Ознакомительная версия.
Класс снова насторожился. Сима Коростылёва с открытым ртом слушала каждое слово Веры Евстигнеевны и переводила взгляд с меня на неё и обратно.
– Выходит, я была права… Ну что же… Раз это так, раз учёба для тебя, по твоему собственному выражению, «мура и ерунда», придётся поступить с тобой, как с тем Серёжей, которого за плохую успеваемость выгнали из института, и освободить тебя от занятий в школе!
Общий вздох, похожий на вздох ужаса, пронёсся по классу. Дело принимало серьёзный оборот…
– Да, Синицына, я допустила ошибку. Я полагала, что ты стала учиться хуже потому, что тебе трудно, потому что ты много болела и пропустила, а что же оказывается?.. Оказывается, тебе просто «не хочется этого учить никогда»! Встань, когда с тобой разговаривает учитель!
Я стояла перед Верой Евстигнеевной. Слёзы падали у меня из глаз и тихо стукались о чёрную крышку парты.
– Что же ты молчишь? И зачем ты плачешь? – сказала Вера Евстигнеевна. – Не хочешь учиться, забирай портфель и уходи. По крайней мере, не будешь отвлекать от занятий тех, кто учиться хочет. В частности, свою подругу, с которой ты могла бы брать пример! Ты свободна. Иди, Синицына.
В классе стояла гробовая тишина. Такая, что отчётливо слышалось шлёпанье моих слёз о мокрую парту.
– Вера Евстигнеевна, я больше не буду, – прошептала я. – Можно мне остаться?
– Нет, – твёрдо сказала Вера Евстигнеевна. – Передай своим родителям, пусть завтра придут в школу.
– А я?..
– А ты можешь не приходить.
Я собирала портфель. Руки мои дрожали. Люська смотрела на меня вытаращенными от ужаса глазами.
– Это можешь оставить себе, – сказала Вера Евстигнеевна.
Я сунула злополучную промокашку в портфель и медленно поплелась к дверям.
Все провожали меня глазами. Все сидели и молчали.
Больше они меня никогда не увидят.
Представляю, как они радуются: «Мало ей! Так ей и надо!»
Все, все радуются. Никому до меня нет никакого дела. Ни Иванову! Ни Длиннохвостовой! Ни Люське! Ни даже Коле Лыкову!
Вон они все сидят и молчат. И завтра даже не вспомнят меня! Даже не вспомнят!
Я взялась за ручку двери и медленно потянула её на себя…
И вдруг за моей спиной в полной тишине грохнула крышка парты, и с места вскочил Коля Лыков. Лицо у него было красное.
– Вера Евстигнеевна! – заикаясь, крикнул он. – Разрешите, пожалуйста, Синицыной остаться! Она не будет б-б-больше писать на уроках писем! Ч-ч-честное слово, не будет!
– Вера Евстигнеевна, она правда больше не будет! – послышался писклявый голос с последней парты, и я увидела, как над партой в дальнем углу класса повисла тощая фигура Ирки Мухиной, жуткой вредины и воображалы. – Она не нарочно! Это она по глупости написала, Вера Евстигнеевна!
– Конечно, по глупости! – подхватила Сима Коростылёва. – Вера Евстигнеевна, по глупости! Честное слово!
– Да дура она, чего там говорить! – кричал Иванов. – Только не надо её выгонять! Она хоть и дура, а не надо!
– Не надо! Не надо! – закричали все. – Не надо её выгонять!
Я стояла около двери. Я не знала, что мне делать. Они кричали со всех сторон. Они не хотели, чтобы меня выгоняли! И моя Люська, моя вредная Люська, кричала громче всех:
– Вера Евстигнеевна, она больше не будет! Простите её, пожалуйста! Простите её! Простите!
Вера Евстигнеевна с каким-то удивлением глядела на класс. Она переводила взгляд с Иванова на Длиннохвостову, с Длиннохвостовой на Коростылёву, с Коростылёвой на Колю Лыкова, и на лице её проступало странное выражение. Как будто ей хотелось улыбнуться, но она изо всей силы сдерживалась, и делала строгое лицо, и хмурила брови…
– Вот оно что! – медленно сказала она. – Значит, вы не хотите, чтобы я Синицыну выгоняла?
– Не хотим! Не хотим! – закричали все. И даже ленивый Бураков разжал толстые губы и басом произнёс:
– Не хотим!
– Ну, а как же нежелание Синицыной учиться?
– Это она пошутила! Это она просто так!
– «Просто так»? – нахмурилась Вера Евстигнеевна. И тут снова вперёд выступил Коля Лыков.
– Вера Евстигнеевна, – сказал он, – Синицына действительно учится неважно. Но обещаю вам как звеньевой, я сделаю всё, чтобы она стала учиться хорошо!
– Ах, так?.. Ты это обещаешь, Коля?..
Вера Евстигнеевна на секунду задумалась.
– Ну что же… Если ты мне это обещаешь… И потом, я не могу не считаться с мнением класса. Ладно, Синицына. Садись на своё место. Но смотри, Коля Лыков за тебя поручился. Не подведи своего товарища!
И я пошла обратно.
Я весь урок слушала учительницу. Я прямо глаз с неё не сводила. Приставки и суффиксы я подчёркивала так, что чуть не продавила насквозь тетрадь.
И вот прозвенел звонок.
Вера Евстигнеевна собрала тетрадки, взяла классный журнал и пошла в учительскую.
И тут весь класс окружил меня плотной стеной.
– Ну, Синицына, ты дала! – сказал Иванов. – Как там у тебя про Костю?
– «Ваш Костя умный и замечательный», – сказала Сима Коростылёва.
– «И я в него влюбилась», – захихикала Валька Длиннохвостова. – Ой, не могу! Не могу!
– А как про Серёжу-дворника? Его из института выгнали, да? Здорово! Люська, а откуда ты всё это взяла? В книжке прочла?
– А этот-то… как его… Синдибобер Филимондрович? Злой, с седой бородой, дерётся палкой… Ой, не могу! Умора!
– А про Косицыну-то как! Про Косицыну! Что она худая, как скелет, и у неё зуба спереди нет! Люська, а ну-ка, открой рот!
– Ну и глупо! – сказала Люська. – И ничего смешного нет. Тоже мне, подруга называется! Да у неё, может, двух зубов не хватает. Это ещё не значит, что я об этом всему классу должна докладывать!
«Как провожают пароходы…»
Было утро. Было воскресенье. Мы с Колей сидели на дереве. На большой раскидистой ветке. Мы ели хлеб с вареньем и болтали ногами. Над нами важно проплывали толстые белые облака, а солнце светило изо всех сил, и макушка у меня стала горячая, как печка.
– Коль, давай каждый день по деревьям лазить! Утром будем залезать, а вечером слезать. И обедать будем на дереве, и уроки учить, а в школу ходить не будем.
– Давай. Я высоту люблю. Обязательно лётчиком стану, когда вырасту.
– Коль, а мне кем стать?
– Артисткой. Ты поёшь здорово.
– Правда, Коль?! Честное слово, я хорошо пою?
– Мне нравится. Вот ты вчера во дворе пела «Как провожают пароходы», а я сидел дома и слушал. Я даже радио выключил.
– А хочешь, я сейчас спою?
– Давай.
И я запела:
Как провожают пароходы-ы,
Совсем не так, как поезда-а-а…
Я ужасно старалась. Украдкой я посматривала на Колю. У Коли было задумчивое и серьёзное лицо. Он смотрел вдаль. Может быть, он думал о том, как станет лётчиком, когда вырастет.
Вода, вода, —
Кругом вода… —
пела я.
И вдруг я услышала:
– Эй, Люська, где ты?
Под деревом стоял Павлик Иванов.
Мы с Колей замерли. От этого Иванова только и жди неприятностей! Ведь он всем разболтает, что мы на дерево залезли. И достанется же нам тогда от родителей! И во дворе станут дразнить «жених и невеста»…
Иванов походил вокруг песочницы, поглядел по сторонам.
– Люська! – заорал он. – Выходи! Я тебя нашёл! Ты в подвале сидишь!
В это время из подъезда вышла моя Люська.
– С чего это ты решил, что я в подвале сижу? – удивилась Люська.
– Да не ты! – сказал Павлик Иванов. – Тут Синицына где-то спряталась и оттуда поёт. Давай её искать?
– Вот ещё! – сказала Люська. – Сама отыщется… И потом, разве она умеет петь? Пищит, как цыплёнок. Слушать противно!
– Всё-таки странно, – сказал Павлик. – Где же она? Я слышал её голос где-то рядом.
– Да что ты заладил – «её голос, её голос»! Только и слышу со всех сторон: «Ах, какой у Синицыной голос! Ах, как Синицына хорошо поёт!..» Да если хочешь знать, это я её всем песням научила!
Это было такое враньё, что я чуть с дерева не свалилась.
– Спокойно! – сказал Коля. – Не волнуйся, а то они нас увидят.
– И вообще у неё слуха нет, – сказала Люська. – Ты даже не представляешь, как я с ней измучилась, пока я её научила петь «Как провожают пароходы».
– Не ври, Люська, – не выдержала я. – Как не стыдно врать!
– Ага! – сказал Павлик. – Она точно где-то здесь!
Люська завертела головой во все стороны.
– Ну вот, я пошутила, а ты уж и поверил, – сказала она громким голосом. – «Как провожают пароходы» – это она меня научила. И «Ладу», и «Русское поле». А зато я её арию Ленского научила петь. А арию Ленского в сто раз интересней петь, чем «Русское поле»! И пусть не воображает, что лучше всех поёт. Подумаешь, певица нашлась!
Она потянулась.
– Вчера Сергей Фёдорович приехал, – сказала она всё так же громко. – Привёз мне во-от такой арбуз! И груши во-от такие! И сегодня мы с ним идём на балет «Доктор Айболит». Сейчас надену своё синее платье, туфли надену новые – красные, с дырочками – и пойдём.
И она ушла. Павлика позвали, и он тоже ушёл. Мы с Колей слезли с дерева.
Ознакомительная версия.
