— Ах! — как полагается, ужасалась Марина.
— Пульпы гонит триста кубометров в час, — без передышки продолжал он. — Энергии потребляем не меньше, чем целая фабрика!..
Только звонок, приглашающий в зрительный зал, заставил опомниться и умолкнуть увлеченного гидромеханизатора.
А на следующий день он впервые отправился на производство не зевакой, не практикантом — настоящим электриком в рабочую смену. От участка, где контора, пристань, мастерские, повезли их к земснаряду маленьким катерком, БМК называется. И потом всегда так доставляли, поскольку место глубинных работ находилось в заливе, пешком не прошлепаешь. С волнением и торжеством посвящаемого ступил Алексей Губарев на палубу «семерки». Она слегка покачивалась на волне и дрожала под воздействием мощных механизмов, безостановочно добывающих грунт. Предыдущая смена быстренько погрузилась в катерок, тут же укатила на отдых. И вот тогда началось непредвиденное…
Ветераны — их было трое, багермейстера не считая, — долго и очень пристально разглядывали новичка, ухмылялись, рассуждали вслух о его прическе, джинсах, портфеле, в котором принес обед. Сами они тоже таскали сумки, чемоданчики с провиантом, так как продолжительность сменного дежурства была двенадцать часов, а столовки на море не придумано. Но то — сами! С новеньким дело другое. Портфельчик свежеиспеченного электромашиниста им покоя не давал.
— Директор! — язвил младший механик Галай, с трудом натягивая брезентовую робу на обширные телеса. — Ба-алшой началнык! — с каким-то восточным акцентом балагурил.
Ничего смешного тут не было, но другой рабочий, Дворянинов, зрелый мужик гигантского роста, метровые плечи, сапоги — сорок немыслимый размер, хохотал безудержно, оглушительно и смотрел на Алешу ждущими детскими глазами, как на клоуна, который выкинет сейчас еще один обязательный трюк.
Происходило это в раздевалке, где люди снимают с себя поутру чистую одежду, заменяя неимоверно засаленной спецовкой для трудового дня. Почему такая униформа, Алеша понял вскоре, а пока он переодевался в новенький комбинезон, осваивал отведенный шкафчик, терпеливо помалкивал и приглядывался к напарникам сам. Он уже знал их фамилии, знал, кто в какой должности, остальное мог лишь угадывать, что и делал по мере возможности своего совершеннолетнего ума. И выходило на первый взгляд: Галай — явный хам и чревоугодник; Дворянинов — балбес, без царя в голове; пожилой механик Смирнов — просто Старик, его здесь так и звали все время.
Когда переоделись и покурили для ритуала, Дворянинов обратился к Алеше, зачем-то улыбаясь во весь рот:
— Слышь, салага! Я твой самый непосредственный начальник. Так что давай. А сейчас двигай за мной, ха-ха!
Они вышли из раздевалки на палубу, которая была верхней, спустились по отвесному трапу на нижнюю, потом спустились еще глубже — в машинное отделение. Пока продвигались так, Алеша, следуя сзади вплотную, ощутимо прочувствовал, насколько могуч, огромен его непосредственный начальник. Шаги Дворянинова по железным ступеням бухали прямо кувалдами, поручни прогибались, если он опирался на них. «Каменный гость», — придумал Алеша еще одно прозвище старшему электрику. А тот как раз повернулся лицом и начал орать, басисто гудеть, словно церковный орган:
— Вот этот рубильник, он всю дорогу вылетает. Это — реле защиты рыхлителя от перегрузки. Учили? Если фреза перегружена, он ее вырубит — не страшно. А ты бери и врубай обратно. Сиди вот тут и гляди.
Орал Дворянинов, во-первых, по причине своего мощного голоса, которым не умел пользоваться благоразумно. Во-вторых, в машинном отделении стоял такой грохот и гул, что разговаривать нормально было просто невозможно. Здесь все кричали, когда земснаряд работал.
— А еще чего делать? — поднатужившись, спросил Алеша.
— Ничего! — рявкнул старший электрик. — Сиди знай! — И захохотал.
Потом он ушел куда-то, оставив юного помощника в полном недоумении. Первое время Алеша прилежно таращился на доверенный прибор и ждал. Однако ничего ожидаемого не произошло ни через пять минут, ни через десять, и даже спустя битый час ничего не произошло.
Земснаряд «молотил», как здесь выражались. Молотил исправно, оглушительно, хотя и невидимо. Лавина грунта с водой — пульпа мчалась сквозь его чрево, скрытая броней кожухов, упрятанная в железо труб. Прокатившись таким образом по веренице понтонов, которые тянулись за основным агрегатом, словно хвост бумажного змея, по стационарному пульповоду на берегу, низвергался этот продукт гидромеханизации за километры от места добычи. Только там, на карте намыва, был очевиден результат работы — огромные площади илистого грунта. А тут, в машине, могло показаться, что земснаряд хитро бездельничает, просто дрожит и лязгает вхолостую, неизвестно для чего.
С таким примерно ощущением сидел Алеша возле замызганного столика, и было ему томительно, неопределенно «трудиться» вот так. Ну а что делать? Делать решительно нечего. Если что-то сгорит, испортится по электрической части, тогда будет занятие, понятно. А если все останется в норме целый месяц, к чему же свои руки, свои полученные знания приложить?
Несколько опечаленный, озадаченный, снялся он с надоевшего сиденья, начал разгуливать по проходам вдоль труб, электрощитов, мимо насосов, моторов, верстаков — опять-таки массивно железных, привинченных к полу. И хотя все в этом громоздком хозяйстве было давно продумано, точно определено, вплоть до местоположения любого инструмента и запасной гайки, однако Алеше на его неопытный глаз данная система чем-то не нравилась, представлялась неряшливостью. Даже плакаты на стенках — противопожарные, по технике безопасности — стали его раздражать в конце концов. Шел второй час работы, а он еще пальцем не пошевелил. Чего ж тут приятного?
Вдруг в машинном раздался какой-то дикий звуковой сигнал: не гудок, не свисток, не звонок, а нечто ворчливо рычащее. Так медведь в зоопарке ревет, волнуясь. Но земснаряд ведь не зоопарк! Алексей завертел головой во все стороны: что такое? Сигнал, покрывая грохот и гул, рыкнул опять два раза подряд, потом после паузы еще повторился. И тогда в раскрытых наружу воротах-дверях возник возбужденный человек, завопил что-то неслышимое. То был механик Галай, и он, между прочим, зло ругался. Но Алексей не понимал, чего требует от него толстяк, куда и зачем тычет рукою? Для выяснения пошел к трапу, думал подняться наверх. Видя это, механик плюнул с досады, скатился по ступенькам вниз, пробежал мимо и включил рубильник. Тот самый!..
— Спишь, салага, в первый же день! — прокричал он, уходя.
Алеша не ответил, ужасно смущенный.
А вскоре явился запропавший Дворянинов и с улыбкой спросил:
— Скучаешь?
Чтобы глотку не драть, Алексей просто кивнул. Ждал нагоняй по заслугам. Но, паче чаяния, старший электрик журить его не стал.
— Иди, — пробасил, — я сам погляжу. Иди помоги Старику, он лодку мастерит, — и засмеялся, чем-то довольный.
Алеша выбрался наверх, на первую палубу, задержался тут, прислушиваясь к себе. В ушах у него звенело, и одновременно были они словно ватой заткнуты. Звенело, кажись, и в голове, а во всем теле машинная дрожь не прекращалась как будто.
— Вот номер! Отбойный молоток внутри, — сказал он, чтобы проверить обычный звук. И убедился: со слухом что-то неладно.
Взбираясь дальше, на второй земснарядовский этаж, Алеша споткнулся об ступеньку и чуть не загремел кувырком. Он обозлился: до чего неудобный трап! Зыркнул по сторонам: слава богу, никто не видел. К Старику подошел без особой прыти, без бодрой готовности на лице. Тот, не вглядываясь в состояние новичка, сказал из-под лодки, приподнятой на полметра от настила:
— Залазь-ка, гривастый, шпангоут прижми и держи. А я отсюда шурупом прихвачу. Понял?
— Не понял, — угрюмо сказал Алеша. — Какой шпангоут?
— Четвертый, который треснутый, под которым накладка. Видишь?
— Поперечина, что ли? Ну?..
Старик не ответил, но сразу оставил свою позицию под пробоиной в днище, выпрямился рядом с Алексеем, чутко воззрился в него.
— Ты чего, сынок?
— Ничего. А что?
— Как себя чувствуешь? Оглох в машине?
— Да нет, все в порядке, — Алеша даже улыбнулся.
Но Старик не поверил.
— Покурим давай. Сядь! Давай покурим, поговорим. Познакомиться надо и вообще… Да куда ж ты садишься, салага!
Это он закричал, когда юный электрик покорно и бездумно примостился на станине подъемного крана, закрепленного здесь, наверху. И кричал Старик по причине, которую Алексей, конечно, не угадал бы. Ему уже померещилось невесть что, он в панике вскочил, а на самом деле — чрезмерная стариковская заботливость.
