Вот Немек, к примеру: ни одной двойки, а взносы платил аккуратно! Побольше бы таких членов! И Общество росло бы, и деньги в кассе не переводились. Глядишь, в конце года в кино можно бы всем классом закатиться или еще что-нибудь…
— В следующий раз устав надо получше обмозговать, — заметил Костик.
Но Марцин уже сыт по горло всеми этими Обществами. Ничего себе, отблагодарили за ценную инициативу! Сам-то он какую выгоду имел? Подумаешь, две порции мороженого! А теперь иди, у Чушкиной матери прощения проси. Как будто он один с ним дрался! Куртку ему порвали! Да и не куртку, а свитер. Тоже мне свитер, одно название. Еще похуже того, который сам он после Вацека донашивает. Рукав так и пополз, только до него дотронулся.
— Ну, что? — спросил Костик, поджидавший у дверей класса.
— С Чушкой надо выяснить отношения. Извиниться.
— Извиниться? Нет, наверно, я ослышался? — воскликнул Костик, точь-в-точь как историчка. — Еще чего! Перед ним же извиняться за то, что сам в драку полез и ему случайно попало?
— Не перед ним, а перед его матерью. Объяснить, как все получилось. Бывают же завиральные идеи у нашего директора! Как будто предкам можно что-то объяснить. Ничего не поделаешь, нам не удастся отвертеться.
— Что значит «нам»? — Чуя неладное, Костик поставил вопрос ребром.
— Значит, нам с тобой. Так уж в жизни устроено: заварили кашу, а мы расхлебывай. В награду за свои труды! — с горечью прибавил Марцин.
— Елки-палки! — вздохнул Костик и почесал голову; его светлые волосы были, вопреки моде, коротко острижены по настоянию матери. — Только бы мама не узнала! Интересно, кто это наябедничал?
— Сегодня Чушкина мать в школу заходила. Значит, о драке директор узнал от нее. Но Скочелёвой откуда известно о нашем Обществе? Может, от девчонок?
— Они страшный ор подняли вчера, когда потасовка началась. Пронюхали что-нибудь? Громче всех Эвка вопила. Слушай, — сказал Костик, помедлив, — ей-ей, у нее совесть нечиста. Недаром они все с Иркой шушукались сегодня и поглядывали в нашу сторону.
— Точно! Помнишь, как она к нам подъезжала осенью?
— Помню. В Общество хотела пролезть, не знала только, в какое. Воображает, если она красивая, ей все можно.
— Уж и красивая! — протянул Марцин пренебрежительно, но без особого убеждения.
— Все так считают, — стоял Костик на своем. — Иначе почему, когда торжественный вечер или делегация какая-нибудь, на сцену каждый раз ее выпихивают? Может, из-за кос?
— А помнишь, как я насчет длинных кос и длинного языка проехался тогда?
— Зато теперь лопухом тебя дразнит.
— Она у меня еще получит за это! — погрозился Марцин. — А знаешь, директор меня тоже «лопоухим» назвал. Как ты думаешь, что он хотел этим сказать?
— Ничего особенного. Брякнул первое, что в голову пришло. Думаешь, со взрослыми такого не бывает? Вообще, Марцин, поменьше думай о своих ушах, а то у тебя будет… этот, как его, не компост… вспомнил, комплекс!
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что кто-нибудь скажет: «Дождь идет», а ты подумаешь, он на твои уши намекает.
Они рассмеялись, и оба почти одновременно заметили Немека, торчавшего перед витриной магазина.
— Чего полжешь, как черепаха? — спросил Костик. — Ты ведь давно из школы.
— Да вот решил прогуляться, — ответил Немек невозмутимо. — Обед у нас в четыре, так что некуда спешить.
— Вот жизнь! — воскликнул Костик не без зависти и вздохнул, вспомнив, сколько дома дел. А Немек живет себе припеваючи, на всем готовеньком.
Немек не расспрашивал ни о чем. Такой уж он был: невозмутимый, сдержанный, несловоохотливый. Но по тому, как он глянул несколько раз искоса на Марцина, чувствовалось: ему небезразлично, чем кончилось дело. И Марцин пересказал свой разговор с директором и даже совета спросил:
— Как по-твоему, что мне Чушкиной матери сказать?
— Скажи: «Здрасьте», а дальше как по маслу пойдет. Увидишь! Я в тебя верю: что-что, а заливать ты мастер!
Марцину лестно было это услышать, хотя он, конечно, не подал вида.
Томек Чушкелевич жил на Новогродской улице в старом, довоенном доме, уцелевшем каким-то чудом среди пожарищ.
Ребята остановились в небольшом дворе и задрали кверху головы.
Уже смеркалось, и на третьем этаже у Чушкелевичей в окне горел свет.
— Давай сначала с Чушкой поговорим, — предложил Марцин, — с ним тоже не мешает объясниться. Не маленький, сам должен понимать: ввязался в драку — нечего обижаться, если надавали тумаков. Так дело на любых широтах обстоит, — ввернул он не без самодовольства слова географа. — А уж потом перед его матерью извинимся. Никуда не денешься, раз директор велел.
— Надо во двор его вызвать, — сказал Костик. — Во дворе как-то сподручней разговаривать.
— Ладно, — согласился Марцин и, сложив руки рупором, громко крикнул в направлении освещенного окна на третьем этаже: — Чушка!
Окно было закрыто. Во дворе, который обступали с трех сторон новые высокие дома, голос прогремел, как в колодце.
— Чушка! — крикнул Костик еще громче.
За спиной у них, как из-под земли, вырос мужчина. Наверное, дворник.
— Чего кричите?
— Мы не кричим. Просто товарища зовем.
— Тогда ступайте в квартиру или убирайтесь! — рассердился мужчина. — Еще будут тут пререкаться, «не кричим». А ну, марш отсюда!
Пришлось войти в подъезд и подняться на третий этаж. Нажатый звонок загудел, точно сирена.
Дверь открыла женщина с головой, обмотанной полотенцем, из-под которого выбивались пряди мокрых волос.
— Вам кого? — спросила она.
— Мы к Чушке… — сказал Марцин.
— К кому? — переспросила женщина, высвобождая ухо из-под полотенца.
— К Чушке! — крикнул Марцин, решив, что она глухая.
— Нет у нас таких! — так же громко прокричала женщина в ответ и хотела было захлопнуть дверь у них перед носом, когда в полумраке за ее спиной они увидели в передней Томека.
— Чушка! Мы к тебе! — обрадованно завопили они.
Женщина с полотенцем в испуге отпрянула от двери. Ребята восприняли это как приглашение войти, чем не преминули воспользоваться.
— Чушка! Надо поговорить… Выйди-ка во двор…
Тут открылась дверь из комнаты, и на пороге появился высокий, полный мужчина — увеличенная копия Томека. Наверно, его отец.
— Та-а-к, — протянул обиженно Томек, — вчера отделали меня не знаю как, а сегодня поговорить?..
— Томек! — взвизгнула женщина в чалме. — Это они тебя избили? Кто они такие?
— Это Солянка, это Пшегонь, — пальцем ткнул Томек сначала в одного, потом в другого. — Поговорить пришли…
— Простите, — вежливо спросил Марцин, — вы Чушкина мама?
— Чья? Святая мадонна! Чья?! — Женщина не находила слов от возмущения. — Чья, говорите, я мама?
— Что за цирк? Гром и молния! — вскричал мужчина и захлопнул входную дверь, отрезав тем самым путь к отступлению не на шутку перепуганным ребятам. — Это кто? Говори сейчас же! Хочешь, чтобы удар меня хватил?
— Ну я же го… говорю ведь, — заикаясь от страха, ответил Томек, — ребята из нашего класса.
— Это они тебя избили вчера?
— Они. Вот этот, Солянка, председателем Общества был.
— И свитер они порвали? — грозно спросила мама Томека.
— Ага. А Костик взносы собирал.
— Не ври, Чушка, — вмешался Костик, смекнув, что, если дальше так пойдет, им несдобровать. — Били не мы одни, нас много было.
— Какая «чушка»? При чем тут «чушка»? — повторяла раздраженно мать Томека. — Отвечай сейчас же! Святая мадонна! С ума можно сойти!
— Чушка… это я, — запинаясь, проговорил Томек, — меня в школе так прозвали…
— Видите ли, в чем дело, — поспешил объяснить Марцин, — Чушкелевич — это слишком длинно, трудно выговорить, вот мы и сократили для удобства… Чушка. И меня тоже…
— Святая мадонна! С кем ты водишься, Томашек! Мало того, что унизили, избили, еще домой явились! Над товарищем поиздеваться! Над его родителями! Верх наглости!
— Ах, длинно? Выговорить трудно? — прохрипел отец Томека, оглядывая прихожую, словно ища чего-то. Наконец выхватил из-за батареи палку для выбивания половиков и взмахнул ею. — А впутывать ребенка в какое-то дурацкое Общество — не то жертв, не то жуликов, и деньги на взносы выманивать, это вам не трудно? Гром и молния! Вон! Спущу вот с третьего этажа, посмотрим, что вы запоете!
Угроза эта сопровождалась стуком распахнувшейся двери и энергичными взмахами выбивалки.
Ребята кубарем скатились по лестнице, не заметив, как очутились на улице, и со всех ног пустились наутек, словно за ними по пятам гнался вооруженный до зубов Чушкин отец. Лишь на площади Трех Крестов перевели они дух, сообразив, что побежали не в ту сторону.
— Ну, с Чушкой мы квиты, — заявил Костик. — Это он проболтался.
