Ребятишки прошли всю деревню и, вернувшись назад, стали искать места, где бы им приткнуться сесть. Около больших ребят было шумно, и им туда не хотелось; на красном посаде у Варвары потушили огонь. Эта изба стояла на отлете. Если усесться на завалинку, то с нее хорошо видно и никому не помешаешь. И ребятишки подошли к Варвариной избе и сели на облюбованное место.
С этого места улица шла по скату к речке. За речкой вдали мелькали огни в соседних деревнях. Заречье была самая дальняя деревня, но она расползлась на пригорке, и в ней мелькало больше огней, чем в других. Еще к заходу солнца небо прочистилось, а сейчас по всей глубине его горели яркие звезды. Среди звезд многие были такие крупные и сочные… Особенно крупными показались те, что были ниже над землей. Часто звезды кучились разными фигурами: то венчиком, то кочергой, то вроде креста. И чем больше вглядываешься в небо, тем больше находишь там таких фигур.
– - Тараска, -- спросил Кирюшка, -- что такое: по-над яром ходят ярки, а рогатый баран в стороне стоит?
Тараска не знал. Кирюшка с, сознанием своего превосходства воскликнул:
– - Эх ты, а еще пастух! Вот на что мы глядим-то!
– - Небушко, -- сообразил Тараска.
– - Звездочки… а пастух -- месяц. Когда рождается, все с рогами, -- внушительно сказал Кирюшка и сейчас же задал новый вопрос: -- А што такое: лысенький теленочек в подворотню глядит?
– - Нет, вот я тебе загадаю! -- вдруг весело и возбужденно воскликнул Тараска. -- Ни за что не отгадаешь, ни за что!..
– - А ну, посмотрим, загадывай!
– - Новая посудина, а вся в дырах?
– - Ого-го! -- захохотал Кирюшка.-- Какую новость сказал -- решето!
Тараска опешил. Он вспомнил, как прошлую зиму он сидел около матери, когда она шила. Она загадывала ему загадки, а он отгадывал. Он много отгадал, а на этой споткнулся и долго ломал голову, а Кирюшка сразу ее разрешил. Верно, он ее раньше знал.
– - А какие ты еще загадки умеешь? -- спросил он Кирюшку.
Но и у Кирюшки уже пропал интерес к загадкам, и он со скукой проговорил:
– - Никаких, да и плевать на них, только язык ломаешь. Нам бы теперь еще что-нибудь… покурить бы…
– - Курят-то большие, -- несколько озадаченный, вымолвил Тараска.
– - И мы бы покурили, был бы табак.
Тараске никогда не хотелось курить. Да и мать ему наказывала, чтобы он не баловал табаком. А Тараска слушался матери.
– - Курить -- грех, -- убежденно проговорил Тараска.
– - Грех-то можно и в орех. Если бы я на твоем месте был, и табачку, и спичек завел бы: захочу -- покурю, захочу -- огонь разожгу…
При упоминании об огне Тараска сейчас же вспомнил давешний костер, и на сердце у него стало теплее. Он сладко улыбнулся и проговорил:
– - Огонь разводить хорошо. Летошний год мы у себя в деревне печки на кочках делали. Выдолбишь яму, набьешь палками -- они и горят, а из трубы дым идет.
– - Это-то што, в кочке какой огонь, а мы весной тетеревиные шалаши жгли. В одной чьи-то заряды остались; как начали они палить: пу-пу!.. мы думали, и нас-то-убьет.
Ребятишки размечтались, не замечая ничего в окружающем. А между тем в Заречье, средь мелькавших там и сям огоньков, вспыхнул новый, но не звездочкой, как другие, а в целый сноп. В одну минуту этот сноп вырос в копну и стал быстро разрастаться ввысь и вширь, и над ним закудрявился мутно-красный столб дыма.
– - Гляди, горит! -- воскликнул испуганный Тараска, и оба мальчика привскочили, точно кто их толкнул с завалинки, и во все глаза уставились на развертывавшуюся вдали картину.
Пожар заметили и большие ребята и тоже сорвались с мест и, топоча ногами, выбежали на середку.
– - Што это -- дом или овин? -- спрашивал кто-то.
– - Небось овин.
– - Гляди-ка, дом, -- ишь, как широко забирает.
– - Батюшки, ночь ведь, вот сердечные!..
– - Нужно будить старосту -- чай, трубу погонит. Зазвонили в доску. Из дворов выскакивал испуганный народ. Стали собирать подводы, чтобы везти трубу с бочкой. Многие шли пешком; а ребятишки стояли как вкопанные и во все глаза глядели, как вдали, на фоне ночной темноты, пылало огромное пламя, кружились красные галки, клубился мутно-розовый дым и, широко раскинувшись над пожаром, казался висячим щитом, не пускающим огонь выше разгонять ночную тьму.
– - Зарево какое! -- вздыхая, прошептал Тараска.
– - Вот у нас бы так! -- сладострастно облизнувшись, проговорил Кирюшка.
Когда Тараска заснул, ему приснился сон. Будто бы он сидел на ореховом кусту, а под кустом был пень. И кто-то зажег этот пень, и на Тараску шел дым. Ему было душно и весело. Тараска был очень рад такому сну и проснулся бодрый и веселый.
Сегодня Кочнев с утра заставил его обуться и одеться. Все-таки, когда стадо вышло в поле и скотина припала к траве, Тараска сказал:
– - Опять бы огоньку развести!
– - Что, знать, полюбилось? -- улыбаясь, спросил Кочнев. -- Вот ужо, погоди: как скотина набьет мамон [Мамон -- живот, желудок.], то мы и разведем.
Тараска оскалил зубы и, засунув рукав в рукав, побрел на другой конец стада сторожить, не пробралась бы какая в овсы. Он раздумывал о вчерашнем пожаре. И сегодня было видно, как дымилось Заречье и временами долетал едкий запах перегорелой ржи. Уже было известно, что сгорела молотилка у богатого мужика. Тараска представлял, как гулял и пировал огонь, как жрал длинные слеги и в минуту глотал целые пуки соломы. Сердечко его замирало от тайной жуткости, и он не один раз вздохнул.
"И отчего такое? -- недоумевал Тараска. -- Чиркнешь спичку, и вдруг откуда что возьмется… пойдет чесать, успевай отскакивать…"
И оттого, что он не знал, откуда берется огонь, жажда видеть работу огня у него увеличивалась.
Его разбирало нетерпение, когда придут полдни, чтобы на свободе опять потешиться вчерашней потехой.
Сегодня к огню Кирюшка пришел сам, незваный. Опять у Кирюшки была картошка, и они по-вчерашнему ломали и таскали сучья, прыгали в дыму, катались около костра по земле, а потом пекли и ели картошку. Опять они были довольны и счастливы и весь вечер сладко вспоминали сегодняшний день.
А жизнь кругом шла своим чередом. Мужики очистили льняное поле, и пастухам стало можно гнать туда скотину. В этом поле не было ни пенушка, ни кустика. Жечь было нечего, и этот день пришлось обойтись без костра. Также на другой день и на третий. Тараске становилось скучно. Но на четвертый день, вечером, когда пригнали скотину, Кирюшка встретил Тараску у своего двора и радостно сообщил ему:
– - Я спиц добыл!
– - Где?
– - У матери упер. Она лазила в сундук да не заперла, а я узетил [Узетил -- подсмотрел, увидел.] да стащил… целый коробок…
У Тараски забилось сердечко от радости… Вот ловко! Теперь они без Кочнева могут развести огонь, когда захотят. И разведут -- вот дай срок. Тараска сейчас же отправился на постой, наскоро поужинал и прибежал на "фатеру". Кирюшка ждал его у крыльца. Он не дал ему подойти к двору и сказал:
– - Пойдем шляться?
– - Пойдем.
В деревне шла суета: хлопали калитки, скрипели валы у колодцев. Старостина молодуха бегала под окном и спрашивала, нет ли чужих ягнят. Подъезжали на телегах от овинов из поля и выпрягали лошадей. Но вот суета прекратилась. С каждой минутой становилось тише. Шумно было только опять у того двора, где собирались большие ребята. Мальчики опять подошли к Варварину двору, уселись на завалинке; но у них сегодня плохо налаживался разговор. Обоих занимала одна думка: как бы им пустить в оборот то сокровище, что раздобыл Кирюшка. Об этом они вскоре и заговорили.
– - Погреться бы… холодно что-то, -- притворно ежась, проговорил Кирюшка.
– - Ступай полезай на печку да грейся, -- отозвался Тараска.
– - На печке-то зимой насидишься, а теперь бы в лесок да развести огонек.
– - Ночью-то боязно…
– - Чего бояться-то?
– - Мало ли чего? В лесу всякого добра много… дядя Фаддей намедни про лешего сказывал.
– - Кто их видал, леших-то?
– - Видели, стало быть… не леший, так другой какой нечистый. Их ведь много…
– - А что они нам сделают-то?
– - Што? -- Тараска замялся. Он не знал, что нечистый может сделать человеку. Наконец надумал: -- Што? Испужает.
– - Это и я тебя испужать-то могу: выворочу шубу, спрячусь за углом да как выскочу -- вот и будешь знать…
– - Все-таки, -- уклонился от леса Тараска, -- от деревни далеко. Если за сарай пойтить?
– - Пойдем за сарай, -- сейчас же согласился Кирюшка.-- Мне курить охота.
– - Нишь ты и табаку нашел?
– - Табаку нет, а бумажки добыл большой лоскут!.. Сверну и буду курить.
– - Вот сласть! -- удивленно крутнул головой Тараска.
– - Не все сладко, что хорошо. Вот и вино горькое, а ведь как дуют-то.
– - Тоже сдуру… Я и вино никогда не буду пить.
– - Што ж ты, в монахи пойдешь?
– - Не в монахи, а в Москву. Из наших местов все больше в Москву ходят деньги наживать…
– - А я пошел бы в солдаты… Только не возьмут. Один сын, а одного не берут. Вот если мать подохнет…
