Ребята ели долго, искоса поглядывая на маму с Люсей. А Люся и мама стояли всё время у входа в комнату. Мама держала в руке портфель, а Люся — корзинку с цветными лоскутками.
Наконец-то ребята доели кисель. Тут бы и обеду конец, но какой-то мальчик в синем передничке поднял руку с растопыренными пальчиками.
— Чего тебе, Василёк? — спросила няня. — Прибавки хочешь?
Василёк ничего не ответил, и ему дали прибавку. Он съел всё, до последней ложечки, и опять поднял руку.
Люся потянула маму за рукав:
— Мама, а мама, смотри, какой жадный, опять прибавки просит…
Мама засмеялась.
Василёк оглянулся, посмотрел на маму и Люсю и тоже засмеялся.
Потом он бросил ложечку на пол, с трудом отодвинул стульчик и пошёл, ковыляя и перекатываясь на толстых, коротких ножках, прямо к двери, где стояли мама с Люсей.
Он шёл, задрав свою круглую голову, не спуская с мамы больших синих глаз; по дороге он спотыкался, едва не падал. Должно быть, ещё не научился как следует ходить.
Мама наклонилась и протянула к нему руки, а он подошёл к ней, обхватил её колени и сказал, переводя дух:
— Мумуля муя!
— Ах ты, милый мой! — сказала мама и взяла Василька на руки.
— Мумуля муя! — повторил Василёк ещё ясней. У мамы на глазах показались слёзы. Она поцеловала Василька в круглый лобик и спросила ласково-ласково:
— Ну, что тебе, сыночек? Что тебе, маленький мой?
Люся дёрнула маму за платье.
— Сейчас же поставь его на место, — сказала Люся. — А то увидишь, что будет!
Мама сразу же поставила Василька на пол, взяла Люсю за руку и повела её в коридор, в самый дальний угол.
— Что с тобой, Людмила? — спросила она строго.
— Домой хочу, — сказала Люся сквозь зубы.
— У тебя заболело что-нибудь?
— Ничего не заболело… А зачем ты этого чужого, жадного мальчишку на руки берёшь да ещё сыночком называешь? Он что тебе — сын?
— Ах, вот что! — сказала мама и покачала головой. — А, по-моему, это не он жадный, а ты сама жадная… Ну, стой тут в углу, чёрствый ребёнок! Мне очень стыдно за тебя.
Мама вернулась к ребятам, а Люся стояла в углу коридора и плакала.
Ей так хотелось, чтобы мама подошла к ней, погладила её по голове, сказала что-нибудь ласковое и пожалела, что поставила дочку в угол, да ещё в чужом доме…
И вот, наконец, Люсино желание исполнилось. Мама вернулась к ней, провела рукой по её волосам и сказала:
— Ну, ты всё ещё плачешь, глупая моя девочка?.. Давай-ка пойдём вместе, покажем ребятам наши квадратики!
Люсе сразу стало легче.
Мама села на игрушечный стульчик у низенького стола, раскрыла портфель и стала вынимать квадратики один за другим.
Достанет квадратик и передаст его Люсе, а уже Люся отдаст ребятам.
— Что это такое? — спрашивала мама.
Ребята узнали всё, что было нарисовано, — ягоду, стол, гриб, ёлочку. Только колодец никто не мог узнать.
— Это колодец, — сказала мама.
— Лодец, — повторил Василёк и засмеялся.
Он стоял рядом и всё время держал маму за юбку.
— Он тебе мешает, мамочка? — спросила Люся.
— Нет, ничего, — ответила мама.
И вот они отдали ребятам все квадратики и пошли в раздевалку.
Ребята остались в большой комнате, и только этот толстый Василёк пошёл за мамой следом.
Оделись, собрались уходить. И тут мама заметила у Люси в руке корзинку с цветными тряпочками для кукол.
— Отчего же ты не отдала лоскутки ребятам? — спросила мама. — Сама же принесла!
— Сама принесла, сама и унесу, — ответила Люся шопотом.
— Как хочешь, — сказала мама и опять нахмурилась.
Она попрощалась с женщиной, похожей на доктора, попрощалась с няней. Потом поцеловала мальчика и сказала: «До свиданья, Василёк».
Но Василёк только ухватился обеими руками за её шарф и смотрел на неё, сдвинув белые пушистые бровки.
— Попрощайся с тётей, скажи ей «до свиданья», — говорила няня, разжимая его пальчики. Но он сопел и перехватывал шарф повыше.
— Пусти! — сказала Люся. — Прицепился, как репейник!
Мальчик удивлённо посмотрел на неё и выпустил из рук шарф.
Мама и Люся вышли на жёлтую крутую лестницу и стали спускаться вниз по намытым деревянным ступенькам. И вдруг за дверью раздался отчаянный, горький-прегорький плач:
— Мумуля муя! Мумуля муя!
Мама на минутку остановилась и посмотрела наверх.
— Идем скорей, мамочка! Я так проголодалась, — сказала Люся.
Мама ничего не ответила, взяла её за руку, и они ушли.
* * *
Всю обратную дорогу мама молчала: не то сердилась на Люсю, не то думала про что-то своё.
Только и было интересного за всю дорогу, что зашли в магазин да купили вишнёвого варенья. Зато когда вернулись домой, всё стало совсем хорошо. Накрыли стол, зажгли свет и сели вдвоём пить чай с вареньем, будто этого Василька и на свете не было.
После чая Люся построила домик из разрисованных мамой кубиков, а мама взялась за свою работу. Всё было, как всегда.
И завтра, и послезавтра, и после-послезавтра. Всё было, как всегда. Работали, ходили вместе в кино. Один раз даже поехали на автобусе в Парк культуры и отдыха и посмотрелись там в «кривое зеркало». А про детский дом разговоров у них больше не было.
* * *
Но через неделю случилось вот что.
Мама вернулась домой с большим-большим пакетом.
— Что там такое? — спросила Люся.
— Не трогай, — сказала мама. — Потом увидишь.
Но Люся не могла дождаться, когда будет «потом». Она потихоньку подошла к пакету и провертела сбоку дырочку. Внутри было что-то голубое, стёганое, — наверное, одеяло.
— Это тебе или мне? — спросила Люся.
— Кому понадобится, — сказала мама.
Пока Люся смотрела сквозь дырочку на одеяло, мама открыла шкаф и стала разбирать Люсины вещи.
Переднички мама положила отдельно, а башмаки и курточку завернула в глянцевую бумагу и спрятала в портфель.
— Ты куда это хочешь нести мои полусапожки?
— Да ведь тебе они уже давно малы…
— А кому же они не малы?
Мама отложила портфель в сторону, села в кресло перед столом и взяла Люсю за обе руки.
— Люся, я должна тебе что-то сказать.
— Лучше не говори… Ну, да ладно, скажи.
Мама покашляла и стала зачем-то медленно переплетать Люсины косички.
— Нехорошо, когда девочка растёт, как ты, совсем-совсем одна…
— Ладно, тогда я буду ходить к нашей соседке. Там есть ещё две девочки. Только ихний Саша дерётся.
— Нет, — сказала мама. — Я, Люся, не про то. Давай-ка мы возьмём к себе ещё одного ребёнка. У тебя теперь нет папы, и это большое горе. А есть такие дети, у которых после войны не осталось ни папы, ни мамы. Ты понимаешь, Люсенька, — никого-никого? Вот я и хочу взять такого ребёнка. Я ему буду мамой, а ты — старшей сестрой.
— Ой, — сказала Люся, — ты, кажется, опять про своего Василька?
— Да, про него, — ответила мама. — Про нашего Василька. Я уже получила разрешение его усыновить, и скоро мы его возьмём к себе.
— К себе? Значит, он всегда будет жить, у нас? И ты будешь его кормить, спать укладывать, игрушки ему делать?
— Да, — сказала мама.
— Значит, это для него ты одеяло покупала? Новое, голубое?
— Нет, для тебя, дочка. А ему мы отдадим твоё, маленькое. Ведь ты уже выросла.
— И сапожки мои ему отдашь, и фартучки?
— Разве тебе их жалко?
— Нет, мне не жалко, а только я этого мальчика почему-то не люблю. Найдём другого.
— Когда же это ты успела его не полюбить?
— А вот когда ты меня в угол из-за него поставила. Раньше этого никогда не бывало!
— Не из-за него, а из-за тебя самой, — ответила мама. — Раньше ты так себя никогда не вела.
* * *
А через несколько дней мама с Люсей опять пошли в детский дом.
В детском доме их сразу же повели в комнату директора.
Комната была маленькая, белая, и в ней за столом сидела женщина в белом халате, которую Люся в прошлый раз приняла за доктора.
— Ну, вот и хорошо, — сказала женщина. — Сердечно поздравляю, товарищ Морозова. Признаться, жалковато всё-таки отдавать. Дивный парень!.. Только начнёшь привязываться к ребёнку, и вдруг какая-нибудь мамаша возьмёт его и усыновит.
— Право, мне не хотелось вас огорчать, Антонина Петровна, — сказала мама.
— Да что вы, что вы, голубушка! Я же шучу. Желаю вам вырастить хорошего сына!
В это время в комнату внесли аккуратно завёрнутый пакет.
— Это его приданое, — сказала директорша. — А вот и он сам.
Через порог осторожно, высоко подняв толстую ножку, переступил Василёк. На этот раз он был в новой голубой блузке и причёсан на косой пробор.
— Здравствуй, мой Василёк! — сказала мама.
Василёк протянул ей обе руки, как будто только её и ждал.
