— Держись, держись, не отпускай ветку.
Вдруг Алик почувствовал, как кто-то крепко ухватил его за шиворот и потащил вверх. Он перехватил руку, уцепился за сук, нашел ногой опору и с трудом подтянулся повыше. На толстой ветке удобно устроился худенький мальчик с большим биноклем на шее. Отдышавшись, Алик благодарно пожал ему руку.
— Друг? — кивнул мальчик на оставшегося внизу Гарика.
— Ага! — вспомнил Алик.
Мальчик вытащил из кармана аккуратный моток веревки, один конец закрепил на ветке, другой кинул вниз. Через минуту Гарик уже был наверху.
В темноте были видны только блестящие, широко раскрытые глаза незнакомого мальчика, бесшумно повторяющего непонятные английские слова.
— Как тебя зовут? — шепнул Алик.
— Вова, — ответил мальчик.
— А меня Алик. Его — Гарик.
— Я тебя знаю. Ты нападающий в Витькиной команде.
— Если тебя кто-нибудь обидит — скажешь. Мы с Гариком мигом ему морду начистим, — пообещал мальчишке Алик и покровительственно приобнял его за худенькие плечи.
С тех пор Вова часто приходил во двор на улице Карганова. Тетя Сара в первый же день внимательно оглядела Вову, спросила его фамилию и удивленно покачала головой. Вечером она рассказывала своему парализованному отцу:
— Помнишь Борю Бумбриха, папа? Какой был фотограф… Владимир — его сын. Очень приличный мальчик. Не пойму, как наши хулиганы с ним познакомились?
В июле вернулись из лагеря Витька с Сейфали. Их застукали в палате с папиросами в зубах, так что «прости-прощай», вторая смена! Витька с грустью вспоминал лагерные футбольные баталии, окидывал приятелей безнадежным взглядом и вздыхал:
— Разве это команда? Сброд. Даже защитника своего — и то нет…
Мальчишки виновато переглядывались и тоже вздыхали. Вова сидел на скамейке рядом с Аликом. Он рассеянно слушал Витьку, то и дело поправляя лежащий на коленях черный конверт.
— Что там у тебя? — спросил Витька.
Вова улыбнулся, встал со скамейки и начал раскладывать на освободившемся пространстве фотографии.
Карточки были отличные! На них были Алик, Гарик, Лятиф, дворовая кошка Майка, тетя Сара… И все выглядели немножко лучше, чем в жизни.
— Это я папиным аппаратом нащелкал, — объяснил Вова. — Потом проявил, напечатал…
— Ха, — усмехнулся Ровшан, защитник из соседнего двора. — Ты, небось, только на кнопочку нажимал, а пахан все остальное сделал. «Проявил» он, «напечатал»! — передразнил Ровшан Вову.
В это время на лестнице послышался стук каблучков. Это спускалась племянница тети Сары, Офелия. Все пацаны еще с прошлого года повлюблялись в Офелию, такая она была красивая. Высокая, с длинными светлыми волосами, тонкой талией. Если Офелия наведывалась к тете Саре, мальчишки целыми часами околачивались во дворе, чтобы не пропустить момент, когда она будет уходить.
— Какие шикарные фото! — остановилась Офелия. — Кто снимал?
Ребята дружно кивнули на Вову.
— Молодец, — похвалила Офелия. — А меня сможешь так? В следующий раз, когда я приду. Договорились? — и она зацокала своими каблучками к воротам.
Все молча смотрели на Вову. Он смущенно улыбался, выравнивая и без того ровную стопку фотографий. От них попахивало сладкими духами Офелии.
— Пристроился… — вдруг прошипел Ровшан. — Умеете же вы, жиденята… Небось пахан бабки лопатой на работе загребает, так еще и сыночка пристраивает!
Вова побледнел:
— Папа на фронте погиб, — срывающимся голосом проговорил он. — В сорок втором, в Севастополе…
Ровшан был уверен, никто за Вову заступаться не станет. Он ведь из чужого двора.
— Как ты его назвал? — отрывисто спросил Витька.
— Жиденком, — ухмыльнулся Ровшан. — А что?
Витька медленно подошел к нему, уставился исподлобья и тихо, почти неслышно, сказал:
— Катись отсюда. И из нашей команды тоже выкатывайся, фашист!
Лятиф, который всего несколько дней как научился свистеть, засунул в рот два грязных пальца и пронзительно свистнул.
— Фашист, — в один голос проговорили Гаврош и Алик, подталкивая Ровшана к воротам.
— Фашист, — присоединился к ним Сейфали.
— Гитлер! — заорал Лятиф.
Когда Ровшан покинул двор, Витька критично осмотрел невысокую Вовину фигурку. Пощупал мышцы на его руках и ногах, заставил побегать наперегонки с Лятифом.
— Завтра утром приходи. В защиту встанешь.
Потом спросил:
— Мяч-то хотя бы есть?
— Нет… — покачал головой Вова.
— Ну, ком-мандочка подобралась, — сплюнул на пыльную землю Витька. — Сброд какой-то…
И погладил свой старый потрепанный мяч.
Тренировки начинались в восемь. К двенадцати, когда солнце начинало уже припекать вовсю, Витька пинками загонял мяч домой. Кошка Майка устраивалась на солнцепеке, плотно зажмурив глаза и настороженно поворачивая левое ухо в сторону мальчишек.
Команда усаживалась под тутовым деревом, и Витька начинал обсуждать игру. Алика он обычно хвалил за ценные для нападающего качества — быстрые ноги, мгновенную реакцию и точный удар. Алик принимал похвалы с деланным равнодушием. Отворачивался, отколупывая ногтем краску с дворовой скамейки. На вопросительный взгляд Гавроша Витька одобрительно кивал. Прошли времена, когда Гарик испуганно «кланялся» любому мячу. Теперь он по-хозяйски подпрыгивал в воротах и отчаянно нырял за мячом на мягкий от жары асфальт, оставляющий на рубашке серые несмываемые пятна.
Вову почему-то не ругали вообще, хотя вначале у нового защитника ничего не получалось. Он суетливо крутился вокруг Алика, не в силах отнять мяч.
— Н-да, все-таки у Ровшана настоящий подкат был, — иногда задумчиво ворчал себе под нос капитан. Но ему тут же напоминали:
— Так зато «фашист» по ногам молотил, когда судья не видел, а Вовка честно играет.
Вечером в воскресенье на крохотном тети-сарином балкончике устроилась болельщики: мама Вовы, сама тетя Сара и парализованный дядя Моисей.
Через несколько минут должен был начаться матч с командой из соседнего двора.
Этот день выбирали очень долго, чтобы он совпал с выходным отца Сейфали. Иначе где бы мальчишки раздобыли настоящий судейский свисток?
Витька, нахмурившись и плотно сжав губы, бегал по полю. Его команда проигрывала. Ровшан играл за команду противников, и пройти его не мог никто. Зато в воротах Гарика мяч побывал уже дважды.
В перерыве пацаны угрюмо уселись под деревом. Разговаривать не хотелось.
— Хоть бы вничью… — тихо пробормотал Гарик.
— Ага, держи карман шире! — отозвался Лятиф, осторожно дотрагиваясь до запекшейся ссадины на колене.
Резко свистнул Сейфали. Второй тайм.
Один гол удалось сквитать сразу после свистка. Алик со злостью вколотил мяч в ворота противников: «Хоть не всухую!»
Затем отличился Витька.
Счет сравнялся.
Гарик, чуть согнув колени и вытянув перед собой руки, напряженно застыл в воротах. Вова крутился вокруг верзилы-нападающего, стараясь выбить у него из-под ног мяч.
Во дворе было слышно только старательное пыхтение и могучий топот.
— Да по костылям, по костылям надо было врезать! — досадливо бормотал Витька. — все равно не увидят!
Никто так и не понял, как это получилось. Вова отнял мяч у нападающего, финтом убрал с дороги противника и резко пробил с полулета. Мяч взмыл свечкой, по длиннющей дуге пролетел над головами игроков, миновал растерявшегося вратаря и… пересек отмеченную кирпичами линию ворот.
— Гол! — хрипло крикнул с балкончика парализованный дядя Моисей.
— Чистейший, мамой клянусь! — засмеялся Сейфали.
Противники спорить не стали. Даже они знали: стоит Сейфали взять в руки милицейский свисток отца — и на целом свете не найдется более честного и справедливого судьи, чем он.
Вова вдруг о чем-то вспомнил, подбежал к скамейке, на которую он еще до матча положил маленький кожаный футляр.
— Снимок на память! — Вова умело построил всех в три ряда. Отступил на несколько шагов, склонил голову к правому плечу, пригляделся. — Улыбочка…
Фотоаппарат тихо щелкнул, сверкнула вспышка.
Я перебрала старые выгоревшие снимки. На них все, кроме дяди Вовы. Строго сдвинув брови и зажав под мышкой ободранный кожаный мяч, прямо в объектив смотрел капитан команды, дядя Витя. Нападающий, дядя Алик, показывал рожки из-за круглой стриженой головы дяди Лятифа. Судья, дядя Сейфали, выпятил грудь, на которой блестел большой никелированный свисток. А в первом ряду, с закрытыми глазами, смущенно улыбался вратарь. Гарик. Мой папа. Он всегда боялся пропустить момент, когда нужно замереть, широко раскрыв глаза. Готовился к этому изо всех сил, даже бледнел от волнения.
Но почти всегда получался с закрытыми глазами.
