. А еще мои старые книжки. И моя Барби со всеми своими платьицами.
— Понятно. Кстати, я тоже любила свою Барби! Пока ты не обрила ее наголо. Я тогда едва не придушила тебя, помнишь? А потом мне даже понравилось, что она лысая. Я даже сделала ей из пластилина такие ботинки, как у всех скинхедов, — черные, с толстыми подошвами и шипами. Ты помнишь, Дол?
— Помню, конечно. Жаль, что ничего этого уже больше нет. Хотела бы я, чтобы…
Я беспомощным жестом обвела нашу со Стар комнату. Это была самая лучшая комната из всех, что у нас когда-либо были, и я любила ее. Правда, никаких занавесок или ковров в ней не было, но Мэриголд купила громадную канистру темно-голубой эмульсии, и мы сами выкрасили ею стены и потолок. А потом Мэриголд предложила превратить их в океан и сама разрисовала их разными рыбами и китами, а еще нарисовала коралловый риф с русалками и целую стайку веселых дельфинов. Потолок превратился в небо, и Мэриголд целый день и полночи проторчала на стремянке, разрисовывая его звездами. Тут был и Млечный Путь, и Сириус, и Плеяды, и Большая Медведица, и Малая Медведица, и огромная сверкающая Полярная звезда. Но самыми яркими и большими были пять лучей другой звезды — в точности такой же, как та, что была вытатуирована у нее как раз напротив сердца.
Да, это была самая восхитительная комната из всех, в которой только можно жить. И тогда мне и в самом деле не хотелось, чтобы в ней по углам валялись какие-то обшарпанные старые игрушки. А теперь стало жаль, что не удалось сохранить кое-что из прежних вещей, когда, случалось, нам приходилось ночью, тайком, съезжать с квартиры и перебираться в другое место.
