Бродит Янис по белым дюнам в дождь и при солнце, в безмолвие и когда ветер ударяет друг о друга колючие вершины сосен. Янису девять лет. Он иногда не верит старой сказке о богине Юрате, а иногда верит.
Янис не говорит морю слов. Если Юрата и вправду богиня, она должна понять: не для корысти нужен Янису большой янтарь, не сладостей он хочет за него, не лодку под парусом. Хочет Янис, чтобы вернулась к одному человеку сила. Этот человек — брат Яниса, Юзас. Работает Юзас в янтарном комбинате. Все говорят, что он хороший мастер. И ещё говорят, что пропала у Юзаса сила. Янис-то знает, куда она девалась. Ездил брат на тёплое море. Привез оттуда шишку от кипариса и фотографию. Шишку он подарил Янису, а фотографию никому не показал. Только ведь Янис знает. Знает он: красивая девушка с тёплого моря ушла на большом корабле в далёкое плавание по далёким океанам. Сначала Юзас был весёлый. Посмотрит тайком на фотографию — и весёлый. А потом прошло время, и стал он грустным: нет Юзасу писем из далёкого плавания. Писем нет, янтарь пошёл мелкий, и пропала сила у художника Юзаса.
На комбинате Яниса любят. Он обходит оба этажа, комнату за комнатой. Здесь янтарь делают красивым. Из моря выносит его в чешуе. Плавает на волнах коричневый, морщинистый чурбачок. Кто не знает, тот и не догадается, что это янтарь.
Янтарь — древняя смола. Лет ей — сорок миллионов. А ещё бывают инклюзы. Когда Янис в школе делал доклад про янтарь, он так и сказал — инклюзы. Слово трудное, учёное. А на самом деле — это мошки и жучки, которые сорок миллионов лет назад завязли в смоле и с той поры сидят себе в камне как живые. И крылышки у них, и ножки, и усы. А ещё бывают пузырьки воздуха. Смешно даже. Можно подышать воздухом, которому сорок миллионов лет, которым дышали динотерии — древние слоны. А высотой они были в пять метров!
На комбинате янтарь обтачивают на дисках. Сначала на металлических, потом на дисках из валенка, а потом из материи. Становится янтарь прозрачным, весёлым. А бывает он и не прозрачный, белый совсем. Его так и называют — костяной.
Однажды Янис спросил Юзаса.
— Юзас, — спросил он, — почему у тебя пропала сила?
А Юзас сказал:
— Никуда она не пропала. Мне бы только достать большой янтарь. Величиной с голову телёнка.
Пришла буря. Янис с мальчишками побежал на дюны ловить янтарь. Море поднялось как на дрожжах. Оно прикатывало к дюнам и шипело на мальчишек, а те бросали в него камни.
Мелкого янтаря было много, но Янис не собирал его. Он сидел на одном месте и ждал.
К нему подошёл семиклассник Владас:
— Что сидишь? Смотри, сколько я набрал!
Он показал на тугой карман брюк.
— Мне мелочь не нужна, — сказал Янис. — Мне нужен большой янтарь. Для Юзаса.
— Говорят, у него сила пропала?
Янис не ответил. Пришла волна, рассыпалась у ног пухом, и остался на песке огромный янтарь.
— Вот я и дождался, — сказал Янис.
Он встал, но Владас уже держал янтарь в руках.
— Я первый увидел!
— Да нет же, — сказал Янис. Потом он сразу сел и стал смотреть в море. Он был такой маленький и такой гордый, что Владасу стало стыдно за себя. Он, семиклассник, накинулся на этот янтарь, обманул маленького… Ну хоть бы Янис сказал что-нибудь! Но Янис молчал, и пришлось уйти.
Буря была чёрная, и ночь наступила раньше времени. Все мальчишки уже сидели по домам. Владас прокрался лесом к дюнам и увидел: маленький Янис всё на том же месте, совсем один.
А Янис был не один. Вдруг прикатила стеклянная волна. Янис наступил на неё, поскользнулся, и его понесло в море. Он хотел закричать, но увидел, что море застыло. Остановились волны, даже брызги замерли в воздухе. Тут кто-то взял Яниса за плечи, и он перестал скользить. Перед ним стоял рыбак Каститис.
«Здравствуйте, — сказал Янис, — значит, это неправда, что бог Перкунас убил вас?»
«Ну конечно, неправда, — сказал Каститис. — Видишь, я живой. А ты смелый парень. Не боишься ни темноты, ни бури. Я тоже никогда не боялся бури. Держи-ка! На память обо мне».
Он положил в руки Янису янтарь величиной с голову телёнка. И вдруг — зазвенело!
«Скорее к дюнам! — крикнул Каститис. — Это падают брызги. Море оживает…»
«А вы?»
Каститис улыбнулся и развёл руками. Янис побежал к дюнам. Он слышал, что его настигает пробудившееся море. Осталось совсем немного, и тут…
— Что же ты спишь здесь?
Это был Юзас.
— Вот! — сказал Янис и протянул брату янтарь. И когда он увидел у себя в руках янтарь, то удивился этому и посмотрел на море. По морю шли бесконечные волны. Янис посмотрел на лес. Лес был чёрный.
В музее есть большой янтарь. В янтаре, в самом его сердце, лицо Юраты. А позади Юраты море и парус.
Всем очень нравится янтарь. Все стоят и думают, как удалось мастеру проникнуть в сердце янтаря. А про это знает художник Юзас. И Янис про это знает.
А Владас тоже знает кое-что.
Всё было тогда загадочно и просто. Люди были добрыми или злыми. Было страшно или хорошо. Больно или хорошо.
Лужа, которую мы переходили с мамой шесть раз в день, была нарядная, как петушиный хвост. Она мне сразу понравилась. Всё вокруг было серое: и небо, и таявший снег, и дома, а лужа была как петушиный хвост.
Мы всё ехали и ехали. Где-то в Рязани нас ждал отец. А мы приехали в серый город с красивой лужей возле столовой, и дальше ехать было не на чем.
Мы жили в Доме колхозника и ждали попутной машины, которая перевезла бы нас через Волгу, к железной дороге. Но машины проходили в обратную сторону. Все ждали, что Волга вскроется не нынче если, так завтра, и боялись её.
Неужели в сером городе нам придётся жить целых две недели, пока не сойдёт лёд, пока не наладят паром?
Город был серый, а я всё-таки радовался. Мы ехали на новое место. Старое осталось позади, запомнилось плохо — значит, и жалеть не надо. Старый дом был высокий. Вокруг него всегда стояли лужи, неинтересные, мутные. По лужам с утра до вечера бродили на ходулях мальчишки. У нашей хозяйки была дочь. Она сидела со мной, если взрослые уходили. Дочь была некрасивая и жадная. Она таскала из буфета сахар. Я никому не говорил об этом, и меня ставили в угол. Ставили потому, что я всё хватаю без спроса и могу вырасти жуликом.
Хорошо, что мы уехали из такого дома. Правда, хозяйская дочь показала мне буквы, но всё равно хорошо.
В столовой у нас появилась знакомая. Официантка тётя Домна. Она была высокая, толстая, с золотым зубом. Когда народу было немного, она подсаживалась к нам и рассказывала про своего старшего сына, полковника. Это он прислал деньги на золотой зуб.
В столовой нас все жалели и все успокаивали маму, говорили, что уладится.
Нам наконец повезло. Мы только что пришли с обеда, когда прибежала тётя Домна.
— Обоз на ту сторону! — сказала она. — Мужики в столовой обедают.
Мама надела пальто и забыла застегнуть пуговицы.
— Сиди тут, — сказала она мне, — чемоданы стереги. Побегу узнаю.
Они ушли, и я остался один.
Из нашего окна был виден двор столовой. Во дворе стояли лошади, запряжённые в сани. Лошадей было много, они стояли, уткнувшись мордами в охапки сена. По двору ходили люди в коричневых, как попоны, армяках. Я посмотрел немного на них и пошёл стеречь чемоданы.
Чемоданов было два. Один побольше, один поменьше. Лазить в чемоданы мне не разрешалось. А я очень любил копаться в большом. Там лежали ёлочные игрушки. Я потрогал замки. Они, конечно, были закрыты. Погладил чемодан. И вдруг увидел мамину сумочку. Сердце у меня защемило. Я подошёл к сумочке, открыл её и взял ключи.
Я, честное слово, не вырасту жуликом! Я только разочек посмотрю на игрушки. Ведь они же мои!
Замки оглушительно щёлкнули. Я осторожно поднял крышку.
Скучная серая комната, где всегда хочется спать, засветилась весёлым светом. Я засмеялся от радости.
Мне не разрешают трогать игрушки: я могу их разбить. И я не трону их. Посмотрю — и всё.
Этот чемодан полон улыбок. Большие белые шары улыбаются широко. Красные и зелёные сияют изо всей силы. Бусы смеются острыми огоньками.
Я люблю смотреться в большие шары. Вот я в красном. Маленький, меньше мухи. Нагибаюсь над шаром и начинаю расти. И вот весь я из одной головы. Лицо ушастое, щекастое, с огромным, как у лягушки, ртом.
Я знаю, что в стеклянной зелёной шишке кто-то живёт. Наверное, белка. Там у неё домик и много золотых орехов.
В каждой игрушке кто-то живёт. А в стеклянной зелёной шишке живёт рыжая белка с чёрными кисточками на ушах.
В коридоре раздались шаги. Я захлопнул чемодан и успел положить в сумочку ключи. Вошла мама. Я быстро повернулся к ней и спросил:
— Мы едем, да?
Мама, не снимая пальто, села на кровать.
— Не знаю. Там одни мужчины.
