Набрал я ноль девять — справочную.
— Скажите, по какому телефону про погоду узнать можно?
— Погоду по радио надо слушать и в газетах читать.
— Газета еще не пришла, а радио мне бабушка помешала услышать.
— Тогда звоните в бюро погоды…
Стал я набирать бюро погоды.
— Иди завтракать! — зовет бабушка.
— Ну вот, сбился.
Снова набираю. Коротенькие гудочки. Занято. Еще набрал. Снова коротенькие.
— Ты завтракать будешь или нет?
Не до завтрака мне. Я в бюро погоды звоню.
Занято бюро погоды.
Димке звоню — и у него занято.
В бюро опять — и бюро не отвечает.
Наверное, Димка с бюро переговаривается. Да не только Димка! Весь город, небось, сегодня из всех квартир звонит. Морозом интересуется.
— Ты что, в школу собираешься или нет?
— А нам сказали: «Если мороз — не ходите».
Насчет градусов я не уточнял.
Чего бабушку волновать?
В общем, я неплохо время провел. На коньках покатался, с горки на санках слетал, погулял на свежем воздухе. К обеду пришел — Димка Буркин звонит.
— Ты чего в школе не был?
— А разве надо было?
— А как же?
— Я в бюро погоды звонил.
— Ну и что?
— Там занято было. Я и не знал — идти или не идти в школу. Решил на всякий случай не пойти.
А надо было пойти, значит. Не угадал. Нехорошо получилось.
А все из-за того, что бюро погоды занято было. А занято потому, что все звонили.
Любопытные!
А из-за них человек школу пропустил.
— И совсем не так. Я знаю, как правильно. Вот… Берешь платок. Складываешь два конца. Вывязываешь ему голову. А тут будут ухи. Я знаю, как правильно.
— Ты не говори, как правильно. Ты сделай, как правильно…
— Пожалуйста. Вот. Беру платок. Складываю два конца… Вывязываю ему голову. А тут…
— Ну?
— Сейчас. Не сбивай. Я знаю, как правильно. Беру платок. Складываю два конца. Вывязываю голову…
— Где твои ухи?
— Не мои ухи, а Зайцевы ухи. Ты меня не тормоши. Я знаю, как правильно. Сейчас должны получиться ухи. Беру платок… Два конца… Вывязываю голову…
— А ну-ка давай мне. Вот тебе ухи, вот тебе заяц.
— Это неправильный заяц!
— Пусть неправильный, зато заяц. Говорить, как правильно, — это одно, а сделать зайца — совсем другое.
У меня бабушка не кто-нибудь. Артистка в театре.
Веселая такая бабушка. Как придет к нам — мандарины принесет, конфеты. И смеется.
— Ну, — говорит, — Натка, поздравь бабушку. Я новую роль получила. Скоро играть буду.
И смеется. Любит бабушка поиграть.
А под каникулы пришла — мандарины и конфеты в руках, а сама не смеется.
— Новую роль получила, — вздыхает. — В детской сказке играть буду.
Я так обрадовалась! На утренниках бабушка играть будет. А то я ее никогда в театре не видела. Она все вечером, для взрослых играет. А на каникулах для детей будет.
Пошли мы с мамой в театр. Сказка называется «Аленький цветочек». И сказка интересная, и бабушку посмотрим.
Я всем соседям в зале объяснила:
— У меня бабушка — артистка. Сегодня в этой сказке участвует.
Раскрылся занавес — и началась сказка. Аленушка с сестрицами и нянюшкой своего батюшку отца в дальний путь провожают, а я думаю: «Когда же бабушка выйдет?»
Мама говорит:
— Сиди спокойно!
А я не могу спокойно сидеть. Дальше — страшное пошло. Завыл ветер, зашатались деревья, заиграла музыка, и на помеле прикатила Баба-Яга. Страшная вся. Нос длинный, горбатый. Волосы косматые. Голос хриплый, простуженный.
Некоторые ребята даже зажмурились от страха. Я не зажмурилась, но думаю: «Скорей бы все это кончилось». А тут Баба-Яга такое затеяла — выдает себя за нянюшку. Пришла к Аленушке и давай ее обманывать: «Я — твоя нянюшка!»
Ребята разжмурились и кричат Аленушке, и я вместе с ними кричу:
— Не верь ей, не верь! Это — Баба-Яга!
Аленушка не слышит, бедная!
Музыку опять заиграли, и закрылся занавес.
— Все? — спрашиваю.
— Нет, это только антракт. Мы теперь к бабушке пойдем. За кулисы, туда, где артисты.
Ой, я совсем про бабушку даже забыла. Прошли мы к двери, куда входить запрещено. Объяснили, что бабушка наша играет. Открыли нам запрещенную дверь — а там Баба-Яга стоит.
Я как шарахнусь!
А она говорит человечьим голосом:
— Что же ты, Натка, пугаешься? Это же я — твоя бабушка!
«Знаю я, какая ты бабушка, — думаю. — Я тебе не Аленушка — не обманешь».
А тут мама говорит:
— Не узнаешь бабушку?
Я стою, чуть не плачу, дрожу вся:
— Ты не бабушка, ты — Баба-Яга. Не верь ей, мама!
А Баба-Яга говорит:
— Да что ты, Натка! Посмотри — нос у меня наклеенный. И волосы накладные.
Снимает Баба-Яга нос и волосы, а под Бабой-Ягой — моя бабушка. Тут звонки прозвенели.
— Мне на сцену пора, — говорит бабушка.
А я ей:
— Бабушка, не надо обратно на сцену идти. Не делай вреда Аленушке, она — хорошая.
— Да как же я не пойду. Ведь это моя работа.
— Нехорошая твоя работа, — объясняю.
— Людей обманывать! Зачем тебе такая работа?
— Ну как зачем? Я хорошо зарабатываю.
— А зачем хорошо зарабатывать?
— Чтобы тебе мандарины, конфеты дарить.
И мандарин мне протягивает.
А я не беру, дрожу вся.
— Не надо мне мандаринов!
Сели мы в зал обратно. А соседи меня спрашивают: «Кем же твоя бабушка участвует в этой постановке?»
Я призналась, что она у меня Баба-Яга.
И все соседи стали на меня нехорошо коситься.
— Пойдем домой, — шепчу я маме. — Пойдем, я боюсь.
Мама говорит:
— До конца досмотрим.
А я до конца смотреть не стала. Я до конца зажмурилась. Я только слушала до конца. Я только слушала, а сама думала: «Когда я вырасту и стану хорошо зарабатывать, я обязательно буду бабушке деньги давать, чтобы никогда ей в Бабу-Ягу не превращаться».
Бедная бабушка!
Из-за мандаринов на такое пойти!
Санна Санна сказала в начале урока:
— Кому что неясно будет — поднимите руку. Без крика. И стала писать на доске:
«Р…бята», «окт… брята».
Вместо буквы — три точки. Вместо трех точек надо букву ставить.
— Пишите в своих тетрадках, — говорит Санна Санна, а сама на доске продолжает.
Я стал писать в своей тетрадке, и мне неясно стало. Три точки оставлять или новую букву прямо вписывать. Поднял я руку. А вокруг ребята кричат:
— Санна Санна, а после слова надо точку ставить?
— А слова с большой буквы писать?
— А можно каждое слово с новой строчки?
Санна Санна всех ругает, что они не руку держат, а с места кричат.
— Ну что за крик, Валяев! Ставь точку. Ты думаешь, я глухая. Страшилов? Можно с новой строки. Неужели трудно руку поднять?
Руку поднять нетрудно. Я поднял руку и держу.
А Санна Санна отвернулась к доске, новые слова выводит: «Малыш…», «маш…ны»…
Ребята, которые кричали, давно уже пишут.
Я один руку держу. Не знаю, как писать.
Санна Санна за учебником к столу подошла, заметила меня, говорит.
— Руку плохо держишь. Поставь на локоток.
Я поставил на локоток.
Санна Санна снова писать на доске стала. Слов на доске все прибывает да прибывает. Ну, думаю, списать не успею. Стал я шептать тихонько:
— Санна Санна…
Не слышит, что ты будешь делать!
— Санна Санна, — громче шепчу.
— Что за шепот в классе! — не оборачивается.
Решил я тогда ближе подойти. Вылез из-за парты. Обернулась, заметила меня:
— Что ты по классу гуляешь, Облынин?
Вернулся.
— Кто плохо себя будет вести, — говорит Санна Санна и пишет на доске, — того занесу на промокашку.
Это привычка у нее такая — всех плохих на промокашку сперва записывать, а потом в журнал переносить.
Я держу руку. Не хочу на промокашку.
А тут тетя Нюша снизу пришла. Учительницу вниз вызывают. Что-то случилось внизу.
— Я спущусь ненадолго, — говорит нам Санна Санна, — а вы дописывайте.
Хорошо тому дописывать, кто пишет. А кто еще не начал — что делать?
Пришла снизу, спрашивает:
— Кто задание выполнил?
Только тут опустил я руку. А все подняли.
— А ты что же, Облынин. Как по классу гулять — ты первый, а как задание выполнить…
Подошла ко мне Санна Санна, увидела чистую тетрадку и ахнула.
— Так, — говорит. — Гулял, шептался и ничего не сделал!
И занесла меня на промокашку.
