— Везёт же тебе, Илья! — хлопнул меня по плечу Антоша.
— Тебе сколько, семьдесят пять хватит?—спросил Булина Мостовой.
— А он сколько? — кивнул на меня Лёнька.
— Это уж моё дело, — ответил я.
— Тогда восемьдесят, — решительно заявил Булин.
Вадим Морковин поставил планку на восемьдесят. Булин, как настоящий прыгун, потоптался на месте и стремительно побежал.
Все ребята замерли. Я делал вид, что мне безразлично. Но в последнюю секунду не удержался: взглянул — и вместе со всеми ахнул. Булин высоту взял. Как он сумел, не знаю, но взял.
Ребята закричали «ура». Я хлопнул раза два в ладоши. Потом подошёл к планке. Установил её на метр. Зачем я это, дуралей, сделал — и сам не пойму.
— Ты что, с ума сошёл?—схватил меня за руку Морковин. — Зарвался!
— Тебе не одолеть, — предупредил меня Антон и опустил планку на цифру 90.
— Не сдавайся, Веснухин! — крикнул кто-то из ребят.
— Давай мировой рекорд!—услышал я иронический голос Луковой.
— Не робей, космонавт!—насмешливо крикнул торжествующий Булин.
Тут уж я выдержать не мог. Оттолкнув Морковина, снова поднял планку на метр. И отойдя на нужную дистанцию, без всякой разминки побежал.
«Взять, взять, взять!» — приказывал я себе, напрягая все силы. И... не взял! Девяносто бы, наверное, взял. А за метр... не надо было и браться.
Чтобы не разреветься при ребятах, я, ни на кого не глядя, рванулся со спортплощадки.
— Ты куда? — крикнул Антоша. — Попробуй ещё! На девяносто!
Я не обернулся.
— Ты не только Веснухин! Ты ещё и Хвастухин! — крикнул вслед Булин.
— Хвастухин! Хвастухин! — подхватила Лукова. Её крик ещё долго звенел у меня в ушах.
Я шёл и, глотая слёзы, думал: «Ну почему я такой невезучий? Даже Машка Лукова меня ненавидит. А за что? Неужели из-за веснушек? Ведь сперва Машка хотела со мной дружить, предлагала сидеть за одной партой. Но я уже с Лидой сидел. Чтобы Лукова не обиделась, я ей дом нарисовал. Она за него пятёрку схватила. Правда, я Машке после сказал: «Горе ты луковое. Сама бы поучилась живописи. Лучше, чем всё время в зеркало глядеться!» Она со злости мой рисунок разорвала. Могла бы уже и помириться со мной... А Булин почему невзлюбил меня?..»
— Ты не виноват! Это всё Лукова подстроила! — вдруг услышал я голос догонявшей меня Лиды.
— Ну и пусть, — через плечо бросил я ей. И пошёл быстрее. — Нечего было сплетничать!
— Я не сплетничала, — оправдывалась Лида. — Она меня одурачила. Стала насмешничать про тебя. Ну, я, чтобы Машка знала, какой ты умный, про радиацию и проговорилась. Хочешь, я ей отомщу?
— Очень нужно. Потренируюсь и метр двадцать прыгну.
— Конечно, прыгнешь!
Лиде удалось наконец со мной поравняться. Некоторое время мы шли молча. Потом она робко сказала:
— Слушай, Ильюша! .. Мама говорит, что веснушки можно кремом выводить. Ты бы попробовал...
— По-про-бо-вал, по-про-бо-вал! — передразнил я её. — Много твоя мама понимает! И вообще... Что ты впутываешься в мои дела! Шуток не понимаешь...
И я пошёл быстрее.
Дома мне никому не захотелось рассказывать, что произошло в школе, даже бабушке. Сразу сел за уроки, потом рассматривал марки в альбоме. Но веснушки не давали покоя. Не хочу, а думаю: «Вдруг Лида права — и крем поможет!»
Откуда только мама узнала, что у меня неприятности? Пришла с работы рано. Расспрашивать ни о чём не стала. Дала денег на мороженое. Я сказал, что не хочу мороженого, а хочу пирожных. Мама удивилась, но денег добавила. И я купил два пирожных — эклер и корзиночку.
Крем из эклера выдавил на блюдечко. Оболочку съел. Крем из корзиночки тоже переложил на блюдечко. А корзиночку выбросил. Не люблю её. Блюдце спрятал. Когда ложился в постель, достал его. И намазал лицо кремом. Так с кремом и заснул.
Утром бабушка будит меня. А мне глаза не открыть.
Слышу, бабушка охает:
— Ты зачем грязи в постель натаскал?
Открыл я наконец глаза. Смотрю: подушка и простыни в пятнах. От коричневого крема с вареньем. И сам я весь какой-то липкий. Бросился к зеркалу: может, чудо произошло? Никаких чудес не случилось. Веснушки на моём лице сияли ярче прежнего!
Бабушке я во всём признался.
— Эх ты, дуралей! — засмеялась бабушка.— Разве таким кремом мажутся?
Пока бабушка смывала с меня крем, я постарался узнать у неё, чем надо мазаться, чтобы избавиться от веснушек. Она уверяла, что только «барышни» мажутся. Надо бы с ней ещё поговорить. Но я опаздывал в школу.
Вышел я из дому в самом плохом настроении. Иду и злюсь на веснушки. На крем, который меня подвёл. На Лидку. А больше всего на самого себя. Надо же: любой глупости верю! Не раззадорили бы меня вчера ребята своими криками, ни за что бы планку на метр не поставил. И не было бы мне так стыдно сегодня в школу идти.
Ругая себя, я не заметил, как наткнулся на разрисованный рекламный щит. Глянул на него и обомлел. Прямо на меня уставился огромный клоун. На лице его сверкали золотые веснушки. К тому же он ещё и хохотал. На щите сверху было написано, что в Доме культуры состоится всего лишь один концерт артистов передвижного цирка.
Я стоял у щита и долго всматривался в лицо клоуна. На что ему веснушки? Да ещё золотые! Зачем он их прилепил?! Смеётся! Значит, весело ему...
— Ну как, пробовал кремом?.. — услышал я голос Лиды, неожиданно оказавшейся за моей спиной.
— Ты вот его намажь своим кремом,—сердито сказал я, показывая на клоуна.
— У него золотые. Ему крем не поможет, — засмеялась Лида.
Я ей:
— У меня тоже будут золотые.
Она мне:
— Ты что, в цирк задумал поступить? Ты же в космос хотел!
Я ей:
— В космос успею. Пока фокусником стану.
Она мне:
— Фокусником! А ты умеешь?
Я ей:
— Айда домой! Покажу!
Она мне:
— А в школу?..
Вздохнув, я показал ей на башенные часы:
— Уже опоздали!
— Ой! Попадёт же нам! — вздохнула и Лида.
Стать фокусником я решил неожиданно.
Один фокус, правда, я умел делать с детства. Мне его ещё в старой школе уступил в обмен на судейский свисток Валерка Дюжин из четвёртого «б» класса.
Для этого фокуса нужен был носовой платок с широкой каёмкой. У Валерки такой был. Но он мне его не отдал. Сказал:
— Своим обзаведись.
Пришлось выпросить платок у бабушки.
Вначале этот фокус я часто показывал. Потом надоело, а платок со спрятанной спичкой в каёмке не выбросил. Он у меня в старом пенале лежал.
Когда мы с Лидой пришли ко мне домой, в квартире никого не было. Я сразу же вынул из пенала платок. Дал Лиде целую спичку, предложил завернуть в платок и сломать её. Затем развернул платок и вытащил из него целую спичку.
— Интересно! — заахала Лида.— Как ты это делаешь?
— Платок волшебный.
— Значит, ты волшебник. Я тоже хочу быть волшебницей! — воскликнула Лида и закружилась. Она как что, сразу начинает танцевать.
«Ну что я за чудак! Давно надо было ребятам в новой школе показать фокус, — подумал я. — Наверняка никто из них фокусы делать не умеет! Но одним фокусом их не очень удивишь. Надо второй придумать. Но какой?»
Лида продолжала кружиться, подпевая:
«К школьному вечеру готовится, — сообразил я. — Она с девчонками сказки Чуковского разыгрывать будет. Вот бы и мне тогда фокусы показать. Как же всё-таки ещё одному фокусу научиться?»
декламировала Лида. И тут догадался, какой фокус показать можно. Я посмотрел кругом. Увидев, что на стенах нет ни одной мушки, сказал Лиде:
— Хочешь быть волшебницей?.. Тогда пойдём на базар.
— Куда? — растерялась Лида.
— На базар, — повторил я громко.
— Зачем? — испугалась она.
— Мух добывать.
— Кого? Мух? — не поверила она.
— Ну да! А что особенного? Для моих фокусов нужны мухи. Осенью, сама знаешь, крупные мухи в квартирах не водятся. Где их теперь возьмёшь?
— Но их же на базаре не продают, — возразила Лида.
— И пусть не продают, — сказал я спокойно. — Охотиться будем!
Мы живём с Лидой в одном доме. Забежали к ней в квартиру. Она схватила графин. И я уже хотел идти, но Лида задержалась, чтобы взять банку с вареньем и газету.
— Зачем? — спросил я.
— Без варенья как будешь мух ловить? Намажем варенье на газету, они и сядут на неё.
Мне было досадно, что я сам об этом раньше не догадался. Пришлось Лиду похвалить.
Поймать на базаре мух оказалось не так-то просто. Пришли мы в овощной ряд. Продавцы прогнали:
— Идите, идите отсюда. Нечего вам тут делать.
