атласные шаровары, то вскакивая на ноги, то с размаху боком опускаясь на канат. Когда же он поставил полный стакан воды на лоб и медленно, на ощупь пошел по веревке, не пролив ни одной капельки, восторгу нашему не было предела.
А потом яланчи с шутками и прибаутками обошел народ, собирая в переметную суму плату: яйца, сыр и связанных за ноги цыплят.
Солнце уже готовилось нырнуть за высокий хребет, и синеватые тени протянулись по равнине от ближних отрогов, когда пахлеваны стали собираться в путь.
Я шел рядом с Мец-Майрик, крепко держа ее за руку. Меня все еще распирало от гордости за недавний бабушкин триумф. По правде говоря, я не ожидал от нее такой прыти.
— Мец-Майрик, а жалко все-таки, что нани отказалась от спора. Вот было бы здорово, если бы ты подстрелила птицу на лету, а? Мы бы им всем показали.
— И хорошо, что она отказалась.
— Почему? — я даже придержал шаг от удивления.
— А потому, что нани права: в жизни я не держала в руках винтовки и не умею стрелять из нее.
Я резко остановился, бросив ее руку. Злость и досада вдруг переполнили меня:
— А затем, чтобы нани не задирала передо мной нос. А то все время похваляется: она и стрелять умеет, и на медведя охотилась, и никого и ничего не боится… Э-э, да что тут говорить. Знаю я ее — никогда не рискнула бы чувалом пшеницы…
— Нет, — прервал я ее, топнув ногой. — Зачем ты рассказала об этом мне, мне… Зачем? Лучше бы я не знал!..
И в страшном горе я бросился прочь от Мец-Майрик, оставив ее растерянную на дороге.
В ту ночь я не вернулся к Мец-Майрик, а остался ночевать с Грантиком, у нани.
КАРАС
Все началось с этого треклятого глиняного кувшина, который нани, вычистив, выставила во двор просушиться, чтобы к вечеру засолить в нем перец, огурцы и все такое. Знаете, огромный такой — их у нас в Армении называют карасами — высотой с меня и с широким горлом, в которое, если захотеть, можно просунуть голову.
— Перец и огурцы, — сказала нани, легонько стукнув палкой по пузатому боку. — На зиму, — прибавила она, наклонив голову и с удовлетворением послушав мелодичный звон пустого караса, свидетельствующий, что он без единой трещинки. Потом, погрозив мне и моему брату Грантику палкой — на всякий случай — ушла.
Я пожал плечами. Жарища — ни дуновения ветерка. Ни у меня, ни у Грантика не было ни малейшего желания не то чтобы проказничать, но и двигаться.
— Привет! — сказал курчавый, как негр, Петрос, соседский мальчишка, возникнув рядом с нами как из-под земли. Его дом стоял за невысокой каменной оградой, отделяющей наши владения от их двора. Он всегда тут как тут, едва только бабушка уйдет со двора, — ух и боялся же он ее! — как, впрочем, и все окрестные мальчишки.
— Что это? — спросил он, кивнув на карас, прислоненный к каменной ограде.
Я промолчал, потому что терпеть не могу, когда задают праздные вопросы.
— Карас, — ответил Грантик.
— И у нас такой есть, — сказал Петрос. — Только в сто раз больше вашего.
Это у него такая привычка была: хвастаться. Если верить ему, все у них в сто раз лучше, больше и красивее.
— А у нас он звенит, — сказал Грантик.
— Как звенит?
— Вот, послушай, — сказал Грантик и слегка ударил по глиняному боку.
Послышался тихий звон.
— Дай я, — сказал я, отбирая палку у Грантика, и ударил по карасу сильнее. Звон раздался громче.
— А ты из всех сил, — предложил Петрос.
Я с сомнением взглянул на него, потом на брата.
— Давай, сильнее. Будет слышно на все село!
Я размахнулся и что было мочи ударил по карасу. Раздался оглушительный треск… и глиняный кувшин раскололся на несколько кусков. Минуту мы стояли, с испугом уставившись на осколки караса.
— Вай! Что мы наделали! — ужаснулся Грантик, обеими руками закрыв рот.
— Ну, теперь попадет вам от вашей бабушки, — сказал Петрос, качая головой и закусив нижнюю губу.
Тут Петроса позвала из-за ограды тетя Ануш, его мамаша, и он ушел.
Я тоже не на шутку струсил. Но не показывать же этим мальцам, что и у меня от страха поджилки трясутся!
— Да ладно. Будет тебе хныкать, — сказал я, сунув руки в карманы.
— Больше тебя не пустят сюда играть со мной, — ныл братишка.
В то лето я жил у бабушки Мец-Майрик, а брат — у другой, нани, но мы и дня не могли прожить друг без друга.
— Геворг, — вдруг оживился Грантик, — давай скажем нани, что карас сломал Петрос, а? Не побьет же она его. Нажалуется его матери, покричит-покричит и успокоится. И потом разве не он все время подначивал: сильнее да сильнее…
— Да, если бы не он… — задумчиво начал я.
Тут скрипнула калитка и во двор вошла нани.
— Вы что это притихли? — она подозрительно посмотрела на нас с братом. — Небось напроказили? — и, оглядев двор, заметила осколки караса.
— Мой карас! — завопила нани, схватив себя за голову. — Мой карас! Который я получила в приданое от отца! Вай, чтобы вас змеи покусали! Где моя большая палка?! Сейчас я вас обоих так поколочу, что не забудете до конца дней своих!
— Вай, нани, не бей нас! Не бей, — и Грантик поднял обе руки, прикрывая ими голову.
Увидев занесенную палку, я вдруг крикнул:
— Нани! Это не мы — Петрос разбил карас!
Сам не знаю, как это вырвалось у меня, честное слово. Как будто не я, а кто-то другой крикнул.
— Говоришь, этот негодник Петрос разбил?..
Нани на секунду
