— На квартиру надо отложить…
Игнась сосредоточенно записывает.
— В лавочку…
— За уголь…
— Сапожки Адася отдать в починку…
— Теперь подсчитай, сколько всего.
Игнась считает. Проверяет еще раз, чтобы не ошибиться.
Анка кладет на стол заработанные деньги.
— Нет, не хватит! — говорит она обычным своим голосом. А сама в полном отчаянии. Она совсем забыла про подметки Адася… И угля ушло больше, чем она ожидала. Неужели пани Тобяк в самом деле была права?
— Ну, не снесем сапожков Адася в починку. И с квартирой можно обождать, платить-то ведь надо еще только первого, — беспечно говорит Зося.
— Да, а сапожки дырявые, Адась простудится. На квартиру придется откладывать каждую неделю, а то потом откуда взять сразу столько денег?
Зося вздыхает. Анка, подперев голову руками, смотрит на счет, написанный Игнасем.
— Ну, нечего сегодня голову ломать! Заплатим по счету в лавку, а про квартиру будем думать на будущей неделе, — советует Игнась. — Анка, ты бы лучше легла пораньше спать. В воскресенье только и можешь выспаться как следует!
«Действительно, ведь ничего не придумаешь. Денег все равно не прибудет», — думает Анка и ложится спать.
Утром, когда она просыпается, солнечные лучи золотистой полоской ложатся на чисто вымытый Зосей пол. Зося и Адась сидят за столом. Малыш что-то рисует.
— Вот выспалась-то! За все время!
— А мы уже давно встали! Только сидели тихо, как мышаты, чтоб тебя не разбудить, — говорит Адась.
— Как мышата, а не как мышаты! — смеется Анка.
— А как мышаты — лучше, — упирается мальчик, выпячивая губки.
Анка, смеясь, наливает воду в таз.
— А где Игнась?
— Куда-то убежал с самого утра. Наверно, на велосипеде поехал: я слышала, как он его доставал из чулана.
Анке немного досадно. Она думала, что воскресенье они проведут все вместе, а Игнась взял да и умчался неизвестно куда. Уж больше года, как он получил этот велосипед и никак не натешится им. Все бы только ездил да ездил.
— Ну, так и мы тоже пойдем погулять! Давайте в парк, а?
— В парк! В парк! В парк! — весело запрыгал Адась.
А Игнась тем временем действительно катил на своем велосипеде. Выехал из города на широкое шоссе. Далеко-далеко вперед тянулась зеленая аллея высоких деревьев. Маленькие домики прятались в палисадниках, полных георгинов. Веселый ветер обвевал лицо свежестью. Как чудесно было мчаться по гладкой дороге в синеющую от легкой дымки тумана даль! Велосипед катился ровно, послушный рукам хозяина.
«Поеду еще дальше, — думает Игнась. — Ведь это в последний раз!»
Ему вспомнились теперь все далекие прогулки, которые ему удалось совершить благодаря велосипеду. Сосновые рощицы за городом, деревушки, раскинувшиеся вдоль дорог, речки, текущие по золотистому песчаному дну… Он никогда не увидел бы их, если бы не велосипед, славный, милый велосипед, который в час-два может унести далеко от города, пыли, от уличного шума. Велосипед этот он получил от дяди. Уезжая в Америку, тот оставил его племяннику. На красивой серой раме с уже облупившимся местами лаком видны были, правда, следы двух-трех лет добросовестной службы. Но он мог еще нестись по дорогам легко, как птица.
Вчера еще Игнасю казалось, что он не отдал бы его никому и ни за что; еще две недели тому назад он, только смеялся, когда Стефан, работавший в парикмахерской на углу, просил его продать ему велосипед. Ни за что на свете! Его ждут далекие прогулки, и давнишняя мечта Игнася — путешествие на велосипеде по Польше.
— Подумай еще, — сказал Стефан, — я дам тебе за него тридцать злотых.
Но Игнась сел на велосипед и, весело свистнув, покатил куда глаза глядят. Это было всего лишь две недели тому назад. Да, но сколько перемен произошло в его жизни за эти две недели!
Тридцать злотых — это означало и уплату за квартиру и починку сапожков Адася. Плата за тесную комнатку с маленьким окошечком была не так уж велика, а сапожник был знакомый и брал не очень дорого. Значит, должно хватить и на то и на другое. Анка перестанет горевать. После недели работы она сможет спокойно отдохнуть в воскресенье, не думая о том, откуда взять денег.
В придорожных вербах зашумел ветер:
«А ты никогда уже не помчишься по дороге! Никогда уже не искупаешься в речке под нашей тенью! Хорошо еще, если пешочком отправишься в рощицу, замусоренную бумажками и старыми бутылками, куда по воскресеньям высыпают толпы людей подышать свежим воздухом. Ты никогда не услышишь, как свистит в ушах ветер… Ах, эти велосипедные прогулки!»
— А печальная Анка, а заплаканная Зося, а простуженный Адась! — сказал Игнась вслух так громко, что даже гусыня, ковылявшая по краю дороги, захлопала крыльями от испуга.
Он засмеялся и повернул обратно. Низко склонившись над рулем, он изо всех сил нажимал на педали и вихрем мчался в город, выраставший перед его глазами, выплывавший все отчетливее, все ближе.
Въехав в город, он замедлил ход. Стефана не пришлось долго искать — он разгуливал перед домом, на углу.
Сторговались в два счета. Игнась, позвякивая в кармане деньгами, направился домой.
Остальные уже вернулись с прогулки. Анка возилась у печки, Зося торопливо чистила картошку.
— Где ты был?
— Ого-го! Долго рассказывать…
Адась тотчас же бросил дощечки, которые тщетно старался сбить кривым гвоздем.
— А что было? Как это было? — спрашивал он с любопытством. — Расскажи! Сейчас он нам расскажет историю! — повернулся он к Зосе с торжествующим видом, как будто это была его заслуга.
— Ну вот… вышел я прогуляться…
— Наверно, выехал?
— Ну, пускай выехал! Еду себе, еду по дороге, вдруг из-за дерева выходит высокий господин…
— Ну и что? Ну и что?
— Вежливо кланяется мне?..
— Тебе кланяется? — удивился Адась.
— А ты что думаешь, карапуз? Мне, Игнатию Сельскому, не кому-нибудь. И говорит: «Сударь, не могу ли я предложить вам маленький подарок? Мне как раз некуда девать тридцать злотых…»
— Чепуха! — возмутилась Зося.
— Чепуха? А это что?
Анка и Зося с изумлением смотрели на блестевшие на столе монеты.
— Что это, Игнась?
— На квартиру и подметки, — смеялся Игнась. И вид у него был такой счастливый, как будто он совершенно позабыл в эту минуту, что это был вместе с тем и свист ветра в ушах, и склонившиеся над дорогой зеленые вербы, и журчанье речки, и все неизведанные, ждавшие его впереди дороги Польши.
— Игнась! Что ты сделал? — забеспокоилась Анка.
— Убил лавочника внизу, в магазине, — ответил, смеясь, Игнась. — Что же ты делаешь такие большие глаза?
Анка выбежала из комнаты. Слышно было, как она передвигает вещи рядом в чулане.
— Ты продал велосипед, Игнась?
— Ну, продал! Что ж из этого?
— Ничего, — сказала Анка. В глазах ее блеснули слезы.
Она хорошо понимала, какой ценой заплатил Игнась за подметки Адася, за квартиру, то есть за их покой, за кров над их головами. Она знала, что это было свежее дыхание ветра на лице, и шепот верб, и плеск реки, и далекие, неведомые чудесные дороги всей страны, по которым никогда уже не поедет серый велосипед, управляемый рукой Игнася.
В шесть часов утра Анка уходила из дому. До фабрики было далеко, а на трамвай нельзя было тратиться. В семь часов она уже должна была стоять у машины, наматывающей белую хлопковую вату на большие жужжащие шпули.
В половине восьмого убегал в школу Игнась. Шаги его гремели по деревянным ступенькам, как орудийная канонада.
Зося оставалась одна с Адасем. С серьезным видом надевала она синий передничек и принималась за уборку.
— Не лезь под щетку! Мне же надо подмести.
— Только оставь хоть немного крошек.
— А зачем? На полу должно быть совсем чисто.
Мальчик задумался.
— А что будет, если придет… мыша?
— Какая мышь, Адась?
— Такая себе, простая мыша. Что она будет кушать?
— Здесь нет мышей.
— Есть. Когда ты метешь, мыша пищит. Ты послушай. Она плачет, что ей нечего будет есть.
— Ах ты, глупыш! Это щетка так скрипит. Надо попросить Игнася покрепче прибить ее к палке, а то она еле держится.
— Щетка? — разочарованно спрашивает Адась.
— Конечно. Вот послушай.
В самом деле, каждый раз, когда Зося крепче прижимала ее к полу, щетка издавала легкий скрип. Адась огорчился:
— А я думал, мыша. И что она будет наша собственная, моя и твоя. И мы ей будем давать крошки. А можно ее приручить?
— Конечно, можно. Бывают ведь белые мыши, я видела у портного в стеклянной банке. Они ручные.
— А теперь что мы будем делать?
— Теперь ты пойдешь в садик, поиграешь с ребятами, а я сбегаю в лавку.
— Потом я помогу тебе чистить картошку, ладно?
— Ладно, а теперь пойдем. У тебя чистые руки?
