– Ну, в нашем пабе сада нет, да и вредно вечером на открытом воздухе. Нет, я бы сама сходила.
– А… А как же я?
– А ты спать ложись. Я тебе постелю на диване. Так и быть, можешь перед сном немножко посмотреть телевизор.
– Так я тут одна останусь? – У меня глухо застучало сердце.
– Трейси, ну что ты как маленькая! Я с тобой целый день играю в дурацкие игры! Уже нельзя пару часов провести с друзьями? Выпью пару бокалов, только и всего. Вернусь задолго до закрытия, честное слово! Да ты к тому времени уже будешь сладко спать.
– А если я не усну?
– Я же сказала – посмотришь телевизор.
– По-моему, сегодня в программе ничего хорошего нет.
– Ну видео посмотри! Ох уж эти дети! Сразу видно, что ты избалованная. Учись-ка слушаться, иначе у нас с тобой ничего не получится.
– Ты не должна бросать меня дома одну! По правилам не полагается.
– Я буду делать что захочу, девочка моя! И не смей со мной разговаривать таким тоном! Хочешь, чтобы я тебя снова отправила в детский дом?
Я покачала головой. Говорить я не могла.
– Тогда не капризничай. Давай, снимай мою одежду, надевай пижамку.
Она стала со мной разговаривать как с маленьким ребенком. Сама смыла мне с лица косметику, а потом затеяла дурацкую игру с полотенцем, как будто это птичка, которая клюет меня в нос. Я все время смеялась и вообще поддерживала ее игры. Надеялась, если я буду очень хорошо себя вести, мама умилится и останется дома.
Но она все-таки ушла.
А меня бросила.
Поцеловала на прощание, устроила на диване, подоткнула одеяло, помахала рукой, надела пальто и ушла в своих черных замшевых туфельках на высоких каблучках.
Я звала ее, кричала вслед. Говорила, что со мной не надо играть, я буду смотреть телевизор, тихо как мышка, я все сделаю как она скажет, лишь бы только она не уходила.
Не знаю, слышала она или нет. Главное – она все-таки ушла. А я осталась совсем одна.
Сначала я разозлилась. Ей действительно не полагалось оставлять меня без присмотра. Если сейчас позвонить Илень, у мамы будут серьезные неприятности. Но мне не хотелось звонить Илень. Я знала, кому хотела позвонить – и не могла. Не могла я взять и рассказать Кэм, что у нас с мамой так быстро все разладилось.
Потом я разозлилась на себя. Что разладилось-то? И вообще, что за истерика? Ну пошла мама пообщаться с друзьями и выпить бокальчик. Многие мамы ходят в пабы. А моя мама такая чудесная, купила мне потрясающие штаны и столько времени со мной играла. Самая лучшая мама в мире! Почему же я не могу уютно устроиться на ее чудесном диване и посмотреть спокойно телевизор, пока мама не вернется?
Я знала почему. Мне было страшно. Слишком похоже на все те разы в прошлом, когда мама уходила из дому и оставляла меня одну, совсем маленькую. Я не очень ясно помню – только как плакала в темноте, а никто не приходил. Мне казалось, что темнота тянется во все стороны, до бесконечности, что я осталась одна в целом мире и мама никогда не вернется.
То же самое я чувствовала сейчас, хоть и понимала, что это глупо. Я сжалась в комочек на диване и стала думать о Кэм. Мне так хотелось к ней! Нет, хотелось к маме! Я совсем запуталась. Знала только, что мне ужасно одиноко. Потом я все-таки заснула, а когда проснулась, мамы все еще не было, хотя все пабы давным-давно закрылись. Я включила телевизор, но он так громко заорал в тишине, что я поскорее опять его выключила. Просто лежала на диване, ждала и думала – что я буду делать, если мама так и не вернется? Я уже почти перестала надеяться, когда вдруг на лестнице послышались шаги и смех и в замке повернулся ключ.
В гостиной включили свет. Я лежала, съежившись, не открывая глаз.
– Фу ты! Я и забыла, что устроила ее спать на диване, – прошептала мама. – Смешная девчушка. Совсем на меня не похожа, правда? Ах ты, господи! Ты, наверное, пока иди, милый. Ну да, я все понимаю, но что уж тут поделаешь?
Жуткий мужской голос что-то забормотал, потом послышались чмокающие звуки и снова мамин смех.
– Вот нахал! Перестань! Тише, ребенка разбудим!
Я старалась дышать ровно и медленно. Мужчина снова что-то пробубнил.
– Ах! – сказала мама. – Конечно, я бы с удовольствием съездила на скачки в субботу! Чудесно! Только… Малышка Трейси все еще будет здесь. Можно я возьму ее с собой? Обещаю, она не будет мешать.
Опять бормотание и какие-то шорохи.
– Я понимаю, что с ней совсем не так весело. Что? Ах, на все выходные? Правда, звучит ужасно соблазительно. Ну ладно, уговорил. Я как-нибудь все устрою.
Мои глаза все еще были крепко зажмурены, но из них все равно текло. Я ничего не могла поделать. Не страшно, те все равно не видели. Они на меня не смотрели.
Утром я проснулась намного раньше мамы. Сумку я уложила заранее. Мне было интересно, как она преподнесет мне новость – скажет прямо или наплетет что-нибудь.
Наплела. Да так затейливо. Мама выдала свою историю за завтраком. Я прямо поразилась – такие сказочки я придумывала лет в шесть. Полнейшая небылица, будто бы мама накануне в пабе случайно встретила известного режиссера, и он предложил ей большую интересную роль и договорился, чтобы она пришла на кинопробы в ближайшие выходные. Конечно, эти выходные – особенные, потому что мы собирались их провести вместе, но с другой стороны, мы теперь все выходные будем проводить вместе, а тут такой случай… Может, это ее единственный шанс обрести славу и богатство. Ты ведь понимаешь, правда, золотце?
Я понимала. Посмотрела на маму – впервые посмотрела на нее по-настоящему – и все-все поняла. Я ни в чем ее не упрекнула. Сложила губы в улыбку и сказала – конечно, я понимаю и желаю ей счастья. Тут мама немножко всплакнула, так что вчерашняя тушь для ресниц размазалась по щекам, потом перегнулась через стол, макнув рукава черной нейлоновой ночнушки в мою тарелку с овсяными хлопьями, и крепко меня обняла. Я в последний раз вдохнула теплый сладкий запах пудры. Мама погладила меня по голове, поправила волосы, встряхнула намокший рукав и сказала, что ей надо принять душ и навести красоту. А ты чем хочешь заняться сегодня, дорогая?
Я знала, чем собираюсь заняться. Как только мама заперлась в ванной, я вытащила у нее из сумочки немножко денег, подхватила свою сумку с вещами и удрала.
Я оставила ей записку. Получилось немножко с кляксами, но некогда было переписывать набело. Надо же было ее предупредить, чтобы она не подумала, будто я воровка.
Я закрыла входную дверь тихо-тихо, чтобы мама не услышала. И бросилась бежать.
Я бежала, бежала… И сама не знала, куда бегу. На самом деле идти мне было некуда.
Можно вернуться к Кэм – но она вряд ли меня примет. Я ей такого наговорила… Обидного. Чего не хотела даже записывать в этой книжке. Так трудно было выбрать между Кэм и мамой, вот я и решила упростить дело – вести себя так ужасно, чтобы Кэм сама не захотела больше меня видеть.
Только я неправильно выбрала. И теперь мне нигде нет места.
Нет, есть!
Я поняла, куда я пойду.
Обратную дорогу я нашла запросто. Сначала на поезде, потом на автобусе, потом позавтракала в «Макдоналдсе». Все было просто замечательно.
Никто мне не нужен – ни мама, ни Кэм. Не надо за мной присматривать, я и сама за собой присмотрю. Можно подумать, у меня нет крыши над головой! У меня целый дом есть. Мой, собственный.
Ну, не только мой. Кое-кто здесь хорошо потрудился. В «холодильнике» на кухне запас «Кит-ката» и банок с кока-колой, а еще появились картонные совок и веник. Ими даже можно немножко подметать. А в гостиной – вообще красота. Новенький телевизор, да еще и с видеомагнитофоном. Стол с нарисованной вышитой скатертью и салфетками. Три стула разного размера, как в сказке о трех медведях: большой для Футболиста, средний для меня и маленький для Александра. Сам Александр сидел на коврике посреди комнаты и занимался изготовлением еще каких-то хозяйственных предметов. При виде меня он так и просиял:
– Трейси!
Приятно было, что хоть кто-то мне рад. Я сжала его костлявое плечико:
– Привет, Чиппендейл!
Александр озадаченно уставился на меня:
– Чип… Это вроде такие здоровенные дядьки, намазанные маслом, которые раздеваются? Ты что, меня дразнишь?
– Да ну тебя, Александр! А еще умным считаешься. Чиппендейл – это был такой старикашка, шикарную мебель делал.
– А-а, понятно.
Александр старался приладить картонку в паз между двумя картонными полосками.
– Еще один стульчик, маэстро?
– Нет, это я хочу сделать книжный шкаф. Я могу туда поставить книгу про Александра Македонского, а ты – свой дневник.
– Какой еще дневник?
– Ну, что ты там записываешь в такой толстенькой фиолетовой книжечке?
– Если ты посмел заглянуть в мою толстенькую фиолетовую книжечку, я тебе глаз выбью!
– Что ты, Трейси, я бы не стал… даже на слабо́! Ой, только не надо больше никаких слабо́, ладно?
