Уве Тимм - Руди-Пятачок

Между прочим, однажды я сам написал такую вот записку:

Это значит «Я три дня был один».

Мы мечтаем о том, что папа в один прекрасный день обнаружит описание какого-нибудь древнего клада. И мы всей семьей отправимся в Египет и выкопаем сокровища фараонов: гору драгоценных камней, золота и серебра. Приятно представлять, сколько всего мы понакупим на это золото. Но папа говорит, что клад надо будет отдать в музей. Мы, в принципе, не против. Вот только если бы папа по-прежнему работал в музее, а не сидел сиднем дома и не ворчал на всех и вся. Тогда по крайней мере мы могли бы бесплатно любоваться на наши сокровища, выставленные в витринах.

Вечером, вернувшись из школы, мы принялись за постройку будки для поросенка. Я выпросил в овощном магазине три ящика, разобрал на доски и сколотил из них три боковые стены и двускатную крышу. Бетти купила в цветочном магазине торфяную крошку, чтобы усыпать ею пол в будке, — так Руди будет теплее лежать. Мы с ней заспорили, кому сыпать торф: ей, раз она его покупала и тащила домой, или мне, потому что я раздобыл ящики. Как вдруг в дверях веранды появился Руди. Он улизнул от Цуппи, когда та открыла дверь — посмотреть, каково ему там в ванной. Руди выбежал в сад и прямиком направился к луже, плюхнулся в нее и довольно захрюкал.

Вывалявшись в грязи от пятачка до хвоста, он радостно промчался по саду, а потом — о ужас! — вбежал назад в квартиру. Мы бросились его ловить — куда там! Поросенок пулей влетел в папин кабинет, запрыгнул там на диван, столкнул настольную лампу, а потом принялся крутиться на светло-сером ковре, по которому даже нам, детям, разрешалось ступать только в носках, и наконец забился под диван. На ковре остались четкие следы его грязных копытцев.

Папа рассердился не на шутку: он растянулся на полу и попытался линейкой выгнать Руди из-под дивана.

— Проклятый грязный поросенок! — шипел он.

Тут Руди заметил Цуппи и пулей выскочил из своего укрытия. От неожиданности папа ударился головой о край дивана, но все же попытался схватить поросенка. Это ему почти удалось, но Руди отскочил чуть в сторону и, прочертив на бегу длинную грязную полосу на белой стене, пробежал по разложенным на полу листам кальки, на которые папа срисовал иероглифы с одного древнего камня. Дальше — больше: Руди ворвался в мамину комнату, уронил папку с табелями, в которые мама записывала оценки своих учеников, промчался галопом по детской комнате и опять выскочил в сад, где вновь плюхнулся в грязь. Мы поспешили захлопнуть дверь веранды, чтобы он не смог еще раз вбежать в дом.

Что теперь будет?

Но, удивительное дело, из папиной комнаты не доносилось ни звука.

— Может, он там сознание потерял? — испугалась Бетти.

На цыпочках мы подошли к двери кабинета и заглянули внутрь. Папа сидел, уставившись на разложенные на полу листы кальки, по которым только что промчался Руди, оставив следы своих грязных копытцев. Следы эти смотрелись маленькими галочками и черточками среди древних значков.

— Папа, — прошептала Цуппи, — тебе что, плохо? — И, расхрабрившись, добавила: — А свиньи очень забавные животные, правда?

Но папа не пошевелился и ничего не ответил. Он словно вдруг оглох и только молча разглядывал иероглифы с отпечатками копытцев Руди.

— Интересно, — проговорил он наконец. — Если учесть следы вашего поросенка, то надпись читается совершенно иначе. Вот что теперь получается: «Отец спокойно принимает все то, что не может изменить».

— Мы его заперли, — сообщила Бетти.

— Кого?

— Руди.

— Вот как! Значит, вы достроили будку?

— Нет еще.

И мы все вместе отправились в наш садик. Цуппи пришлось держать Руди, чтобы тот на радостях не принялся прыгать на папу. Руди как-то особенно прикипел к нему, хоть папа и собирался выставить его из дому. Может быть, поросенок почувствовал, что папа его недолюбливает, и хотел к нему подлизаться.

— Пожалуй, выглядит она не очень надежной, — заключил папа, осмотрев будку. — Надо бы обить ее толем — от дождя.

И тут за забором залаял бультерьер господина Шустерберга. Господин Шустерберг — владелец нашего дома — живет на два этажа выше нас. Он не очень-то любезный, а его бультерьер и подавно. Пес явно учуял Руди и теперь разрывался от лая.

— Ну-ка, живо, спрячьте вашего поросенка, пока господин Шустерберг его не увидел, — скомандовал папа. — Да заткнись же ты, гадкая псина! — шикнул он и погрозил бультерьеру кулаком.

Уже в квартире, когда мы заперли Руди в ванной, папа сказал:

— Или мы избавляемся от этой свиньи, или господин Шустерберг нас самих выставит за дверь вместе с вашим поросенком.

А потом наступила среда — именно в этот день мы должны были выставить Руди-Пятачка из дома. Мама пыталась нас к этому подготовить.

— Вы же сами видите: свинье в нашей городской квартире не место, — говорила она. — Да и Руди будет рад-радешенек, если мы отдадим его какому-нибудь фермеру.

Как раз накануне вечером папа достроил будку для Руди. Сначала он попробовал просто вбить по паре гвоздей здесь и там, но потом решил разобрать все на доски и сколотить их заново.

— Да, неказистая вышла будочка, даже страшненькая, — проговорил он, осмотрев обитый толем ящик. — Вот бы построить для Руди настоящий сельский домик!

Мы воспрянули духом: если папа возьмется за перестройку дома для Руди, то вряд ли потом захочет его выгнать. Папа проработал в саду до позднего вечера и даже начал выпиливать пару конских голов — наподобие тех, какими в Нижней Саксонии украшают крыши сельских домов. И вот, только мы улеглись спать, раздался дикий крик. Мы мигом вскочили и бросились посмотреть, что стряслось. Папа стоял посреди кухни, высоко подняв вверх указательный палец. Из пальца текла кровь. Мы страшно испугались, решив, что это Руди его укусил. Но оказалось, что папа порезался, пока выпиливал резьбу. Пришлось маме забинтовать ему палец. Рана была довольно глубокая, и повязка получилась внушительная.

— Ну вот, — вздохнул папа, — теперь я не смогу печатать на машинке, а все из-за этой свиньи.

Он назвал поросенка не Руди, а «свинья». Это был дурной знак: просто свинью легче выгнать из дома, чем поросенка, которого зовут Руди-Пятачок.

Мы так разволновались, что не могли заснуть, все думали: как бы сделать так, чтобы Руди остался с нами. Может, его в подвале запереть? Нет, его там быстренько обнаружат: он ведь молчать не станет. К тому же в подвале темно и сыро. Спрятать в саду? Но там ни одного укромного уголка, да и палисадник у нас совсем крошечный. Наконец, Цуппи осенило:

— Давайте превратим Руди в свинью-иероглиф! Папа такого наверняка никогда не видел.

— И как же мы его превратим?

— А просто возьмем и испишем его всего.

— Что же ты напишешь? «Папин любимчик»?

— Тоже сказанул! Нет! То предложение, которое папе так понравилось. Ну то, с которым ему Руди помог: «Отец принимает спокойно все, что не может изменить».

И вот ночью мы выбрались из постелей, прокрались в папин кабинет, взяли свиток папируса и прошмыгнули в ванную комнату. Маминым карандашом для бровей мы старательно вывели на розовой спине Руди иероглифы. А он стоял себе смирно и только разочек тихонько захрюкал, видимо, от щекотки.

Обычно утром мама нас не добудится, но на этот раз мы сами вскочили ни свет ни заря, побежали в ванную и выпустили Руди. А потом распахнули дверь в родительскую спальню. Поросенок мигом проскользнул в комнату. Мы ждали, когда же папа рассмеется? Сперва было совсем тихо, а потом из спальни донесся ужасный крик. И тут же с кухни прибежала мама.

— Боже, неужели он опять порезался? — спросила она и распахнула дверь спальни.

Оказалось, папа под одеялом боролся с Руди. Тот ведь не знал, что будить папу надо осторожно, и живенько забрался к нему на кровать. Папа вскочил и стал за задние лапы стягивать поросенка с постели.

— Прочь! — кричал он. — Вон!

Папа выгнал Руди из спальни и погнал его по коридору. Как только поросенок выбежал в сад, он тут же захлопнул за ним дверь. А на улице, между прочим, шел дождь. Руди сидел на крыльце, печально опустив уши, и смотрел на нас в окно. Нам хорошо были видны иероглифы у него на спине. Но папа в гневе их даже не заметил! Может, потому что не успел как следует проснуться.

— Хорошо, что мы взяли мамин карандаш, — сказала Бетти. — Он водостойкий.

— А если Руди простудится там на дожде и у него начнется насморк? — волновалась Цуппи.

— Свиньи так просто не простужаются, — буркнул папа. — Они привыкли жить на воле. А вот в квартире как раз нет.

И он направился в ванную. Вскоре и оттуда послышались его проклятия.

— Что там еще? — испугалась Бетти.