Через несколько дней Василинка увидела на фотографии застывшие лица своей семьи и гостей. Рядом с ней стояла Сонька и нахально скалила зубы, словно одна она увидела эту птичку фотографа. Василинка уже не злилась на свою двоюродную сестру. Она даже жалела, что они не успели подружиться. Жаль, что Сонька уехала в свой Тифлис!
Василинка вздохнула и на обратной стороне фотографии карандашом нацарапала:
«Мне скоро 7 лет».
Теперь они жили на новом месте, на улице, которая звалась Зеленой. Сказать, чтоб на ней было зелено, так не очень. По обе стороны песчаных тротуаров тянулись неглубокие канавки, поросшие травой. На всю улицу был один сад — Артемишин, как раз напротив их дома, за высоким дощатым забором.
Побывать в том саду еще никому из детей не удавалось, а посмотреть, зажмурив один глаз, сквозь щель в заборе все же можно было. Там рядами стояли усыпанные плодами раскидистые яблони, тянулись вверх груши. Вокруг зеленела высокая трава. У забора, точно сторожа, стояли вишни, ветви их разрослись и перекинулись на улицу. Василинка любила в летнюю жару укрыться в их зеленой тени. А еще больше она любила выбежать утречком, пройтись босиком вдоль забора и поискать, не упала ли на землю вишня. Пускай выпачканная в песке, но все равно вкусная.
Но ягоды держались на ветвях очень крепко. А более спелые Артемиха, подставив высокую лестницу, собирала сама и несла на рынок.
Вот если бы хлынул проливной дождь и подул сильный ветер, да тряханул деревья так, чтобы посыпались на землю крупные спелые вишни! Однажды Василинке приснилось, что трава под забором вся усыпана ягодами, а она их собирает и собирает в корзину. Но это было во сне, а наяву такого чуда не случалось. Если бы они квартировали у Артемихи, тогда можно было бы хоть разок забежать в сад!
У Василинкиного хозяина, составителя поездов, не было сада. Среди грядок росло всего несколько кустов смородины и крыжовника. Мама строго-настрого предупредила, чтобы даже не глядели в ту сторону, где растут кусты, а то будет плохо. Само собой разумеется, Василинка не хотела, чтобы было плохо. Но как пройти мимо и не глянуть на кусты? Глаза сами так и следят, так и следят, спеют ли ягоды. Сперва их совсем не видно было, а потом, приглядевшись, Василинка заметила на ветках маленькие светлые капельки. Эти капельки не очень манили, но зато когда подросли, позеленели, так спасенья не стало — так хотелось подойти к ним поближе. Ничего же плохого не случится, если она только подойдет и глянет!
Однажды, наигравшись во все игры, Василинка оглянулась вокруг, не видит ли кто-нибудь ее, отворила калитку, которая вела в огород, и побежала к погребу, за которым росли кусты. Просто так стоять и смотреть на спелые ягоды у нее не хватило сил. Василинка незаметно для самой себя нагнулась, подняла ветку, усыпанную ягодами, оторвала одну, положила в рот.
— Ты что здесь делаешь? — послышался строгий оклик.
Василинка вздрогнула и, отскочив в сторону, ойкнула, потому что попала в густую крапиву. Рядом с ней стоял хозяин и глядел на нее сквозь большие очки. Она всегда побаивалась этого молчаливого человека, а сейчас совершенно растерялась и не знала, что делать.
— А ну, прочь отсюда! — сурово произнес хозяин. — Заболит живот хлопот с тобой не оберешься!
Василинку словно ветром сдуло. Не почувствовав даже, как горят обожженные крапивой ноги, она бросилась наутек. Вбежала во двор, набросила защелку на калитку и прижалась к ней. Сердце ее громко стучало.
«Что будет, если мама узнает?»
Несколько дней Василинка жила в постоянном страхе, в ожидании расплаты за свое преступление. Но мама почему-то ее не ругала. «Вот и пойми их, взрослых», — думала Василинка. В душе она была очень благодарна хозяину. И совсем он не злой: даже не пожаловался на нее.
Василинка любила свою Зеленую улицу. Тут всегда было много детей, с ними можно было поиграть в салки, горелки и прятки. А сколько интересного, любопытного было в каждом доме. Вокруг жили железнодорожники-паровозники (как отец Василинки) и кондукторы, составители поездов, стрелочники, смазчики и смывщики вагонов. В самом красивом зеленом доме с белыми ставнями, стоявшем в конце улицы, жил машинист.
Почти в каждом доме было много детей, мало достатка и свой издавна заведенный порядок. Одни приглашали: «Заходи к нам, девочка, заходи». Другие, вечно занятые своими заботами, не обращали на нее внимания.
Кураковы, снимавшие комнату в доме на углу Зеленой и Гороховой улиц, всегда радушно встречали Василинку и ее маму. Но что там интересного? Там все давно виденное-перевиденное. Как положили на комоде когда-то разрисованные грибочки, яблочки, ларчики, так их никто и не подвинет и не переставит. Только и было необычного у Кураковых, что они шкварок не ели. Поджарят сало, блины в жир помакают, а шкварки — в мусорную яму! Чудаки! Самого вкусного не едят!
Совсем иное дело у Богдановых. У них восемь детей и старенькие бабушка с дедушкой. Или у стрелочника Ивашкина, жившего напротив дома Василинки, — у тех десять мальчишек и девчонок. И постарше, и подростки, и совсем маленькие, как подруга Василинки Зина. Василинка ощущает свое старшинство и заботливо ее опекает. Девочки часто играют вместе в школу. Василинка учительница — она уже в третий класс перешла, — а Зина подготовишка. Василинка принесла двадцать блестящих, словно отполированных каштанов и беспрерывно гоняет Зину:
— Скажи, а сколько будет, если к трем, — и кладет перед Зиной три каштана, — прибавить еще два?
Зина долго думает, пока решит. А Василинка терпеливо ждет ответа и в зависимости от него то сердится, то довольно улыбается. И ставит Зине оценки.
У Зины интересно, особенно когда старших сестер и братьев нет дома. Мама Зины всегда занята нескончаемыми домашними хлопотами, и девочкам удается незаметно переступить порог чистой половины. Там, на столике, граммофон с огромной сверкающей трубой, в которую можно глядеться, будто в зеркало. А если хорошенько покрутить ручку с правой стороны, то заговорит или запоет. Но завести граммофон малыши не осмеливаются. Да и ручка очень тугая, крутить не хватает сил.
Еще Василинку привлекает плетеная из ивовых прутьев этажерка (дома у них такой нету), вся заставленная толстыми и тонкими книжками. Василинка внимательно приглядывается, какую из них вытянуть. В ее памяти всплывают слова взрослых Зининых сестер: «Романы детям читать запрещено». Только почему и кем запрещено, Василинка не знала. Зависть берет, что этим взрослым все можно. А им, детям, столько напридумывали: того не бери, этого не делай, спать ложись вместе с курами. А сами крутят граммофон аж до полуночи и не дают маме спать. Василинке так хочется, чтобы и ей не давали спать, хоть бы разок послушать это пение. Уже сколько раз давала себе слово выдержать, не заснуть, лежать и слушать музыку. Но не успеет положить голову на подушку, как глаза сами закрываются, и она проваливается в глубокий сон.
Василинка ищет на этажерке роман и вытаскивает книжку под названием «Страшное дело». Незаметно от Зины (потому что она никогда без разрешения сестер не даст книгу даже ей, Василинке, своей лучшей подруге) прячет эту маленькую, без обложки, потертую книжку под полу курточки и торопится домой.
Но ничего интересного в том романе она не находит. Ну, судят там одного парня, ошибочно принятого за убийцу. Ну, помогает ему освободиться одна девушка. И все. Не обнаружив ничего запретного, Василинка быстро теряет интерес к роману. Что же, тогда и про кочегара Синицына стоит писать роман? Он судился (только Василинка не знает, с кем) за то, что его покалечили на железной дороге. И отец был у него свидетелем. Она не знала, что он там свидетельствовал, только слышала, как между собой взрослые говорили, что «овчинка выделки не стоит».
Окончательно потеряв интерес к романам, Василинка пристально наблюдает за дочками паровозного машиниста Миржиевского, которые живут в красивом зеленом доме с большим крыльцом и восемью белыми ставнями. Уж очень они необычные, непохожие на Василинкиных знакомых девочек. Никогда не увидишь, чтобы они сидели на крыльце, как сидят женщины и девчата в праздничные дни у каждого домика в два или три окна, как любила посидеть в свободную минутку на крыльце и мама Василинки, накинув на плечи большой платок, купленный еще до замужества.
Василинке не было хода в тот зеленый дом. Парадное крыльцо и калитка всегда были на запоре. Лишь однажды она осмелилась забежать во двор к Миржиевским: у бумажного змея, запущенного в небо детьми, оторвалась нитка, и он опустился за высоким забором.
— Не пропадать же такому красивому змею!
Василинка с Зиной нажали изо всех сил на скобу, и калитка отворилась. Змей лежал у цементного колодца. А мама Василинки ходила по воду далеко, за несколько кварталов, к Титовому колодцу. Каждый опускал свое ведро, зачерпывал воду и вытаскивал его по деревянному срубу. До капельки выбирали воду в Титовом колодце. А тут такой шикарный колодец на одну семью!
