– Ты… ты… меня…
Я не дала ей произнести слово «достала», поспешив её успокоить:
– Я просто хочу, чтобы ты выглядела по-человечески!
Но у неё, к моему ужасу, брызнули слёзы из глаз, и она завопила:
– А чтобы я чувствовала себя по-человечески, ты не хочешь?
И как рванёт вперёд. Шлёп! – и прямо в лужу. Есть такие Никогда Не Высыхающие лужи, которые подло подкарауливают тебя, стоит тебе решить, что дождя давно не было и можно расслабиться. И наше пальто, только что из химчистки, всё – в бурых пятнах.
«Ну, по крайней мере, это не я ору на всю улицу», – подумала я мрачно.
На самом деле, мне было очень обидно. Так несправедливо, что она выставляет меня каким-то тираном! Это нечестно. Они с бабулей без меня просто пропали бы.
Я хожу за продуктами, отношу их вещи в химчистку, таскаю их по врачам, отмечаю, сколько денег мы потратили за месяц, и напоминаю им про дни рождения их же подружек.
А что я получаю в благодарность? Сплошное недовольство! «Ты мною понукаешь! Ты мною командуешь!» Бабушка, правда, не возражает. Она иногда шёпотом говорит маме, что я – «железная Вера». И тиранический тип. Но вслух – никогда. Прекрасно понимает, что у нас всё крутится именно потому, что я никогда не позволяю эмоциям брать над собой верх. Ещё она понимает, если у нас кончится туалетная бумага, а меня дома не будет, то маму за ней отправлять бесполезно – она потащится за ней в булочную.
Ладно, подумала я сердито, расправив плечи, выпрямив спину и стараясь идти идеальным шагом (он равен длине стопы), хорошо, что мамочка разозлилась. Просто прекрасно.
Слишком много командую? Могу и перестать!
Доведу её до кафе, где сидят эти тётки-издатели, и хватит с меня!
Может, ещё успею на маткружок. На вечернюю йогу – так точно. А если нет, по крайней мере лягу спать пораньше, чтобы успеть на утренние занятия. Йога у меня рано – в шесть утра.
Имела я глупость ввязаться в эту авантюру. Но разрулю я её – как надо. С чувством собственного достоинства и сдержанностью, которую я считаю добродетелью уже… сколько там? Год? Когда произошла та история?
Так, всё! Забыли.
И я крепко сжала в кармане остатки лопнувшего мячика.
Как я и думала: запала у мамочки хватило только на то, чтобы добраться до стеклянной двери кафе. Она вытащила руку из кармана, взялась за дверь и… обернулась на меня.
– Иду, – мрачно отозвалась я, но, заметив, на её лице радость, поспешила добавить: – Доведу тебя только до зала. Дальше сама разбирайся!
Мама переступила с ноги на ногу, и тогда я, взявшись за ручку двери, сама распахнула её и втолкнула маму внутрь.
Мы спустились по ступенькам в полутёмный холл. У входа горели три светильника в форме свечей, слева тянулся книжный шкаф, забитый книжками (типа, мы такие модные, гостям предлагаем книги, а не журналы), справа сидел гардеробщик в белой рубашке с закатанными рукавами и чёрной жилетке и, конечно, читал. И не абы что, а Джека Лондона. Мама, конечно, совсем оробела, и пришлось мне стащить с неё пальто, достать щётку для волос и самой её немного причесать. Потом я сняла и своё пальто, а наш чтец всё не мог оторваться от Лондона. Не кафе, а Ленинская библиотека. Может, тут вместо номерков – читательские билеты?
– Извините, – сердито сказала я.
– А? О, – только и сказал гардеробщик (типа, какая неожиданность – чьи-то вещи! В «библиотеке»!).
Он забрал нашу одежду и потащил к вешалкам.
А потом снова уселся с книгой. Кот учёный. А мама вдруг села на стул возле зеркала и стала похожа на Алёнушку на камне. Не столько позой, сколько цветом лица. Серо-зелёным.
Я вздохнула, достала свою косметичку. Развернула её к зеркалу и принялась красить. Снова провела по губам помадой, не забыв, конечно, про контур. А она даже не посмотрела на своё отражение.
Она никогда не смотрит на себя в зеркало. Как будто ей противен собственный внешний вид. Я этого не понимаю. Ну, противно тебе на себя смотреть. Ну измени что-то! Сходи в спортзал, к косметологу, да просто в Интернете по форумам полазай, там столько советов по красоте – просто библиотека. Хочешь – прикладывай к векам лёд – хоть с ромашкой, хоть с петрушкой. Хочешь – маски из свёклы на ночь делай (только утром не забывай смывать, видок тот ещё, словно с тебя содрали кожу).
Мы с мамой часто ругаемся из-за того, что ей на себя плевать.
Как-то я её заставила посмотреть на себя перед выходом. Ещё ей красиво шарф повязала. Узлом «аскот». На одном сайте прочитала, что он придаёт образу женственность. Я долго крутила его, натягивала, связывала кончики, прятала их под воротник её блузки, а она посмотрела на себя, вздохнула… и махнула рукой.
Только моё главное правило («Не показывай эмоции!») не дало мне на неё заорать. Но она всё поняла по взгляду. Сразу опустила голову, испугалась. Как черепашка – нырк под панцирь. Вот и сейчас. Сидит грустная, смотрит на свои брюки в пятнах. Давит мне на психику. И кто из нас ещё тиран?!
– Ну хорошо, – сказала я, – пять минут. Я посижу с тобой там ровно пять минут.
– Правда?!
Мама вскочила, обняла меня и… поцеловала меня в щёку.
– Ты что? – прошипела я, и гардеробщик от испуга выронил своего Лондона. Прямо в грязь, которая осталась от маминых подошв.
– А что? – растерялась мама.
Я в отчаянии смотрела в зеркало. На моей щеке, идеально затонированной и припудренной, отпечатался след алых губ!
– Мама! Ну хоть иногда можно включать голову! Ты хоть чуть-чуть думаешь! Ты! Ты!
«Не показывай эмоции!»
Я тряхнула головой. Ладно, у меня всё равно не хватит слов, чтобы показать все эмоции.
Просто выхватила из косметички салфетку, принялась тереть щёку. Как назло, я не захватила ни одного средства для снятия макияжа! Но мне и в голову не могло прийти, что оно мне может понадобиться! Я ж не с ночёвкой пришла в это дурацкое кафе. Кто ж знал, что у моей мамы вместо головы – тыква! Ну то есть я всегда это знала… Но не до такой же степени!
Мама с перепугу спряталась за стойкой гардероба и выглядывала оттуда, как рядовой Райан из окопа.
– Кремом попробуйте, – посоветовал гардеробщик, подняв книгу и тщательно протерев салфеткой обложку. Читать дальше он не стал, просто положил книгу на стойку.
Конечно, тут у нас кипят такие страсти, по сравнению с занудой Лондоном Шекспир отдыхает!
– У меня нет крема!
– А держите мой, – сказал гардеробщик и, покопавшись в карманах, выудил длинный белый тюбик.
Я брезгливо поморщилась, но крем взяла. Нельзя же было идти к людям со следом помады на щеке! Мама схватила книгу и прикрылась ею, словно я собиралась метнуть кремом в неё.
– Не смешно, – отрезала я, поднесла тюбик к глазам и возмутилась: – Он же для рук!
– А какая разница? – пожал плечами гардеробщик. – Вам же стереть надо краску со щёк? Так любым жиром можно… Хоть свиным.
– Спасибо за совет, – мрачно сказала я, выдавливая крем на салфетку и яростно протирая им щёки.
– Проверено на практике, – заверил меня гардеробщик, – краску можно любым маслом оттереть. Подсолнечным, например. Но лучше всего жиром. Животным. Вот у свиней…
– Да что вы заладили, жир, жир, – разозлилась я, – откуда вы это взяли? И вообще, я, между прочим, веге…
– «Выбирай, – торжественно сказала мама, открыв книгу, – познаешь печаль и волнение, когда будешь лежать на убойном поле, а солнце припечёт твои больные суставы и вытопит жир из твоего тощего тела, как вытапливают сало из жареного поросёнка».
– … тарианка, – закончила я, – и ты, мама, это знаешь!
– Я просто ответила на твой вопрос, – обиженно сказала она, – ты спросила, почему, откуда он это взял, я тебе и прочла. Это, кстати, классика, «Джерри-островитянин»!
– Я и без него это знал, – сказал гардеробщик, забирая у мамы книгу, а у меня – крем. – Вот ведь как? Помогаешь людям, а они тебя ещё и поучат жизни.
– Погодите, – пробормотала я, присматриваясь к своему отражению, – стоп, стоп… дайте-ка мне этот крем ещё раз!
Я перевернула тюбик, поднесла его к лампочкам-свечкам и к своему ужасу прочитала, что…
– Он с облепиховым маслом!
– Не знаю, – проворчал гардеробщик, – я состав кремов не читаю.
– Ну конечно, вы же Джека Лондона читаете, – проговорила я сквозь зубы, – про свиной жир… а вот облепиховый…
– Детка, но почему? – начала мама.
– Да потому. Что. У меня. Теперь. Жёлтые. Щёки. И не заметит этого только слепой!
Я не орала. Я чеканила слова, как монеты.
– Я не вижу, – отреклась мама.
– Я тоже, – подтвердил гардеробщик, который слишком близко, на мой взгляд, придвинулся к маме.
Я молча посмотрела на них, чтобы они поняли смысл моей последней фразы. Потом снова глянула на себя.
Ужас. Кошмарный кошмар.
– Мама, знаешь, – начала я уже, наверное, в сотый раз, – я, пожалуй, внутрь не пойду. Я…
– Хорошо, – вдруг согласилась мама.
Она сняла очки и начала протирать их краем свитера. С чего они у неё вдруг запотели?
