Ознакомительная версия.
Но вот идти вместе — это какой-то ужас. Ведь есть люди выше меня, у них ноги длиннее.
Чего они так еле тащатся?! Правда, я редко пешком хожу. Пока асфальтовый сезон — стараюсь на колёсах. Самокат, ролики там. Доску осваиваю, такой маленький скейт, но пока не очень научился. Лучше всего на роликах — надел, и привет! И никого не ждать.
* * *
Толчковая — правая. А еду левой. Это главное. Главная нога — не та, которой толкаешься, а которой на самокате стоишь. Конечно, можно и поменять ноги. Вроде бы всё то же самое делаешь. Но снижается и скорость, и маневренность. Устаёт не та, что толкается, а которая везёт. И толкаться надо грамотно, ногу ставить на препятствия. На трещины там. Ну и плитки жёлтые контактные — ногу ставишь на них, чуть приподнимаешь самокат и толкаешься. Хотя вообще, конечно, я падал не раз на плитках этих. Надо бы, в идеале, место оставлять, чистый асфальт, чтобы можно было объехать.
А если лететь под гору, то я стою двумя ногами, правую ставлю крепче, переношу на неё вес тела. Чтобы разгрузить левую, рабочую.
Ещё вот что важно: конфета от горла, леденец. Почти всегда в кармане. От скорости у меня перехватывает в горле, от холодного воздуха; и почти всегда на выходе — кашель и насморк. И леденец очень помогает. Если сразу за щёку его. Всякие там с эвкалиптом, или просто мятные.
На самом деле я часто забываю это, про леденец. И потом горло болит. Но если бы я писал самоучитель езды на самокате, я бы не забыл про это. У нас холодная страна. Без леденца за щекой никак.
А в метро на самокат можно повесить сумку. Главное, чтобы он не укатился и не хлопнулся на пол. Я как-то расколотил сметану; она в пакете была, и я этот пакет на руль повесил. Из пластиковой коробки вылилось, всё было потом в сметане этой.
Самое странное, что в том же пакете были яйца. И ни одно не разбилось. Это странно, но факт.
Почему я на метро ехал с продуктами? Я же всегда возле дома покупаю. Не помню…
* * *
Рядом в метро стоит девушка в синем пальто, читает книжку. Заглядываю — стихи. Вот странно. Я не могу читать, всё-таки неловко, но вижу — стихи.
Не люблю стихов, я их не понимаю. Может, от того, что это медленное чтение. Я пробовал читать, но от меня всегда мысль ускользает, о чём это. Ну, читаешь. И понимаешь — тут определённый ритм есть, тарарарам, парам-парам. А глаза этого ритма не выдерживают, дёргаются вперёд, вниз скользят, ищут — про что? Что было, чем кончилось?… Потом назад… Так и бегают по странице, и никак не улавливается смысл. А если улавливается — оказывается всё просто, смерть там, или любовь, или дерево растёт. Ну, я упрощаю, конечно. Но всё равно непонятно, чего было огород городить.
Я вообще быстро читаю, пропускаю иногда слова или целые предложения, если понятно, о чём речь. Если мне книга нравится, то я себе говорю: Читай медленно! Давай-давай, каждое слово! И так внимательно, медленно читаю пять строчек…
И оказывается, что это было такое напряжение для меня! И я ничего не помню. И тут же срываюсь опять. Вот говорят: не глотай! Мама говорит, папа; да и Марго тоже: не глотайте книги! Читайте медленно, вдумчиво там… А я не могу. Если я иду медленно, у меня мышцы начинают болеть, я устаю, как чёрт! И то же самое с книжками. Не могу я медленно!
Или ещё вот я себе говорю: не смотри в конец. Не подглядывай! И потом выходит, что я пока читаю, только и думаю, что там, в конце. И всё пропускаю. Я какой-то неправильный читатель, наверное.
* * *
Я забираю Лёвку из садика. Это моё частое дело, иногда оно случается довольно некстати, но в целом я это люблю. Мне нравится, как Лёвка мне радуется.
— Иг! На-а-ат! — кричит он. Слышит мой самокат, когда я ещё только подъезжаю к их площадке.
И воспитательница меня любит. Одна. Вторая — нет, она противная, и её не любит ни Лёва, ни я. Полная взаимность. И она мне всегда на Лёвку жалуется. А та, которая любит — никогда. Хотя обе одинаково пихают мне в руки Лёвкины мокрые носки и грязные майки — он всегда обливается, каждый день почти. И у него там есть запас чистого, каждый день ему приносим это чистое, а забираем вот что. Я бы на него злился, если бы сам не был таким безруким. Но у меня уже лучше, не каждый день проливаю. Лёвка тоже вырастет и научится. К пакету с грязными вещами я привык.
Мы вешаем его на самокат. Потом Лёвка встаёт ближе к рулю, ставит ноги в какую-то там балетную позицию, чтобы мои ноги тоже поместились. И мы мчимся вместе. Мчим!
Очень неудобно, конечно, вдвоём, потому что Лёвка иногда тоже пытается рулить. И если вверх, и если бордюры — ужас, как неудобно, я весь взмокший привожу его домой. Зато вниз!
Это называется даунхилл. Когда вниз, под гору, и можно не толкаться, просто летим!
Наша общая масса увеличивает скорость.
Ууууух!
Ччёрт, навстречу выскочил парень на роликах. Вот же псих, я еле успел затормозить! Куда смотрит, не видит, что я с ребёнком?!
Ну да. Он не виноват. Он просто ехал так быстро, и не предполагал, что кто-то тоже может гнать в таком темпе.
Ладно, без травм, и хорошо.
— Совсем уже! — кричит ему в спину Лёвка.
— Не надо, Лёвка. Не ругайся. Мы тоже, знаешь… Превышаем.
* * *
Такое удовольствие — лететь по пустому переходу. Потому что никогда асфальт не бывает таким гладким, как плитки в переходе. Тем более я только что из метро — ноги застыли столько стоять. И если никто из прохожих не мешает, то — ух!
Боковым зрением замечаю человека, который стоит, просто стоит. Либо продаёт что-то, либо денег просит… А, ну да. Костыли. Вот же, а. Я будто сразу виноват, что могу вот так наворачивать на самокате своём, а он — нет!
Проезжаю мимо, потому что уже разогнался. И ещё потому, что… Ну, у меня есть деньги. Но они не мои как бы. «Будешь сам зарабатывать — можешь раздавать направо и налево», сказал мне как-то папа. Это я тогда Ященко денег дал в долг, он просил очень. До сих пор, кстати, не отдал. Забыл, наверное. А напомнить неловко.
Буду сам зарабатывать. Тогда да. А так неловко мне. Не знаю, как правильно в этой ситуации; и уехал уже давно оттуда; не думать бы. Но думается само.
* * *
Когда торопишься, главное — не забывать дышать.
Пока не увидишь на часах 8:30, ты ещё не опоздал, даже если ты за сто километров. Я передвигаюсь в пространстве быстро, заоблачно быстро. Прибавляю скорость, и время пути стремится к нулю. Стремительно стремится. Время-стремя. Надо будет использовать когда-нибудь. Что общего у слов «стремительный» и «стремя»… Так, о чём я… А, стремится к нулю. Мне кажется, если я поднапрягусь, то время станет отрицательной величиной. И я окажусь в точке В раньше, чем вылетел из А.
* * *
А, вот. Ещё. Давно было, Лёвка совсем маленький был. Я домой пришёл и вдруг слышу его голос:
— Гад! Гад!
Что это ещё такое?! В садик он не ещё ходит, откуда нахватался таких слов!?
— Гад! — радостно кричит он, выскакивает из комнаты и обхватывает мою ногу. Так это он меня ругает, что ли?!
— Да, — кивает радостная мама, — это Игнат пришёл, Игнат!
… И тут до меня доходит. Это моё имя! Никакой не гад, а Гат, Игнат, он так выговаривает!
— У-у-у, ты что, не слышишь?!!
Мама радуется новому Лёвкиному слову и даже не замечает, что моё имя ругательно звучит!
— Ну вы меня и назвали… Ужас какой-то, — я вздыхаю, стягиваю кеды. И думаю, как будет круто, когда Лёвка будет мне на улице кричать «Гад» на весь двор!
… Так и вышло. Правда, этого слова «гад» никто не замечал, кроме меня. А я целую неделю дрессировал его:
— Лёва, скажи: Иг-Нат! Не Гат, а Иг-Нат!
— И-гаад! — старался Лёва.
И что вы думаете. Уже через неделю он научился! Чисто-чисто!
Правда, до сих пор в его исполнении моё имя звучит по-китайски, будто двойное: Иг Нат.
* * *
Когда Лёвка был совсем младенцем, он очень орал. Ну, постоянно просто. Переставал только, если взять его столбиком, чтобы голова из-за моего плеча назад смотрела, и так с ним надо было ходить; и желательно стихи какие-нибудь читать заунывным голосом. Тогда он такой становился тихий, как зайчик. Я для него даже Пушкина выучил, о царе Салтане: легко учится, только не забыть, когда что повторять. И к «белка там живёт ручная» я обычно думал, что Лёвка уже уснул. Подойду спиной к зеркалу, а сам через другое плечо смотрю: спит? Нет, хлоп-хлоп глазищами.
Мы тогда все по очереди с ним ходили, мама, папа, а потом я — когда они уже не могли больше, а Лёвка всё равно орал.
И я как-то маму спрашиваю:
— Мам, а у него тоже сдвиг?
— Какой сдвиг? — не поняла она.
— Ну, как у меня.
— Ты чего, Игнат, какой ещё сдвиг! Ничего не понимаю…
— Нет, ты не думай, я давно знаю. Ты Жене как-то своей сказала, что у меня болезнь такая, сдвиг, поэтому я не могу на месте сидеть…
— Ох, ну ты даёшь! Нет у тебя никакой болезни. Детям редко бывает легко на месте сидеть. К тому же, у всех темперамент разный; вот, ты такой… Как ураган. Но это не болезнь. Есть такое термин — СДВГ, синдром дифицита внимания и гиперактивность. У тебя есть… Э… Ну, некоторые черты. Но ты же можешь четыре часа за книжкой сидеть, не шелохнёшься! Так что не говори ерунды, даже не думай, нет у тебя никаких болезней, кроме насморка.
Ознакомительная версия.
