Перед этой стеной я сел и глубоко задумался. Очень странный пёс. Откуда он взялся?
Сзади послышались шаги Хозяина.
— Ну что, Амадей, на сегодня вроде бы хватит, а?
Тут я не мог с ним не согласиться. Действительно, хватит.
С трудом я добрёл до своей лежанки возле печки. Хозяин, по доброте душевной, предложил мне рыбу на ужин.
Какая тут рыба!
Я лёг на бок, положил морду на переднюю правую лапу, вытянул заднюю левую и в такой позе мгновенно уснул. Это была, кажется, первая ночь в моей жизни, которую я готов был проспать всю подряд, и если бы меня не разбудили, то… Но об этом в другой раз.
Что верно, то верно — своего кота я так измучил, что бедняга еле-еле добрался до своей лежанки. Ну, а мне было не до сна. Я решил, что настало, наконец, время разобраться во всём раз и навсегда. Теперь или — никогда!
Я погладил моего кота — спи спокойно, верный товарищ! — и пошёл назад, в Музыкальную Комнату. Там было пока что тихо и пусто. Сумерки уже сгустились за окнами. Электрический свет я зажигать не стал, зажёг две свечи: одну оставил на столе, другую взял в руки. Мне надо было осмотреть стены. На стенных обоях я обнаружил то, что и ожидал: пентограмма везде была нарисована от руки. Я нагнулся. Тот же рисунок, хотя и очень слабо, был начерчен на каждой половице во всех местах комнаты. Посмотрел наверх — он был и на потолке. Выходит, дедушка Елисей долгими днями рисовал один и тот же знак. Зачем он это делал?
Ясно, зачем. Он хотел защитить свои инструменты от Чёрного Флейтиста. И, значит, Табольд уже не раз приходил сюда. Ночь полной луны — его ночь. После двенадцати он приходит к этим дверям. Наверно, он с завистью слушает игру моих гостей… Слушает, а пройти сквозь запретный знак не может!
Машенька, конечно, этим очевидным фактам не верит, но она и вообще ничему не верит. А когда я прошу её объяснить, как это получается, что инструменты в нашей Музыкальной Комнате сами собой играют по ночам, она сердится и говорит, что всё это шутки нашего деда Елисея, что дом должен быть домом, а не залом филармонии и что несчастная тётушка Эрнестина тысячу раз была права!
Не знаю, как насчёт тётушки, но нас-то счастливыми действительно не назовёшь. Никто не может предсказать, что в этом доме случится на следующий день… А ведь прошло уже столько времени! Сестра у меня от переживаний похудела и осунулась. Мой кот вообще обалдел — он ведёт себя так, будто вместо молока я ему каждый день даю валерьянку. Да и сам я, если уж говорить начистоту, не очень-то твёрдо стою на ногах.
Что мне сегодня почудилось?
Холод какой-то, и половицы скрипели в самых неожиданных местах… Но никого я так и не увидел. А вот мой Амадей — тот, безусловно, что-то видел ужасное, весь его вид говорил об этом, а уж орал он так истерически, как будто его подвесили к потолку за хвост! И ведь не зря орал: откуда, скажите, этот черны йпес взялся?
Сплошные чудеса.
Итак, осмотрев комнату, я потушил свечи, запер её и вернулся к себе. Мне нужно было дождаться сестру, поужинать вместе и проститься на сон грядущий, чтобы она ничего не заподозрила. Так я и сделал.
Перед тем, как идти спать, сестра сказала мне:
— Вовка, учти: сегодня ночью полнолуние, так что никаких блужданий по дому, договорились? Помни, о чём нас предупреждала тётушка Эрнестина.
Как же! Конечно, помню! Вчера сестрёнка так за меня боялась, что даже заперла на ключ. Но сегодня у неё этот номер не пройдёт, — я решил, что лягу только после неё.
Да. Этой ночью мне уснуть не придётся.
Я с тоской посмотрел на спящего Амадея. Мой старый товарищ спал, как воин после жестокой битвы. Глазные яблоки усиленно двигались под веками: наверно, в эту минуту он видел захватывающие сны, и я от души надеялся, что они были куда приятней, чем его нелёгкая жизнь в этом доме. Придётся мне в самый ответственный час обойтись без него, а жаль: с ним мне было бы не так одиноко.
Близко к полуночи я тихо поднялся и, проклиная наши болтливые половицы, на цыпочках пошёл по коридору к заветной двери. Со мной была моя флейта и связка ключей. Я осторожно отпер дверь, запер её тут же с внутренней стороны и проскользнул за ширму. Свет от полной луны проникал через единственное окно комнаты, образуя на полу три серебристых квадратных пятна.
Ни звука, ни шороха. Абсолютно тихо. Мне стало жутко. Я загляделся на пятна — и вдруг увидел, как одно из этих пятен потемнело: на него легла чёрная тень. В окошко кто-то заглянул! Могу вам признаться, что в эту минуту волосы на моей голове стояли вертикально вверх — точно так, как шерсть на спине моего Амадея. В полной тишине я слышал биение крови в моих ушах…
Кто это был? Неужели ОН?
Я прислушался. Наконец, за дверью замычали, застонали, запели половицы… Чья-то рука бешено затрясла ручку двери. Как хорошо, что я её запер! Потом снаружи заскреблись: кто-то тщательно обшаривал стену. На какую-то минуту всё стихло. Потом я услышал шаги над головой: мой страшный гость расхаживал по чердаку. Ещё минут через пять раздался ужасный грохот: со стены сорвался барабан и покатился по полу. Со всех сторон ему в ответ зазвенели и загудели скрипки, клавесины, виолы… Я чуть не свалился на пол от испуга. Час от часу не легче!
Если говорить честно, то я уже сто раз пожалел о том, что пришёл сюда. Я был в этой комнате как в ловушке, а открыть дверь и просто выйти у меня, естественно, не хватало духу.
Что было делать?
Конечно — ждать. Больше мне ничего не оставалось. Но согласитесь: сидеть в этой мышеловке всю ночь напролёт и слушать, как снаружи разбойничает Чёрный Флейтист (конечно, это был он! кто же другой, как не он?) -занятие не из самых приятных.
Когда же, наконец, придут мои дорогие гости? А что, если они вообще не придут? Я похолодел: мне вдруг представилось, что они уже успели поиграть тут на всех инструментах — и теперь не придут никогда, а мы трое останемся во власти Чёрного дьявола!.. Но не успел я об этом подумать, как в стене рядом с дверью образовалось голубое свечение. Половицы пропели знакомую гамму, и голубые фигуры музыкантов одна за другой начали появляться в комнате. Они были теперь очень ясно видны. Я вздохнул с облегчением.
Вот они подошли к столу, зажгли три свечи и расселись вокруг. Всего их было около дюжины; по лицам и по одежде я уже знал приблизительно, кто есть кто. Разговор, как обычно, начал их старейшина, величавый и невозмутимый Себастьян Бах.
— Я вынужден, господа, — сказал он, — удостоверить вас в том, что за полгода еженощных трудов мы так и не достигли цели. Все сии инструменты суть творения превосходные, но среди них нет того единственного, который нам нужен. Отсюда следует — я опять на этом настаиваю, — что либо он спрятан в другом месте, либо его вообще нет в доме мастера. Впрочем, последнее вряд ли верно: вы все знаете, что Табольд неотступно следует за нами, он явно рассчитывает на успех… Нам остаётся обсудить, что предпринять дальше. Что думаете вы на этот счёт, господин Бетховен?
— Я думаю, что переворачивать в этом доме всё вверх дном — задача скорее для полицейского, чем для музыканта.
— Согласен. Но если это не сделаем мы, это сделает Табольд, и тогда в мире наступят ужасные времена, — возразил Бах.
— Ужасные времена в мире уже давно начались, господа. Странно, что при жизни на Земле вы этого не успели заметить, — грустно усмехнулся Чайковский.
— Ну, не так уж всё мрачно. Ведь, в конце концов, существует музыка! — вмешался в разговор улыбчивый Россини. — Я считаю, что прав маэстро Бах: разбойнику Табольду нельзя давать в руки столь мощное оружие. Значит, надо искать.
— Искать! Но где? И кто нам поможет в этом? — вздохнул Шопен.
Пауза… Никто не знал, что ответить, каждый сидел, глубоко задумавшись. И тут я решился: я вышел из-за ширмы и сказал:
— Этого человека вам не нужно долго искать. Помочь вам могу только я!
Все, кто сидел за столом, обернулись ко мне, и три язычка пламени качнулись, как один, в мою сторону. Они повскакали со своих мест и приблизились ко мне — голубые, сиреневые, прозрачные… В их глазах теперь светилась надежда.
— Мы рады приветствовать в наших рядах юного хозяина дома! — сказал Россини, на лице которого, как обычно, сияла его чудесная улыбка.
— Приятно видеть тебя в добром здравии, милый друг, — поддержал Бетховен. — Неужели ты и вправду можешь нам помочь?
Я кивнул. От волнения слова замерли у меня в горле.
— Но как ты мог догадаться о том, что мы ищем? — донеслось до меня их всеобщее удивление.
— Дедушка оставил записи, — смущённо пробормотал я. — Там говорилось о флейте Орфея…
— Флейта? Но её здесь нет!
Я помолчал, собираясь с духом, и затем объявил собравшимся:
— Да. Её не было. Но теперь она здесь.
Трудно передать ликование всех присутствующих, когда они услышали мои слова! Они поздравляли друг друга с удачей, поздравляли меня, порхали из конца в конец комнаты, задевая за струны виол, а Россини в это время играл на клавесине что-то, напоминающее весёлую тарантеллу. Угомонившись, они опять собрались вокруг стола.
