Ознакомительная версия.
Перед глазами зрителей поплыли московские улицы, спортивное состязание на одном из столичных стадионов, канал Москва – Волга… И вдруг Гуля увидела такой памятный ей овальный зал в Кремлёвском дворце, высокие двери с бронзовыми украшениями и толпу пионеров в артековской морской форме.
Чуть качнулись и подступили к самым ее глазам внакомые лица: Барасби Хамгоков, Мамлякат…
А вот и она сама – Гуля Королёва. Не дочь партизана, не Василинка и не Варька, а школьница, пионерка – почти такая же, как сейчас, только чуточку поменьше ростом.
– Гуля! Гуля! Это ты! – закричали октябрята.
– Тише, что вы кричите! – сказала Гуля.
У неё билось сердце. Ей было радостно и странно опять увидеть своими глазами всё то, что она так берегла в памяти. Пожалуй, на этот раз она увидела даже больше: много разных подробностей, которые не успела тогда заметить от радости и волнения.
И, уж конечно, только на экране могла она увидеть себя самоё, Гулю Королёву, на приёме в Кремле.
Досмотрев хронику, она перевела ребят через дорогу, а сама вернулась в кино, чтобы ещё раз посмотреть на артековцев в Кремлёвском дворце.
Она осталась бы и на третий сеанс и на четвёртый, да у неё не хватило денег.
К весне Гуля с матерью переехала в Киев.
Казалось, что на этот раз они уже прочно и надолго осядут на новом месте. Гуле так нравилась новая киевская квартира, нравилась улица, на которой они поселились, а больше всего её радовало то, что у неё была отдельная комната.
Первый раз в жизни Гуля устраивалась по-своему, на свой вкус и лад. Одна стена у неё была «зимняя» – там висели коньки и в углу стояли лыжи, другая стена – «летняя», с теннисной ракеткой и мячами в сетке. С книжной полки на стол и со стола на подоконник весело перелетала пушистая белка, взятая из зоопарка. Гуля её совсем приручила, и зверёк доверчиво усаживался к ней на плечо и заглядывал в её книжку своими чёрными, блестящими, как бусинки, глазками.
Всё у Гули было теперь новое – новая комната, новая школа, новые подруги, и ей думалось, что вся её жизнь теперь пойдёт по-новому.
Но этому помешала старая, запущенная болезнь.
Когда-то давно, во время киносъёмки, Гуля сильно простудилась. С тех пор она часто прихварывала.
– С этим надо разделаться раз и навсегда! – сказал доктор, осмотрев Гулю. – Вот мы отправим её в Одессу, на лиман.
Опять в Одессу! Гуля и обрадовалась и огорчилась. Было приятно побывать в знакомом, милом городе, подышать его морским воздухом, снова встретить старых друзей. А жалко было отказываться от надежд на новую жизнь.
Но так или иначе, а с наступлением лета Гулю отправили на лиман. В Одессе ей пришлось пробыть всего часа полтора, и она даже не успела сбегать на старую квартиру и повидать прежних подруг.
Ей было даже немножко грустно оттого, что здесь, в этом знакомом городе, она чувствовала себя на этот раз случайной гостьей, проезжей пассажиркой.
Как назло, на вокзале и на привокзальных улицах она не заметила ни одного знакомого лица.
Гуля пошла на сборный пункт поглядеть, какие ребята едут вместе с ней в санаторий. Там было несколько мальчиков, гораздо моложе Гули, и одна девочка – должно быть, её ровесница. У девочки были длинные тёмные косы и чёрные, чуть прищуренные глаза. Когда она хотела что-нибудь разглядеть, она вынимала из кармана очки в роговой оправе и на минутку подносила к глазам.
– Вы тоже на лиман? – спросила её Гуля.
– Да, на лиман.
– Откуда?
– Из Киева.
– И я из Киева!
Гуле сразу стало веселее. Да и девочка, видно, обрадовалась, что встретила попутчицу, землячку и ровесницу.
Они уселись на своих чемоданах, вытащили свои дорожные припасы и, угощая друг друга последними бутербродами и яблоками, принялись болтать.
Выяснилось, что девочку зовут Мирра Гарбель и учится она в консерватории по классу рояля.
Гуле понравились эти слова: «по классу рояля», и она почувствовала к своей новой подруге какое-то невольное уважение.
Дальше обе девочки уже поехали вместе, не разлучаясь ни на минуту. Стояли рядом на самом носу катера и смотрели, как разбегаются по обе стороны две длинные пенные полосы, как из жаркого берегового тумана постепенно выходят смутные очертания приближающегося берега.
Мирра надела свои очки и уже не снимала их до самой пристани. Она в первый раз видела море, дельфинов и такое множество крикливых, жадных чаек.
Село, где был расположен детский санаторий, называлось Холодная Балка. Неизвестно, откуда взялось это название. Здесь не было ничего холодного – даже камни были тут пропитаны солнцем.
На пристани какие-то быстроногие смуглые мальчики в белых костюмах и белых панамах бросились навстречу приезжим ребятам. Один из них хотел было взять у Гули чемодан.
– Спасибо, – сказала Гуля. – А вы из санатория? Давно тут живёте?
– Я испанский, – ответил мальчик улыбаясь. – Русски мало понимает.
– Мирра, ты слышишь? Это испанцы!
Но в это время высокий юноша, должно быть вожатый, что-то скомандовал своему отряду. Мальчик, слегка смутившись и пробормотав несколько слов по-испански, поставил на землю Гулин чемодан и побежал на своё место. Отряд двинулся за вожатым вдоль по берегу, а к приезжим подошла молоденькая девушка в голубом платье.
– Ну вот вы и приехали наконец, – сказала она. – Мы давно вас поджидаем. Идёмте завтракать. Меня зовут Вера.
– А вы тоже здесь лечитесь? – спросила Мирра.
– Что вы! – сказала Вера. – Вы, должно быть, приняли меня за девочку? Я педагог, воспитательница младшей группы.
И она повела приезжих ребят в белый домик, спрятавшийся чуть ли не до крыши в гуще сиреневых кустов.
– Скажите, пожалуйста, Верочка, – спросила Гуля по дороге, – неужели это в самом деле испанцы, из Испании?
– Да, испанцы, из Испании, – ответила Вера. – Чудесные ребята. Мы все их очень полюбили.
– Дети героев? – спросила Мирра.
– А некоторые из них и сами герои, – сказала Вера. – Они строили баррикады, рыли окопы. Кое-кто из самых старших даже воевал.
– Побежим к ним, Мирра! – сказала Гуля, хватая подругу за руку. – Потом позавтракаем!
– Нет уж, – остановила их Вера. – Первые дни вы посидите в карантине. Вот я сейчас передам вас вашей воспитательнице Ольге Павловне, и она вам всё объяснит.
Ольга Павловна, пожилая строгая женщина в парчовой тюбетейке на чёрных с проседью волосах, суховато, без улыбки встретила девочек. Это случилось на пороге их спальни.
Обе девочки уже успели надеть купальные костюмы, а сверху – пёстрые сарафаны и с полотенцами на плечах собрались бежать вниз на пляж.
– До осмотра врача – никаких купаний! – сказала Ольга Павловна.
– Мне врачи всегда разрешали купаться! – недовольно буркнула Гуля. – В Артеке в прошлом году я и нормы сдавала – плавание и греблю…
– Мало ли что было в Артеке в прошлом году.
С этой первой встречи у Гули с Ольгой Павловной началась война. Ольга Павловна была человек непреклонный. Карантин так карантин: сиди дома или у себя в палисаднике. Пускай весь санаторий веселится: ходит в кино, на прогулки, на купанье, а ты словно под арестом, и тебе не полагается никаких поблажек. Тихий час так тихий час: лежи и не смей даже словом перекинуться с соседкой.
– Вы сюда приехали лечиться, и мы вас вылечим, – говорила Ольга Павловна, – хотите вы этого или не хотите.
Конечно, Гуле хотелось вылечиться, но, кроме того, ей каждый день хотелось ещё чего-нибудь: кататься на лодке, плавать наперегонки, гулять вечером по берегу и любоваться лунной дорожкой в море, а во время тихого часа заучивать вместе с Миррой испанские слова.
Поэтому чуть ли не каждый день у неё бывали с Ольгой Павловной столкновения и стычки.
Гуля выходила из себя, а Ольга Павловна оставалась по-прежнему спокойной, деловитой и строгой, и это ещё больше бесило Гулю.
– Сухарь, – говорила Гуля, – никаких человеческих чувств!
– Трудный ребёнок, – говорила Ольга Павловна. – Одарённый, но трудный.
Больше всего жалела Гуля, что из-за сурового режима ей не удавалось проводить с испанскими ребятами столько времени, сколько ей хотелось.
Целая неделя ушла на карантин. Потом лечение, лечение, грязевые ванны, электризация и тихий час по полтора часа в день! А день тут короче, чем в любом лагере, потому что после вечерней росы нельзя выходить в сад.
И всё же Гуля успела подружиться с испанскими детьми. Она ухитрялась разговаривать с ними, не зная их языка, жестами, улыбкой, немногими словами – французскими, русскими, испанскими, подхваченными тут же, на лету.
– Подумай, – говорила она Мирре, – какие у них в Испании занятные школы! За один год они проходят всю алгебру, всю геометрию, всю физику. А на другой год – всё то же самое, но подробнее и серьёзнее. А перемен между уроками у них нет. Учатся полдня без отдыха.
Ознакомительная версия.
