весело поют девочки.
Волнам тоже весело. Они врассыпную бросаются от парохода, а на гребнях у них взбивается пена, как кудряшки у расшалившихся девчонок. Волны мчатся прочь опрометью, со смеющимся плеском, мчатся, пока не натолкнутся на других своих подруг, серьёзных, благовоспитанных.
«Ну, что вам так весело, что вы так расходились?» — спрашивают серьёзные волны.
«Мы от парохода убегаем… Ха-ха-ха!.. От парохода…»
«Подумаешь, пароход… Теките спокойно, вот как мы. Ведите себя примерно, вы амурские волны, а не шальные девчонки».
Присмирев, как после окрика сердитой мамаши, волны приглаживают растрёпанные гребешки, одёргиваются, оглаживаются — и вот уже не отличить их от других. Чинно текут они вдали от парохода и удивляются, не могут понять, от кого мчатся сломя голову их расшалившиеся подружки, отчего так весело смеются…
Когда девочки с отцом завтракали в каюте, раздался гудок и пароход стал разворачиваться. Папа выглянул в окно:
— Какая пристань?
— Амурск! — громко ответили с палубы.
Амурск! Амурск! Это же о нём, о будущем новом городе в тайге, папа недавно читал в газете. Какой тут может быть завтрак? Валя и Таиска выскочили на палубу и остановились разочарованные.
Пароход стоял у дебаркадера, у подножия зелёной сопки. На вершину сопки поднималась крутая лестница, а правее, где склон был более пологим, разбрелись низенькие бревенчатые избы с огородами, обнесёнными жердями.
Пассажиров на пароход взошло немного. Неподалёку, у борта, с узелком в руке, стоял мальчик. Ему, как и Вале, было, наверно, лет, одиннадцать. Одежда его состояла из голубой выцветшей майки, заправленной в сатиновые шаровары, первоначальный цвет которых было трудно установить: то ли они всю жизнь серые, то ли когда-то им довелось быть и чёрными. Руки, спина и шея мальчугана были коричневыми от загара. Он смотрел вниз, на дебаркадер, где стояла такая же загорелая худенькая девушка в белом платье горошком.
— Всем привет! — кричала девушка, стараясь заглушить шум голосов и машины. — Маме скажи, пусть валенки не посылает, пускай Анютка носит — нам выдали! Не забудь! Слышишь?
Мальчуган солидно кивнул головой.
— Сестра? — спросила его Валя, когда пароход отошёл от дебаркадера.
— Сестра, — хрипло ответил мальчуган. — Она здесь, понимаешь, город Амурск строит… Второй год…
Валя и Таиска фыркнули. Мальчуган обиделся:
— Им, понимаешь, дело говоришь, а они смеются.
— Настроила много здесь твоя сестра! — сквозь смех проговорила Таиска. — Уж не эти ли домишки?
И вдруг поперхнулась: пароход вышел на середину реки и глазам девочек открылась огромная стройка, десятки новых каменных домов, устремлённые ввысь башенные краны.
Мальчик наблюдал за восхищёнными девочками с таким гордым видом, будто он сам построил по крайней мере половину этих многоэтажных домов.
— Здесь комбинат будет, — пояснял он. — Бумагу будут делать. Для книжек, для тетрадок. Наша Тамара на Доске почёта, где лучшие строители. Во! Там и ещё наши, крутоярские, есть. После школы поехали. Тоже хорошо работают.
— Погоди, погоди, как ты сказал? — встрепенулась Валя. — Крутоярские?
— Ну да, Крутоярское — наше село… Может, слыхали когда?
— Папа, папа! — закричали девочки. — Иди скорей сюда! Смотри, мальчик!
— Вижу. Хороший мальчик.
— Он из Крутоярского!
— Да ну!
Папа тоже с таким любопытством уставился на мальчика, что тот смутился и покраснел.
— Ты чей? — спросил папа.
— Милованов я…
— Да неужели Серёжкин сын? — затряс его за плечи папа. — То-то, я гляжу, такой же скуластенький… Тебя как зовут?
— Алёшкой.
Мальчик совсем растерялся, и Валя поспешила ему на помощь:
— Понимаешь, мы тоже едем в Крутоярское. Там нашего папы родина.
— Ага! — подхватила Таиска. — Наш папа и твой в школу вместе ходили. Папа нам всё рассказывал…
— Так вы дядя Вася Иголкин? — обрадовался мальчуган. — Вас уже два месяца к пароходу ходит бабушка Таисья встречать. Ей говорят: «Что ходишь? Будет ехать — телеграмму даст», а она: «Может, и не будет телеграммы, так приедет…»
— А мы три телеграммы дали, — вмешалась Таиска. — Одну — когда из дому выехали, вторую — из Москвы, а третью — когда билеты на пароход купили!
Папа стал расспрашивать, как живут его родственники, друзья, что нового построено в Крутоярском, пока он там не был. Алёша отвечал подробно и обстоятельно.
— На Иголкиной тони рыбачат люди? — спросил папа.
— А как же? И мы с папой рыбачили. Там сазаны во какие! — И Алёша растопырил руки насколько хватило.
— А почему она Иголкиной зовётся — знаешь? — вмешалась Таиска.
— Не…
— А я знаю! — обрадовалась Таиска. — Папин дедушка, наш прадедушка, эту тоню от камней да коряжин очистил… Папы тогда ещё на свете не было.
И быстро, скороговоркой, боясь, чтоб её не опередили папа или Валя, продолжала:
— Там рыбы всегда много было, а камни и коряжины мешали ловить, сети рвали. Вот наш прадедушка, папин дедушка, и говорит людям: «Давайте очистим дно». А там глубоко, люди смеяться стали: «Нырять туда, что ли? Амур большой, как-нибудь и без этой тони обойдёмся». А наш прадедушка, папин дедушка, ничего им не ответил, пошёл к берегу, разделся, к ногам камни привязал — и в воду! Всё дальше идёт, всё глубже. Ему кричат: «Утонешь!» А он хоть бы что. Ушёл с макушкой под воду. Потом смотрят люди — вышел из воды наш прадедушка, папин дедушка, и в руках здоровенный камень. Донёс до берега, бросил — и опять в воду. Тут и люди ему помогать у берега стали, только под воду, где глубоко, лезть боялись, оттуда прадедушка все камни и коряги сам вытащил… Хорошо стало людям рыбу ловить. С тех пор и зовётся — Иголкина тоня… Вот! — победоносно закончила Таиска. — А ты в Крутоярском живёшь и не знаешь…
Алёша был обескуражен, а сёстры торжествовали: они еще не могли забыть, как опростоволосились с Амурском.
Папу позвали какие-то дяденьки играть в домино, а сёстры и Алёша уселись на скамейку на корме и продолжали беседовать о Крутоярском.
— У вас возле школы ещё растёт черёмуха, высокая-высокая? — спросила Валя.
— Растёт, — удивился Алёша. — И откуда вы всё знаете? Вы же там никогда не были.
— А нам папа рассказывал, — вмешалась Таиска, которая никак не могла перенести, чтобы объяснял кто-нибудь другой, когда она знает. — Папа о Крутоярском каждый день вспоминает. Он говорит, что на свете лучше места нет.
— А почему тогда ваш папа не живёт в Крутоярском?
Словоохотливость Таиски сразу куда-то исчезла.
— «Почему, почему…» Какое твоё дело? Чего ты суёшься во всё?
— Я и не суюсь, — обиделся Алёша. — Спросить нельзя.
— И чего ты, Таиска, — примирительно проговорила Валя. — Ну, вышло всё так у папы нашего. Он на войне был, попал в окружение. Его ранило как раз возле нашей станицы. Бабушка, мамина мама, его в подполье прятала. Потом папа к партизанам ушёл, а немцы узнали. Они бабушкину хату сожгли и сад вырубили. Хорошо, что мама с бабушкой в другую станицу убежали, а то бы их убили… Мама тогда ещё совсем девочкой была. Когда немцев прогнали, папа пришёл в станицу и говорит бабушке: «После победы ждите меня. Если жив буду, приду к вам в станицу. Дом вам новый построю, сад посажу, а уж тогда и на родной Амур подамся…»
— Ну и как, построил он дом? — спросил Алёша.
— Построил… И сад посадил, лучше прежнего.
— У крутоярцев слово твёрдое! — с гордостью заметил мальчуган. — Сказал что — умри, а сделай. Только вот почему он потом на Амур не вернулся?
Валя опустила голову.
— Мама наша не хочет сюда ехать.
— Не хочет? На Амур? — На Алёшкином лице отразилось величайшее изумление. Он огляделся вокруг, словно не понимая, кому может не нравиться эта богатырская река, на которой он, Алёша, родился и растёт. — Да она хоть была здесь когда?
— Нет… А папа…
— Смотрите, смотрите! Чего это матрос потерял? — перебила их разговор Таиска.
На нижней палубе, на корме, где были подвешены шлюпки и стояли лебёдки с намотанным железным тросом, матрос заглядывал во все закоулки и ворчал:
— И куда эта швабра задевалась?
Алёша перегнулся через перила и крикнул:
— Дядя, вон ваша швабра, в шлюпке!
Ребята следили, как матрос взял швабру, подошёл к квадратному люку, сделанному в железном полу палубы у самого борта, и опустил туда швабру. Шалуньи волны обрадовались и стали тянуть швабру к себе, урча: «Поиграем, поиграем…»
— Ишь какие! — прикрикнула на них Таиска. — Идите лучше палубу мыть.
Прополоскав швабру, матрос зачерпнул воды деревянным ведёрком и выплеснул на палубу. Потом ещё, ещё…
— Вот так, — приговаривала Таиска, наблюдая сверху. — Вам бы всё играть, волны. Поработайте немного…
