Кстати, раз уж я упомянула ОДНО ГРУСТНОЕ И УЖАСНОЕ СОБЫТИЕ… Я пишу этот дневник для папы. Я представляю, как он смотрит на меня, как читает всё, что я пишу. Так что дневник — для него. И о нём. Папа — во мне, в моих мыслях и словах, и за словами, и между строк. Иногда я говорю людям, что папа умер до моего рождения, но это неправда. Я даже немножко его помню. Я об этом тоже напишу. Я часто представляю, как он смотрит на меня с неба — выглядывает откуда-нибудь из-за лунного диска. Привет, папуль! Знаешь, я счастлива. Да, и мама тоже. Спокойной ночи, пап.
Всё, ныряю обратно в постель. Луна светит прямо на меня. Завтра я туда ещё что-нибудь впишу. А сейчас постараюсь уснуть, но так, чтобы увидеть во сне летучих мышей, кошек и сов.
Бананы, невменяшки, прекрасное дерево и скучный рай
Мы позавтракали. Ели бананы, йогурт и тосты с повидлом. Просто объеденье. Я рассказала маме, что завела дневник. «Замечательно», — ответила она. Я пообещала показать ей некоторые записи. Когда-нибудь. «Замечательно», — ответила она и предложила полепить сегодня вместе из глины. «Замечательно», — ответила я. А потом я вышла из дома, залезла на дерево. И вот сижу теперь тут.
Я люблю моё дерево. Я залезаю сюда каждый день, уже года два. Обхватываю ствол руками и ногами и добираюсь до ветки, которая отходит от ствола примерно на уровне моей макушки, чуть выше. Я усаживаюсь на неё верхом и прислоняюсь спиной к стволу. Иногда сижу, свесив ноги вниз. Иногда поджимаю их, чтобы можно было положить на коленки книгу. Тут и так и этак сидеть удобно, точно специально для меня устроено. И все знают, что это моё всегдашнее место, что я тут и рисую, и читаю. Или просто думаю, смотрю на всё вокруг, слушаю. Отсюда хорошо любоваться миром.
Сейчас ранняя весна. Недалеко от меня пара дроздов вьёт гнездо. Гнездо почти готово. Я это точно знаю, потому что время от времени залезаю повыше и заглядываю: что там у них? А однажды, уже совсем скоро, я загляну в гнездо и увижу на донышке яйца. А потом птенцов. А потом они подрастут и оперятся. И будут учиться летать. F потом я увижу, как они — уже не птенцы, а птицы — взмоют в синее-синее небо. Разве это не чудо? Когда я залезаю выше своей ветки, ближе к гнезду, дрозды поднимают возмущённый галдёж: «Веди себя прилично! Нахальная девчонка! Слезай немедленно!» Но на самом деле они, по-моему, притворяются и совсем на меня не сердятся. И не боятся. Кошку, например, или незнакомых людей они боятся гораздо больше. А меня, наверно, уже принимают за свою: я для них какая-то странная птица или ветка, которая время от времени движется. Может, если я просижу тут очень долго и совсем неподвижно, они совьют гнездо прямо на мне — на коленях, на голове? Или в ладонях. Надо только заранее сложить их в форме чаши. И замереть. Об этом есть целая история.
Давным-давно жил-был в Ирландии святой угодник по имени Кевин. Однажды он молился, простирая руки к небесам, туда, где, как он полагал, находится рай, а там — Бог. И тут с небес слетела птица, чёрная дроздиха, и отложила яйцо прямо Кевину в ладони. Угодник была хорошим человеком, и он замер. Нельзя же допустить, чтобы яйцо разбилось. Надо его беречь и греть — тогда на свет появится птенец. Кроме того, Кевин наверняка считал, что яйцо ему послал сам Бог. Поэтому Кевин остался стоять с руками, воздетыми к небесам, где, как он полагал, находится рай, а там — Бог. День за днём, ночь за ночью он высиживал, то есть выстаивал, яйцо, и наконец дроздёнок вылупился. Только представьте: крошечный комочек, топорщит мокрые крылышки, разевает клювик и — пищит! А потом вы его растите. А потом он вырастает и… улетает!
Несколько минут назад в конце нашей улицы мелькнули мои бывшие одноклассники. Они меня, конечно, заметили, но теперь хотя бы не смеются. И обзываться перестали. В последнее время они только закатывают глаза, перешёптываются и — топают дальше, к воротам школы, в свою клетку.
А иногда просто проходят мимо. Раньше-то они непременно обзывали меня ведьмой и невменяшкой. Орали: Обезьяна! Ворона! Так они развлекались весь прошлый год. Летом кидали мне во двор ромашки и кричали: Ромашки для невменяшки! Иногда бросали пакеты с водой: Водицы для психбольницы! Короче, демонстрировали прямо-таки чудеса изобретательности.
И вот наконец я слилась для них с пейзажем. Птицы считают меня веткой, а эти — камнем. Или фонарным столбом. Ну и ладно. Мне они тоже никто. Я на них даже не смотрю. Да кто они такие? Тьфу! ТЬФУ! Ничтожества!
С дерева нашу Соколиную улицу видно насквозь, от начала до конца. Улица узенькая, дворики маленькие, одно дерево только и помещается перед домом. Сами дома стоят в рядок: одинаковые, старинные, им лет по восемьдесят, не меньше. За домами — гаражи и тропинки вдоль заборов. Соколиная улица не кончается, она переходит в Воронью. Там дома побольше и постарше. У меня там есть собственный дом. То есть он станет моим, когда вырасту. Дом довольно ветхий, и там живут потрясающие существа. Спасибо тебе, дедушка! Я поднимаю глаза к небу. Спасибо тебе, дедушка! Ты оставил этот дом мне. Так прямо и написал в завещании. Дедушка тоже умер. Мы говорим, что он в раю, вместе с папой.
Рай. Раньше я думала, что сама идея рая — какая-то глупость. Ведь если представить всех, кто уже умер, и собрать всю эту толпищу, будет ужасно тесно! Где во Вселенной столько людей разместить?
— А лай болсой? — спросила я маму однажды, когда я ещё не очень хорошо выговаривала звуки.
Мимо нас ехал кортеж с гробом: покойника везли на большое кладбище на улице Джесмонд, туда, где похоронен папа.
— Рай? Конечно большой, — ответила мама. — Очень-очень большой.
Тогда я попыталась представить все кладбища во всём огромном мире. И всех похороненных там людей. Ведь людей до нас было очень много, и все они умерли, и так продолжается уже много-много лет. В голове не умещается!
— Лай дозен быть гламадный! — заключила я.
— Ты права, — сказала мама.
А потом мы с мамой прочитали в энциклопедии, что на Земле во все предыдущие эпохи, вместе взятые, не считая последних пятидесяти лет, проживало меньше людей, чем живёт сейчас.
Мы очень удивились.
И тогда, не сразу, конечно, а через пару часов, до меня дошло самое главное.
— Лай не такой уз болсой! Не более Земли!
— Да, пожалуй, — согласилась мама.
И мы рассмеялись. Ведь понятно, что Земля — всего-то песчинка во Вселенной. Да и на Земле пока не очень тесно. Тут может поместиться ещё много тел, а в раю — много душ.
Теперь-то я рассуждаю совсем иначе. Идея рая мне по-прежнему кажется нелепой, но уже по другим причинам. Когда люди пытаются описать рай, мне становится тоскливо. Даже тошно. Рай — это скучное-прескучное место. Ну что там делать? Петь, питаться нектаром и ещё какой-то ерундой, пялиться на Бога, восхвалять Его и быть образцово-показательным? СКУКОТИЩА! Только подумаю — уже зеваю во весь рот. Кому охота так жить век за веком, век за веком? Может, рай — для миссис Черпенс? Ну уж во всяком случае не для меня. Я уверена, что даже ангелам там давно всё опостылело. Ангелам наверняка хочется бананов, мармелада-шоколада, хочется слышать, как звенят комары и жужжат мухи, хочется лазить по деревьям, играть с кошкой. Спорим, они смотрят на нас сверху и завидуют? Они бы с радостью пожили как люди. Да-да, они бы хотели стать людьми. Ну разве что перспектива смерти может отвратить их от этой затеи.
Короче, на самом деле ни в какой рай я не верю. И в ангелов тоже. Я уверена, что это — всё, что я вижу вокруг, — и есть единственно возможный рай. Просто люди этого пока не осознали. Они не понимают, что они и есть ангелы. Других не бывает.
Скажете, глупость? Вовсе нет! Посмотрите на дроздов, на блики солнца на их чёрных перьях. Чёрное серебрится, отливает лиловым, зелёным, даже белым! А теперь послушайте, как они поют! Посмотрите, как слетают с дерева и устремляются в небо! А почки? Только взгляните! Вот почка, а скоро будет листок — зелёный, клейкий… Я могу всё! Могу потрогать ствол дерева. Какой он шершавый и крепкий! Могу прислушаться к биению своего сердца, ощутить, как солнце гладит мне щёку, как ветер развевает волосы! Вспомните, как звучит человеческий голос, как устроена Солнечная система, как греет ладонь кошка — только гладь! А море? А бананы? А утконос? А какие штуки умеют мастерить люди! Дома строят, дороги мостят, тротуары по бокам прокладывают, шпилями небо протыкают! Придумали автомобили. Слагают песни, сочиняют стихи. Да-да, я знаю, до ангелов людям далеко, люди несовершенны. Но совершенство — это же скукотища. Разве в нём смысл?
Оглянитесь! Вберите в себя мир. Понюхайте его, лизните, вслушайтесь в него, потрогайте, всмотритесь. Да, про его несовершенство я тоже слышала. В мире без всякой причины происходят ужасные, ужасные вещи. Вот почему, почему умер мой папа? Почему в мире случаются голод, страх, тьма, войны? Не знаю я этого, я же ещё ребёнок. Откуда я возьму ответы на все вопросы? Но этот ужасный мир так странно прекрасен… так благоуханно прекрасен… у меня даже сердце останавливается!
