Увидела их Белая Цапля, закричала горько, будто заплакала. Да вдруг лапами — раз-раз! — и скатала весь сад в скаточку. Ну словно половичок.
Подбежал тут Старший, схватил птицу, а она крыльями забила — полетела над болотом. Он только и сумел, что за край скатки ухватиться. И оторвал кусок. Посыпались на землю яблоки, груши да смородина с вишенью… Вот и стали с тех пор в нашем лесу эти деревья и кусты расти…
Заспорили братья:
«Ты зачем хватать-то стал?»
«Молчи уж, разиня! Я вот хоть кусочек урвал. И ты бы мог».
«А мне и не надо», — говорит Младший.
Вернулись они домой.
Старший подбежал к крыльцу, раскатал скатку — глядь, а это самый что ни на есть простой половичок! Ну какие у нас бабы по деревням из лоскутов плетут.
Рассердился Старший, продал его какому-то заезжему купцу.
А Младший совсем покой потерял. Будто ему чего не хватает. Стал ездить, ездить к тому болоту, Белую Цаплю ждать. Долго она не прилетала. А как-то ночью (заночевал он там у костра) и подлетела.
«Не цапля я, — говорит, — а заколдованная девица. Ну вроде царевна, как в старину называли. И велел мне злой колдун сад караулить. «Укараулишь, говорит, да найдётся добрый человек, что возле сада дом поставит и тебя, Белую Цаплю, в дом возьмёт — вот тогда и чары спадут, опять девицей станешь». А я, видишь, не укараулила».
«Найду я тот лоскут», — пообещал Младший.
«А доброго человека где взять?» — спросила Цапля.
«Да вот хоть и я не злой. Или, может, не подойду?»
Ну, дальше.
Пошёл Младший за Цаплиным счастьем по свету.
— И нашёл, бабушка?
— Да где ж найдёшь? В каждом доме половики лежат. Так и вернулся ни с чем.
— А как же?
— А вот так. Да ты не переспрашивай, сама скажу.
Поставил Младший себе дом на болоте возле тех груш да вишенья, что из Цаплиной скаточки просыпались.
— А цапля, бабушка? Расколдовалась?
— Куда уж! Ведь сад-то не уберегла. Правда, доброго человека нашла. За то и подарил ей колдун одну недельку в году, чтобы и ей в эти короткие денёчки в образе человеческом походить. А так птица и птица.
Старые люди говорят, стали с тех пор встречать у нас на болотах Белую Цаплю. Кто ни пойдёт, тот и увидит. Только и разговору:
«Цапли, цапли…»
Вот и прозвали деревню нашу, что возле самого первого дома, дома Младшего, выросла, — Цапельки. Ну, а жители её, ясное дело, — Цаплины. Вот и весь сказ.
— Баушк, — засмеялась Алёна, — а ты совсем и не молчун! Я тебе, баушк, всё-всё помогать буду.
Глава III. Эта девочка Таня
Эта девочка Таня под вечер сама пришла. Пришла и говорит:
— Не скучно одной-то? Пойдём ко мне в куклы играть.
И пошли.
У Тани три куклы. Одна в платьице, совсем ещё новая. Другая — голыш. А третья — тряпичная. Она уже перемазана вся. И нос, и щёки тоже. И платье старенькое.
— Чур, мои будут две дочки, — сказала Таня. И взяла себе новую, в платьице, и тряпичную.
Алёне достался голыш.
— Как его зовут? — спросила Алёна.
— Не знаю. Борька, наверно, — ответила Таня. — Пошли с нашими детками гулять.
Алёна сняла с головы платок, положила на него Борьку и завернула конвертиком: хочет — уголком платка прикроет ему лицо от солнца, а хочет — откроет, чтобы он вокруг поглядел. И песенку ему спела:
Спи, мой Боря-мужичок,
Повернися на бочок.
А Таня смотрела-смотрела и говорит:
— Зря я тебе Борьку дала.
А потом ещё говорит:
— Мою любимую дочку зовут Эльвира. А эту замарашку — Даша.
— И ты её не любишь?
— Нисколечко!
— Ой! — удивилась Алёна. — Как же так?
— Надоела она мне. Я её в лес заведу и брошу. — И бросила Дашутку в кусты, что росли возле дома. — Пусть её тут волки съедят.
А Даша эта упала в траву и, наверно, заплакала.
Таня и Алёна постояли у крыльца. Помолчали.
— Она, может, у тебя баловница была? — спросила Алёна.
— Да нет. Просто грязнуха-замараха.
— Она, может, грубая?
— Ничего и не грубая.
— Наверно, она тебе не помогала?
— Она мне обед варила, — сказала Таня. — И бельё на речке полоскала. А я её не люблю… Пошли отсюда.
Она взяла Алёну за руку и повела в огород. В огороде у Тани росли красные маки.
— Хочешь, доченька, цветок? — спросила Таня куклу Эльвиру. И сорвала ей большой мак.
А пока ножку ломала, весь красный бантик-то и осыпался. Таня бросила зелёную круглую головку, которая осталась на месте цветка, и сказала:
— Эта Эльвира — всё только «дай» да «дай». А Дашутка меня прямо так любила, всегда перед бабушкой заступалась.
— У тебя бабушка сердитая? — спросила Алёна.
— Да нет. Ей что Даша скажет, то она и делает… Пойдём огурцы польём, мне бабушка велела. Гляди, солнце садится.
В огороде стояла кадушка с чёрной водой. Алёна заглянула туда и увидела стриженную беленькую девочку с куклёнком. А рядом — ещё девочку, побольше, с тёмными косами. Красивую.
Таня дала Алёне черпачок, а себе взяла лейку.
— Набирай воды, пошли.
Алёна зачерпнула. Девочки в бочке замутились, распались, только белые пятнышки от платьев на воде.
— Ты очень-то не гляди, там водяной живёт, — сказала Таня. — Так и затянет в бочку.
Алёна ничего не сказала и поскорее пошла с водой вдоль грядок лука и моркови следом за Таней. Одна луночка от моркови была свежая, утренняя. Это здесь Таня с морковиной разговаривала.
«Не буду я с ней дружить, — подумала Алёна. — Нет, не буду».
Земля на грядках была рыхлая и сухая. Листья вяло опустились, но плети туго и цепко держались над землёй, и на них сидели крепенькие пупырчатые огурчики. Девочки аккуратно лили под листья воду, чтоб не сбить огурцы. Алёна увидала, как Таня нагнулась, сорвала огурец и спрятала в карман платья.
— А тебе не дам, — сказала она кукле Эльвире. — Дашутка одна там в лесу, а ты за мою юбку держишься!
Алёна носила, носила воду, черпала её и старалась не смотреть в чёрную кадку. А потом босым ногам стало холодно и плечам тоже. И солнышко ушло туда, за болота, за лес.
— Мне домой пора, — сказала Алёна.
— Завтра приходи, — позвала Таня. — Да ты беги через огороды, здесь калиточка есть.
Алёна пошла, потом вернулась, протянула голыша:
— Борьку возьми.
— Давай. Сними с него свой платок-то.
— Дак ведь замёрзнет.
Таня задумалась.
— Ну ладно, пусть он ночку у тебя переспит. Завтра отдашь.
Алёна хотела завтра не приходить. Но Борька уже спал, и Алёна тихо поднялась по ступеням в избу, уложила куклёнка на свою подушку. А потом вспомнила: «А Дашутка-то как?» — и прямо холодно ей стало.
Выбежала на улицу.
— Ты куда? — крикнула вслед бабушка.
— Я сейчас!
Подошла к Таниной избе, а уже темно и кусты тёмные. Вдруг что-то там, в кустах, задвигалось, забелело… А потом ступеньки Таниного крылечка скрипнули, будто по ним поднимался кто-то. Подобралась Алёна к кустам, потянулась за куклой… А нет её. Нет как нет. Только в Таниной избе дверь хлопнула.
«Ну и хорошо, — подумала Алёна. — Может, я с ней ещё буду дружить. Там посмотрим».
Алёна проснулась утром, а под окном Женя Соломатин. Стоит, босой ногой землю ковыряет. Алёна обрадовалась:
— Женя! Ты откуда взялся?
— Из Марьина…
Этот Женя Соломатин очень медленно говорит, прямо не дождёшься.
— Ты теперь тоже здесь, в Цапельках, будешь жить?
— Нет, мы на покос… Полянки выкашивать…
— Кто это «мы»?
— Ну… мы… Мужики…
— «Мужики», — передразнила Алёна. — Ты-то что, косил?
— А то…
— И получилось?
Женя ничего не ответил, опять землю ногой немножко раскопал. Женя Соломатин врать никогда не будет. Раз говорит — косил, значит, так и есть. Только вот не получилось.
Женя в этом году в школу идёт. Он большой. Он много чего знает. А говорит медленно.
— Жень, ты заходи в избу-то, бабушка нас кашей накормит. Ты меня как нашёл?
— Спросил…
И Женя пошёл к крылечку. Бабушка Женю не стала прогонять, а посадила за стол:
— Давай, жених, ешь за двоих!
— Баушк! — удивилась Алёна. — Ты откуда знаешь, что Женьку моим женихом дразнят?
— Так ведь вот догадалась.
Женя поел, обтёр ладошкой рот и собрался уходить.
— Ты куда же сразу-то? — заволновалась Алёна. — Мы бы в мячик поиграли.
— Пора… — ответил Женя. — Отец осердится…
— Ну иди тогда. Только, Жень, вдоль деревни пройдём, а?
— Зачем?..
— Потом скажу.
И они пошли.
— Ты смотри, Жень, какие номера на домах написаны, ладно? А то я номеров не знаю.
— Для чего тебе?..
— Потом, потом расскажу. Ну?
— На вашем номер два… — прочитал Женя.
