Рейн сворачивает за угол и с разбегу врезается в высокого молодого человека в шляпе. Тут же, на тротуаре, перед темнеющей нишей в стене стоят еще двое. Они, видно, были заняты разговором, когда из-за угла неожиданно выскочил Рейн.
Молодой человек, на которого налетел Рейн, тотчас узнает беглеца, удирающего от погони во все лопатки, и с легким превосходством, несколько напыщенно произносит:
— Кого я вижу! Учащийся Рейн Эрма. Куда это ты несешься в вечерних сумерках?
Тот, что заговорил с Рейном, аккуратно подстрижен, лицо его окаймляют пышные баки, а замшевое полупальто и дорогие туфли свидетельствуют о немалых доходах. Самоуверенная и самодовольная осанка не оставляет сомнений в том, что это заводила, главарь компании, привыкший разговаривать со всеми свысока.
— «Во… вороны…» напали… — едва успевает выдохнуть Рейн, как из-за угла с устрашающим карканьем уже выбегают четверо.
И замирают на месте, позабыв каркать. Секунду-другую две компании молча стоят друг против друга. «Воронята» — помладше, они совсем еще дети. По всему видно, обыкновенные хулиганы, такие пристают к прохожим, бьют мусорные урны. На что-либо более серьезное или умное у них по молодости лет просто не достает ни смелости, ни сообразительности. Словом — невысокого полета компания.
— A-а! Милые славные «воронятки», с презрительной усмешкой роняет сухопарый молодой человек. — Ну что — не пощипать ли перышки?
Вопрос адресован своим, но звучит он как предостережение компании Ворона.
Приятели сухопарого одобрительно хмыкают, один крадучись передвигается вправо, другой — влево. Они как будто собираются разыграть заученную комбинацию и теперь, готовясь к нападению, занимают свои места. Все происходит без слов, молча, но в самих движениях, в выборе позиции есть нечто угрожающее. Четверку «воронят», похоже, собираются оттеснить во тьму ниши.
— За этим шкетом должок! — начинает объяснять ситуацию Ворон — тот, который только что воинственно каркал.
По бесстрастному лицу сухопарого парня в шляпе скользит легкая презрительная усмешка. Он говорит:
— А мы-то думали, это мы задолжали вам парочку горячих. И свой долг чести мы не замедлим вернуть сию минуту!
Малорослый спутник сухопарого, в таком же замшевом полупальто, только на несколько размеров меньше, вытаскивает из-за пазухи дубинку, вторую, третью. Это резиновые шланги сантиметров по тридцать-сорок, в которые засунуты обрезки металлической трубки.
Такую подготовку к атаке «воронята» воспринимают как сигнал к отступлению. Они потихоньку ретируются и пускаются наутек. И только на углу Яак Варес — Ворон — осмеливается оглянуться. Да, встреча закончилась, можно сказать, благополучно. Погони за ними вроде бы нет.
Все это время Рейн простоял возле стены, наблюдая за происходящим с чувством облегчения и наивной гордости: за него, за Рейна Эрма, вступился сам Длинный. Его ребята всегда ходят в элегантных шляпах и никогда не участвуют в шумных потасовках. Войти к ним в доверие не так-то просто. Их всегда окружал ореол какой-то тайны, о них рассказывают потрясающие истории.
— Ну, ты доволен мной, досточтимый собрат? — спрашивает Длинный. В вопросе его сквозит и превосходство, и довольство собой — ведь Рейн должен испытывать к нему благодарность.
— Эй, дай дяде пять! — смеется Толстый, подхватывая тон вожака, и начинает запихивать дубинки обратно за пазуху, где у него, надо думать, вшит специальный карман, в обыкновенный такие орудия не поместятся.
Толстый — человек, как будто веселый и, похоже, не прочь поддержать любой розыгрыш или проделку. Лицо у него на вид вполне невинное, даже наивное. Блестящие глазки, кажется, все время ищут, чем бы заняться. Он напоминает преданного пса, который с нетерпением ждет приказаний хозяина, готовый тут же ринуться исполнять их.
Третий, по кличке Бизнес, или также Торгаш, пока что не обмолвился ни словом. На нем нейлоновая куртка с вязаным воротником, больше смахивающая на пальто, желтые перчатки, веселый пестрый галстук и коричневая шляпа с загнутыми наверх полями. Словом, Бизнес как с картинки модного журнала сошел. Когда запахло стычкой с «воронятами», он было оживился, теперь же снова заскучал. Впрочем, возможно, его занимают какие-нибудь важные мысли.
Длинный протягивает Рейну руку, вроде как для рукопожатия. Рейн с готовностью отвечает бывшему однокласснику. Но вместо деловитого пожатия Длинный так стискивает ему пальцы, что лицо Рейна перекашивается от боли, и он резким движением отдергивает руку.
Длинный кривит губы в недоброй усмешке, но вопрос его звучит вполне буднично:
— Чего этим гаврикам от тебя надо было? Монеты, что ли?
— Ага, — кивает Рейн.
— Сколько? Много? — встревает Толстый.
— Да у меня всего-то рубль и есть… — начинает Рейн, но гогот заставляет его замолчать. Молчаливый Бизнес расплывается в добродушной, но насмешливой ухмылке. Так усмехается взрослый, выслушивая наивные жалобы ребенка.
— Да-a, за твоей благородной ученической душой порядочный капиталец! — с серьезным видом кивает Длинный, однако в его словах звучит неприкрытая ирония. — И во что ты собираешься вложить такую колоссальную сумму?
Рейн улавливает и насмешку, и нескрываемое презрение и, не ответив на реплику, обиженно замолкает.
Длинный тут же, как бы в знак примирения, предлагает Рейну закурить. Рейн берет сигарету, Толстый подносит ему зажигалку, Рейн делает несколько затяжек, но без особого удовольствия.
Отечески похлопав Рейна по плечу, Длинный замечает:
— В хорошем обществе без шуток не обходится! Не бери в голову! А вообще-то, если серьезно, так ты по-прежнему все свои сбережения на фото тратишь?
Рейн молча кивает. Предложенная сигарета не вычеркнула из его памяти презрительной усмешки Длинного, означавшей, что рубль — не деньги. Более чем скудные карманные деньги — постоянная и нешуточная забота Рейна. Едва речь заходит о карманных деньгах, покупках, расходах, складчинах, как его тут же охватывает мучительное чувство неполноценности, какой-то ущербности. Более болезненной темы для Рейна нет. Даже деньги, заработанные летом, ему приходится почти полностью тратить на покупку самых необходимых вещей.
— И сколько ж снимков ты уже нащелкал? — равнодушно спрашивает Длинный от нечего делать.
Рейн мгновенно оживляется, забыв про обиду. Разговор коснулся любимого дела, настоящего увлечения, того единственного, что выделяет его в классе.
— Да дело не в количестве… — смеется Рейн и добавляет наставительно: — Художественный и технический уровень — вот это… кое что да значит!
И в голосе его звучит не только наставительность, но и легкое превосходство, как только что у Длинного.
Но Длинный тут же перебивает его презрительной репликой:
— А что толку от этих твоих фоток!
Сказать — не сказать? Сказать — не сказать? Рейн колеблется, но недолго. Ведь сказать такое приятно, не похвастаться просто невозможно.
— Завтра, к примеру, диплом вручат… — сообщает Рейн, по-прежнему притворяясь равнодушным. Он чувствует, что в этой компании говорить о своем увлечении всерьез нет смысла. Но все же… Но все же он смотрит на Длинного выжидающе, словно рассчитывая на удивление или восхищение. Напрасно. Бизнесу и Толстому факт, что такой, собственно, юнец удостоен диплома только что состоявшейся республиканской выставки, не говорит ничего. Они просто не дают себе труда вникнуть в слова Рейна, спросить: «За что? когда? где?».
Один только Длинный, похоже, тотчас уловил смысл сказанного. Возможно, он даже слышал или читал про эту выставку. Лицо его становится жестким, и он бросает в ответ одно-единственное презрительное слово:
— Врешь!
— Не хочешь — не верь! — обиженно пожимает плечами Рейн.
— Ты — и диплом! — роняет Длинный. Очевидно, в его голове не укладывается, что парень, с которым он еще два года назад учился в одном классе и над увлечением которого изредка подтрунивали, добился успеха.
