— На пол положила, — невозмутимо отвечала Катя.
Мама и папа, бабушка и дедушка заглядывали под кровати, под шкафы, под столы, под диваны и даже в кладовую заглянули. Носочков нигде не было.
— Где же твои носочки, Катя?
— На пол положила.
Когда все устали от безнадёжных поисков, искать носочки перестали.
Наступил вечер и папа возобновил поиск пропавших носочков, а Катя постоянно крутилась перед ним и мешала ему.
— Катя, отойди, не мешай мне! — сердился папа.
— Я тоже ищу, — кротко отвечала Катя. Носочки как сквозь землю провалились! Они
не находились нигде. Вскоре и Кате надоело искать их, и она, ложась на бабушкину постель, сказала: — Всё! Я лежу! Бог с ними!
Папа нашёл носочки. За швейной машинкой! Во истину их там не должно было быть, но они были именно там!
Весеннее солнце согрело землю, высушило после лёгкого дождичка асфальт, отчего он стал совершенно чистым, и звонкоголосая детвора большого многоэтажного дома высыпала на тротуар.
В руках мальчиков и девочек оказались, невесть откуда взявшиеся, разноцветные мелки.
Шумно, весело рисовали дети на тротуаре, кому что вздумается. Девочки в первую очередь рисовали нарядных и, как им казалось, необыкновенно красивых принцесс, а потом уже солнышко, домики, цветы. Мальчики рисовали технику: машины, танки, самолёты.
— Мама, и я хочу рисовать, — дёрнула Катя маму за руку. Катя с мамой возвращалась из детского садика.
— Хорошо, Катя, будешь рисовать, только не здесь.
— Не здесь? А где?
— Дома.
— Дома? — переспросила Катя.
— Да, дома… на полу.
— На полу? — удивилась Катя.
— На полу, — подтвердила мама.
И едва они вошли в квартиру, как Катя мигом сбросила с себя лёгкую шапочку, весеннее пальтишко и туфельки.
— Ну, где же мне рисовать? — нетерпение охватило Катю.
— Вот здесь. — Мама убрала с пола ковровую дорожку, протёрла пол влажной тряпочкой, вытерла его насухо и только после этого дала Кате белый мелок.
Не медля ни минуты, Катя с упоением приступила к рисованию. Мелок послушно вычерчивал замысловатые и беспорядочные линии, какие только выводила Катина рука. Уголок пола, выделенный мамой для рисования, оказался густо исчерченным вдоль и поперёк.
— Мама, я рисую! — неоднократно повторяла довольная собой Катя.
Мама подошла, посмотрела — посмотрела и спросила:
— Ты кто, Катя? Репин?
— Нет, не Репин! — ответила Катя, не прерывая своего занятия.
— А кто же ты? Пикассо?
— Да! Пикассо! — широко улыбнулась Катя. Она пока ещё совершенно не знает, кто такие Репин и Пикассо.
Катя подошла к моему рабочему столу, увидела беспорядочный ворох исписанных мной бумаг и, укоризненно покачав головой, сказала:
— Дедушка! Ты когда наконец перестанешь работать?
— Никогда, наверное, Катя, — обречённо вздохнул я. — Никогда. Мне так много надо работать, а времени совершенно не хватает. Вот сейчас я пишу о тебе, а ещё надо о других написать.
— О тётях и дядях?
— Да, Катя, о тётях и дядях.
— Дедушка, давай вместе работать!
— Давай! — охотно согласился я.
Катя мигом уселась ко мне на колени, взяла мою ручку и чистый лист бумаги.
— Ну? — спросила она. — Что писать будем?
— Как «что»?
— Да! Что?
— Я о ком пишу?
— О ком? — переспросила она, хитро улыбаясь и сощурив свои голубые глазки.
— Я пишу о Кате.
— Нет! — решительно заявила Катя. — Давай сочинять стихи. Давай?
— Что-что? — удивился я. — Стихи?
— Да! Стихи!
— Ну, хорошо! Давай сочинять стихи, — согласился я. — Начинай.
— М-м-м… — Катя повернулась ко мне и виновато произнесла, — а я не умею.
— Как это «не умею»? — засмеялся я.
— Так вот, не умею, — глазки Кати сделались грустными.
— Ну, ты скажи хоть что-нибудь.
— Что сказать «что-нибудь»?
— Ну, скажи, например, бу-бу-бу, бу-бу, бу-бу…
— А дальше? — встрепенулась Катя и её глазки заблестели.
— Домовой залез в трубу…
— Ха-ха-ха… — залилась Катя звонким смехом, — а дальше?
Я замешкался, не зная, что должно быть дальше?
— Ну же, дедушка! — тормошила меня Катя.
— А у кошки хвост трубой… — выпалил я.
— А у кошки хвост трубой, — звонко смеясь, повторила Катя, — хвост трубой…. а дальше?
— Не знаю, Катя, не знаю! — и немного подумав, предложил ей, — давай так напишем: «Здравствуй…»
— …милый домовой! — закончила Катя фразу.
— Знаешь, Катя, милых домовых, может быть, и не бывает.
— А какие же они, домовые, бывают?
— Может быть, добрые?
— Добрые?
— Да, добрые.
— Ну, значит будет так: «Здравствуй, добрый домовой!»
Зная, что плодовые косточковые деревья можно обрезать и в пору цветения, и в пору созревания плодов, я в разгар лета решил удалить на вишне подсохшие веточки и несколько разрядить её крону.
Но едва я прикоснулся садовой пилой к дереву, как за моей спиной раздался громкий крик:
— Дедушка! Нельзя дерево резать! Да-а-а! Ему же больно! Нам воспитательница в садике говорила! Нельзя дерево резать! — большие голубые глазки Кати округлились и сделались ещё больше.
Что делать? Не подрывать же авторитет воспитательницы и самому не падать же в глазах четырёхлетней Кати?
— Да, Катя, — сказал я, — нельзя дерево резать, — и отложил пилу в сторону.
Катя, осторожно перебирая босыми ножками по горячей земле, идёт протоптанными тропинками в конец длинного огорода. Она точно знает, зачем идёт. Нет, не затем, что там бабушка с папой копают картошку, а затем, что там — арбузы!
Занятые делом, бабушка и папа не видят, как Катя подходит к небольшой бахче и как, не долго раздумывая, срывает первый попавшийся ей на глаза арбуз.
— Бабушка! — сияя от счастья, радостно восклицает Катя, — я арбуз поймала!
— Как это поймала? — рассмеялась бабушка. — Разве он убегал от тебя?
— Да-а-а! — звонко отвечает Катя, — он там лежал. Ой! — арбуз выскальзывает из её рук, — ой!
— Осторожно, Катя! Арбуз может разбиться!
— Как это разбиться? — удивилась Катя. — Он что, стеклянный?
Довольная собой и арбузом, Катя направляется в обратный путь. Она почти выходит из огорода, как арбуз вновь выскальзывает из её рук, ударяется о землю и лопается, обнажая свою розовую мякоть.
— Ой! — всплеснула ручками Катя, — он как резаный!
— Я же говорила, что надо аккуратно, — с укоризной сказала бабушка. Она поднимает лопнувший арбуз, обмывает его, разрезает на аппетитные дольки и только теперь разрешает взять их терпеливо ожидавшей Кате.
— М-м-м! Вкуснятина! — глазки Кати сияют от счастья.
Первые зимние каникулы Кати-первоклассницы прошли весело, интересно и быстро. Тем не менее, когда пришло время идти в школу, Катя была уже подготовлена и пошла с хорошим настроением.
Конечно, по пути Кате хотелось прокатиться по ледяной дорожке, слепить снежок и запустить его всё равно куда, подразнить старую ворону, которая с нескрываемым любопытством посматривала на Катю, однако бабушка ничего Кате не разрешала.
— Ты идёшь в школу, — говорила бабушка, — а не куда-нибудь!
— Не куда-нибудь, это куда? — поинтересовалась Катя.
Бабушка не нашлась что сразу ответить Кате, а потому, помедлив, не совсем уверенно сказала: — Вот когда будешь во дворе гулять, тогда можешь и в снежки играть, и с горки на чём хочешь кататься.
— Ага! — возразила Катя. — Мама тогда ругает меня! Она говорит, когда я прихожу, что у меня много снега, и что я вся мокрая!
— Разве это не так?
— А дедушка говорит, что, когда мама была маленькой, то после неё у порога целые сугробы оставались!
Вечером мы с Катей любезно обменялись взаимными приветствиями, поинтересовались, как у кого идут дела и какое у кого настроение.
— Как прошёл первый день в школе?
— Хорошо, — ответила Катя.
— Что нового?
— У нас новый мальчик. Его посадили со мной.
— Мальчик хороший?
— Да-а-а, — нараспев ответила Катя.
— Как он себя вёл?
— Хорошо.
— Он тебе не мешал?
Нет.
— А ты ему?
— Не-е-е-ет!
Иногда активность Кати на уроках идёт ей не на пользу, и тогда учительница делает Кате замечание. Она в таких случаях сердито говорит: — Глущенко! Встань!
