Юлька во все глаза смотрела на него: неужели же Аркаша – ее любовь?! Конверт взяла, как в полусне. Опомнилась, когда парень уже через мостик переходил.
– Ну?! – накинулась на нее Натусик, едва Юлька вошла в комнату.
– Аркаша.
– Отлично, – обрадовалась Натусик, – Аркаша – хороший парень, стихи пишет.
– Да не нравится мне Аркаша! Нравится, как человек, но сердце у меня от него не екает.
– А, может, екнет еще?
– Не екнет! Он вообще по делу приходил. Конверт принес.
– Все правильно: там – любовное признание. Сейчас прочитаешь – и все екнет.
– Чучело ты, Натусик, – и Юлька вскрыла конверт.
Солнце распустилось,
Выросли цветы,
Мне никто не нужен,
Кроме – ты.
Я был одинокий,
А теперь пою,
Ты прими, родная,
Всю любовь мою.
Пусть дожди грохочут,
Дуют пусть ветра,
Я теперь с тобою
Вместе навсегда, —
прочитала она.
– Ух ты, Аркаша тебе стихи сочинил! – позавидовала Натусик.
Юлька стояла растерянная. Ей никто никогда стихи не сочинял... И сердце, как обещала Натусик, екнуло. Но ведь Аркаша сказал: «Меня просили передать...»
– А может, это не Аркаша сочинил? – решила она озвучить свои сомнения.
– А кто? Что, в деревне еще кто-то стихи сочиняет?
Это был аргумент.
Юлька в задумчивости уставилась в окно. На ночь погода наладилась, уже и солнце из-за туч выглянуло. Дом бабы Кати стоял окнами на восток, и теперь оно, закатывавшееся на западе, било лучами не в окна, а высвечивало речку, дома напротив, центральную улицу со всеми, проходящими по ней. Деревенская молодежь и дачники, просидев из-за дождя день дома, вышли прогуляться. Игорь с Ольгой проехали на мотоцикле. Чьи-то дети пробежали. Юлька уже хотела было отвернуться, но тут на дороге показалась... лошадь.
Натусик тоже заметила коня:
– Кто это верхом гарцует?
Лошади в Ольховке были, стояли на ферме вместе с коровами – на них пасли.
На коне кто-то лихо пронесся галопом мимо домика бабы Кати дальше в противоположную от «Голливуда» и фермы сторону.
– Кто это был? – удивилась Юлька. – А как красиво проскакал...
– Может, нам сходить, с пастухами познакомиться? – предложила Натусик. – Интересно ведь верхом покататься. А то были в деревне, а лошади не видели.
– Да и в городе можно покататься... – протянула Юлька и снова уставилась на письмо со стихами. – И что за манера не подписываться?
– А ты сходи к Аркаше и спроси, от кого, – посоветовала Натусик.
Но Юлька уже снова глазела в окно, ожидая красивого, как ей показалось, всадника. «А что? – подумала она. – Натусик своего Федора тоже на центральной улице увидела...»
И снова в окне мелькнула лошадь с развевающимися гривой и хвостом и ловко сидящим без седла мальчишкой. Юлька с Натусиком переглянулись. Но не успели ничего сказать друг другу, как дверь в их комнату открылась и на пороге появилась баба Катя:
– Это чего у нас мимо окон Васька Лебедев туды-сюды скачет, а, девки?
– Васек? – изумилась Юлька. – Не знаю... Может, дела какие...
– Конечно, дела. Обратить на себя внимание – вот все его дела! – И баба Катя лукаво прищурилась на Юльку.
– Вышли бы, что ли – хорош парня мучить! – вставила свое слово из горницы баба Тося.
Юлька, сама не понимая с чего, покраснела.
– Бежим! – дернула ее на улицу Натусик. – Вот кому не нужен никто, кроме тебя.
Васек, заметив, что девчонки вышли, осадил коня прямо напротив дома. Закатные лучи делали и его, и его коня золотыми. И тут только Юлька разглядела, какой он, Васька Лебедев, красивый... И вспомнила, как он не испугался Репу и вступился за друга. Как они танцевали в полумраке клуба... А она, Юлька, думала о каком-то Андрее, ничего и никого вокруг не замечая.
– А Васек, оказывается, такой красивый!.. – вслух сказала она, хватаясь за Натусика, потому что на мгновение ей показалось, что она и правда вот-вот упадет...
– А тебе обязательно нужен был конь, чтобы узнать своего принца, да? – не удержалась, чтобы не поддеть подружку Натусик: ей вдруг стало грустно-грустно, что ее Федора нет рядом.
– Смотри! – воскликнула Юлька, показывая пальцем на кусты справа по дороге.
И тут же из-за кустов показался второй золотой всадник на золотом коне. И теперь уже Натусик схватилась за Юльку: это был Федор. Не так браво, как всю жизнь живший в деревне и с детства ездивший верхом Васек, но все-таки достаточно уверенно он направил коня с дороги через реку прямо к дому бабы Кати. Васек поехал следом.
Подружки стояли столбом, не веря своим глазам.
– Привет! – Первым подъехал Федор. – Как жизнь? – И спрыгнул с коня.
– Ты поступил?! – кинулась к нему Натусик.
– В Санкт-Петербургский государственный университет телекоммуникаций имени Мэ А Бонч-Бруевича на факультет сетей связи, систем коммутации и вычислительной техники!
– Ты – мой герой! – и Натусик самым натуральным образом кинулась ему на шею, от чего Федор моментально покраснел, но тоже в ответ обнял ее.
Васек, который так и не решился подъехать ближе, чем на пять метров, молча переводил взгляд с них на Юльку и обратно. Растерявшись, он отпустил поводья, и его лошадь с аппетитом поедала люпины бабы Кати. Тогда Юлька сама сделала пару шагов навстречу. «Он или не он написал стихотворение?» – стучало у нее в висках.
Васек спрыгнул с коня и тоже пошел ей навстречу.
– А ты... ты поступил? – спросила Юлька, едва не терявшая сознание: так все было неожиданно, так странно...
– В Академию ветеринарной медицины... В Петербурге...
– И ты? А как? – удивилась Юлька, вспомнив, что Васек сам печально рассказывал, что, учитывая уровень образования на селе, пытаться поступать в Питер бесполезно.
– А я ведь по национальности – вепс. И, оказывается, есть такой закон, по которому представители вымирающих наций пользуются льготами при поступлении в высшие учебные заведения... Это ведь все ты. Со своим «едь в Питер!». Ты так на меня посмотрела, таким взглядом... колдовским. Что я как в полусне поехал и поступил... И теперь буду жить в Питере, а через пять лет стану дипломированным ветеринаром.
Юлька смотрела на него во все глаза и не могла понять, как она раньше не разглядела Васька – какой он красивый, хороший – да что там! – самый лучший. Это все ее установка, что в деревне все – глупые и скучные, виновата! Дурацкий стереотип. Столько времени зря потеряно, столько страданий по не стоящему их – городскому! – Андрею...
– Эй, вы что, не слышите? – вдруг раздался голос Федора. – Я уже вас полчаса зову – поехали кататься!
Юлька с Васьком одновременно обернулись и увидели, что Федор с Натусиком уже давно сидят верхом – он спереди, она сзади – и ждут их. Юлька, не веря всему происходящему, посмотрела на Васька. Васек поискал глазами своего коня. Конь основательно прописался на клумбе с люпинами, объев уже почти все цветы. Васек ахнул и кинулся к нему. Схватил за повод и подвел к Юльке.
– Держись за гриву и согни ногу в колене, – не глядя на нее, сказал он, а когда она выполнила его указания, легко закинул ее на лошадиную спину.
Потом подвел коня к чурбану, на котором кололи дрова, и уже с него аккуратно, боясь задеть Юльку, забрался сам.
– И куда это вы собрались? – оказалось, что баба Катя с бабой Тосей давно уже стоят в дверях и наблюдает за происходящим.
– Бабушка, бабушка! – Натусика переполняли эмоции. – Федор приехал. Он в университет поступил! В Питере!
– И Васек поступил! – добавила Юлька. – И мы поедем... поедем... не знаю, куда мы поедем. – Она вопрошающе посмотрела на Федора.
– Все будет хорошо, баба Катя, я вам обещаю, – сказал тот, а Васек отчаянно закивал головой, соглашаясь с ним.
– Ну в добрый путь, девоньки, в добрый путь... – сказала баба Катя.
И оба парня направили коней за дом в поля навстречу огромному красному солнцу. Юлька не знала, куда они едут, но ей было все равно. Она посмотрела, как Натусик доверчиво прижалась к Федору, и тоже обхватила руками Васька.
– А помнишь, как к тебе Петька Румянцев приезжал? А ты в одном исподнем выскочила из дома и уехала с ним не знамо куда... Я все в окно видела, – сказала баба Тося.
Бабки уселись на скамейку, жмурясь от солнышка.
– Помню... – откликнулась баба Катя. – А потом сорок лет бок о бок прожили... Хороший он был, мой Петенька...
– А ко мне Гришка с Загорья приезжал. И конь у него был – вороной, черный, как вороново крыло, ночью – только белок глаза видать. А батюшка не пустил. Углядел он, как я на двор скользнула... Э-эх, бесказенная моя душа... – вздохнула баба Тося.
– Споем? – предложила баба Катя.
– Споем, – согласилась баба Тося.
И они затянули пронзительно жалостливую песню о любви...
