Но в ответ сразу сказал:
— С тобою — до конца самого пойду.
Златогорка веревкою его за пояс обвязала, потом себя и конец черту отдала.
— Дальше без света двинемся, — предупредила и пузырь светлячный в котомку спрятала.
* * *
Серафиму казаться начало, будто день целый прошел, пока он за Златогоркою на привязи брел. Велела она ему на случай всякий руки в стороны раскинуть, чтоб не пораниться невзначай. Задевал он ими то камни острые, то колючки жалящие, но чаще всего пустота одна только была.
Сделали они, наконец, привал короткий. Леший только на валун небольшой присесть успел, да водицы хлебнуть, как веревка опять натянулася.
Стали ему чудища всякие мерещиться. То черт подземный на камушке притулился, то мерцанье зеленое дорогу загораживает. Хотел он было Златогорку спросить, что за странности такие виднеются, только сама она его за руку поймала и на землю усадила. На миг пузырь светлячный мелькнул. Ярче солнца весеннего свет его тусклый посреди тьмы показался. Отдала Златогорка провожатому грибы, что в лесу они собирали, и назад пузырь в котомку спрятала.
Подсела к Серафиму и на ухо шепчет:
— До границ долин зимних мы добрались. В это время сюда никто не заглядывает. Но дальше одним идти придется.
Леший в ответ, куда путь они держат, спрашивает.
— К Древу мировому, — отвечает.
— А на кой оно нам сдалось, Древо это?
— Там и узнаешь, — говорит.
Чувствует Серафим — веревка опять натянулася. Только осерчал он, что его за малого держат, и дернул с силой её. Златогорка прямо на него повалилась.
— С места, — говорит, — не стронусь, пока не расскажешь все.
А та руку его нашла и ножом острым по ладони провела.
— Или за мной идешь, или веревку перережу.
— Ну и режь, — в запале Серафим выкрикнул и сразу почувствовал, что не связан он больше ни с кем.
Тьма кругом лежала кромешная. Леший руками в стороны повел — пустота одна.
— Златогорка, — позвал тихо. — Златогорка, вернись.
Но ответом ему тишина только была.
Страшно до жути Серафиму стало. Один он посреди Пекла сидит без пузыря светлячного, и никто искать его здесь не додумается. Позвал он Златогорку еще, только, видать, далеко она уйти успела.
Захотелось ему, как в детстве, заплакать и к мамке прижаться, но взял он в руки себя и поднялся медленно. Назад порешил на ощупь к плуталищу выбираться.
* * *
Вдруг лешего за руку схватил кто-то. Аж вздрогнул он весь и от ворога напавшего отбиваться начал. Руками во все стороны машет, только попасть ни в кого не может. Остановился передохнуть, кругом поворачивается, нападения ждет. Тут его со спины и обхватили. Собрался он уже обидчика через себя о землю бросить, но услышал вовремя голосок знакомый:
— В следующий раз и взаправду один останешься.
Ничего Серафим на то не сказал. Обвязались они вновь веревкою и дальше пошли. Только теперь проводника с ними не было, и понял леший, зачем его Златогорка с глазами завязанными ходить заставляла.
— Семьдесят шагов прямо, — отсчитывал он во тьме кромешной. — Двадцать пять — вбок. Тридцать — опять прямо.
Серафим только о том и думал, как бы со счета не сбиться. От напряжения аж взмок весь. Но, похоже, и спутнице его несладко было, и вскоре привал небольшой они сделали.
Леший руку в темноту протянул и до Златогорки дотронулся. И она в ответ его руку взяла. Так и сидели они рядышком. За счастье такое Серафим сразу ей все простил и еще день целый по Пеклу ходить согласился бы. Но поднялась любимая его вскоре, и дальше они отправились.
Опять леший шаги считать принялся. Только, видать, в мыслях счастливых пребывал еще, и вместо того, чтоб вбок свернуть, прямо путь продолжил. Вдруг земля из-под ног исчезла куда-то, и полетел он вниз кувырком. Тут и понял, зачем веревка привязная нужна была. Дернуло его резко и о стенку ударило.
Златогорка в камень ногою уперлась, изо всех сил веревку держит. А сама кричит, чтоб цеплялся за что-нибудь, не надолго у ней сил хватит.
Леший, выступы да колючки нащупывая, потихоньку наверх двинулся. Выбрался из пропасти, в кровь весь израненный, и на землю повалился. А у Златогорки самой руки и ноги от напряжения ходуном ходят. Хорошо, что Серафим в темноте видеть не мог. Как успокоилась она немного, из котомки мазь целебную достала и ладони лешему и себе смазала. Но не удержалась и ругать принялась, что шаги плохо заучивал.
А тот в ответ огрызается:
— Нечего тут черт знает где шастать. В лесу, что ли, места мало было.
Котомку на спину закинул и дальше, говорит, пойдем.
* * *
Рано ли, поздно ли, но закончились шаги счетные, и Златогорка опять на мгновение пузырь светящийся достала. Стояли они меж куч огромных земли насыпанной.
Вынула она из котомки своей лопатки небольшие. Закапываться, говорит, будем. Стражников обход пережидать.
Серафим, пока на кучу за ней лез, спрашивает: откуда земли столько набраться могло?
— Это черти корни Дерева мирового подкапывают.[79] Думают, рухнет оно от этого с Ирием вместе.
Подивился леший: разве такое быть может?
Только Златогорка уже копать начала.
Соорудили они нору небольшую, забились в нее и вход землицей присыпали. Серафим опять обо всем позабыл, рядом с любимой лежа и тела ее слегка касаясь. Хотел он было расспросы свои продолжить, только вскоре шаги и поскуливание волчье послышались.
Златогорка рот ему рукою зажала, да, видать, пыль подняла. И как ни крепился леший, все равно чихнул.
Крики снаружи раздались сразу, и уж не поскуливание, а вой целый. А потом землю от входа разбрасывать начали.
Златогорка из котомки своей склянки какие-то достала и Серафиму шепчет:
— Волчат молодых на нас натравить хотят. Но и то хорошо, эти только покусать могут.
Леший немного вбок подался, руку вперед выставил. Бой принять изготовился.
— Ты, — говорит, — меня здесь подожди, пока я с ними разбираться буду.
Улыбнулась дочь Соловья:
— По-другому, — говорит, — лучше поступим.
И склянку ему протягивает.
— Как выберешься, выплеснешь из нее вкруг себя, и за мной беги.
Вскоре лапа волчья показалася. Златогорка ножиком её неглубоко поранила, но и этого достаточно оказалось. Завизжал волчонок и с кучи вниз покатился, а другие — сразу отпрянули. А ей это только и надо было.
Отбросила она землю последнюю и наружу все из склянки своей выплеснула. А как выбралась из норы, Серафим следом двинулся. Видит — от факелов, как днем, светло стало. Волчонок молодой сразу на него бросился. Но схватил он его за шкирку и отбросил далеко, а сам за Златогоркою вниз помчался.
Но тут любимая его заклинанья какие-то странные выкрикивать начала. Ноги у Серафима подвернулись, и покатился он с горы уже глыбою гранитною. Стражники следом за ними бросились, только камни те быстрее их были. А как до корней Древа мирового добрались, Златогорка заклинанье обратное сотворила и Серафима за собой внутрь повела.
Нырнули они в лаз неприметный и вверх карабкаться начали. Видит леший, то один проход, то другой в сторону отходят. Но любимая, видать, дорогу хорошо знала и уверенно путь себе выбирала. Наконец, затаились они в тупичке невеликом, погоню переждать. А вскоре прошумели преследователи их сбоку где-то, и смолкло все.
Не удержался Серафим и опять Златогорку расспрашивать стал.[80] Чем они стражников напугать смогли, и что это за лазы такие диковинные.
Оказалось, в склянках тех благовония из трав лесных намешаны были. В Пекле живущие дух их с трудом переносить могут. А ходы эти сами же черти и понаделали, когда войною на Ирий отправились.
* * *
Дождались они, как погоня их вниз прошумит, и опять вверх двинулись. Но временами прислушиваться останавливались, и однажды донесся до них гул, снизу идущий.
Златогорка сразу в тупик свернула. Из котомки кусок материи, полевицами сотканный, достала и лаз ею закрыла. К стенам руками прижала и Серафиму то же делать велит.
Как гул вплотную приблизился, о материю что-то биться начало. Тут лешего в руку и ужалило. Вскрикнул он от боли жгучей и защиту их чуть не выпустил. А Златогорка кричит, чтоб терпел, но держал. Это осы подземные за ними гонятся, и до смерти они закусать могут.
Серафиму показалось, вечность целая прошла, пока осы жалиться да о материю биться перестали и назад подались. Руки от укусов онемели совсем, да и у Златогорки они не лучше были. Но мазь целебная и здесь помогла. А как за стены лаза горе-путешественники снова держаться смогли, дальше в путь двинулись.
* * *
Раз десять они передохнуть останавливались, пока воздухом морозным не повеяло. Златогорка знак подала, чтоб на месте Серафим оставался, а сама вперед уползла. Вернулась она вскоре и когти звериные на руки и на ноги надевать велит.
