— Нездоровится, Захар Митрич? — спросила его Лена. — Вы бы полежали.
— Полежишь тут с такими сторожами! — Старик недовольно кивнул на ребят.
— Я ж, дедушка, самую малость на дежурство опоздал, — виновато признался Семушкин.
— А через эту малость у нас овес «золотой дождь» на клетке помяли, ягоды чуть не оборвали. Ну, да не о тебе речь… — Захар махнул рукой и обратился к Лене: — И что за мальчишки у нас в Стожарах! Как лето — так начинается. Дай какому стручку лучших ягод, яблоко медовое — не по вкусу, а самочинно нарвет кислых да жестких — ест и похваливает. Уму непостижимо! И чему их в школе только учат! — Старик помолчал, почесал бороду. — Попадись мне этот Коншаков, я ему напихаю в штаны крапивы. Попляшет он у меня, жук клубничный!
— Вот здорово! — фыркнул Семушкин и шепнул Маше: — Так и запиши в дневнике: «На участке появился первый сельскохозяйственный вредитель: Санька — клубничный жук».
— Не буду я ничего записывать! — отвернулась Маша.
— Совсем без отца испортился парень. — Захар строго оглядел ребят: — Вы с ним дружбу лучше не водите, хорошего не наберетесь.
— Дедушка, — тихо сказала Маша, — Санька за чужими ягодами не полезет. Он не такой…
— А это что? — Захар взял у Степы Санькину пилотку и сунул ее Маше. — Ветром задуло? Сорока на хвосте принесла?
Маша долго рассматривала знакомую пилотку с красной звездочкой.
— А может, не Санька, другой кто его пилотку обронил, — с трудом выдавила она.
— Всегда ты его выгораживаешь! — напустился на нее Семушкин. — С кем Санька теперь компанию водит? С Девяткиным. А тот каждый день около нашего участка крутится, разведочку проводит — пути подхода, отхода, все такое… Не удалось сегодня, дружки-приятели другой раз к ягодам подберутся. А ты уши развесила: пожалуйте, Санечка, заходите, смотрите… И что нам делать с тобой?
— Пусть она ныне двойную норму польет и завтра двойную, — предложил Степа.
— Слыхала, Маша? — спросил Семушкин.
— Ну и полью! Спина не переломится… — И девочка уныло поплелась за лейкой. — А все равно это не Санька… он не такой, — вслух подумала она.
— Это хорошо, когда товарищу веришь, — подошла к ней Лена. — Я тоже думаю, что Саня Коншаков тут ни при чем. Только запуталось все у вас… — И, взяв вторую лейку, она вместе с Машей начала поливать грядки.
Санька, конечно, не поверил напутствиям Семушкина; «Забирай левее, береги жизнь молодую», взял вправо и, как в котел с кипятком, ухнул в глубокую яму, заросшую крапивой.
Выскочил, как ошпаренный, и стремглав помчался к дому. Лицо и руки, обожженные крапивой, горели, покрылись крупными багровыми волдырями. Сердце Саньки было переполнено самыми мстительными чувствами.
И так посмеяться над ним! Пообещать показать какую-то необыкновенную пшеницу, завести на участок, а потом так бесцеремонно выставить вон…
Перебирая в уме всевозможные способы расправы с обидчиками, Санька незаметно дошел до своего дома.
«А зачем Федя со Степой про пилотку спрашивали?» — вспомнил он, и ему стало не по себе. Вновь принялся за поиски. Но пилотки нигде не было. Санька позвал с улицы Никитку и учинил грозный допрос. Тот клялся и божился, что не брал пилотку.
— Я как в прошлый раз надел ее, а ветер как дунет да понесет ее в лужу, а ты мне как дашь тычка, — я теперь и не смотрю на нее.
— Петька твою пилотку забрал. Он рано прибегал, ты еще спал, — сказала Феня.
Санька побежал к Девяткиным. И только свернул за угол избы, как заметил идущего от колодца Петьку. Тот нес на коромысле ведра с водой. Вид у Петьки был такой, словно он оказывал кому-то великое одолжение.
Ведра мотались из стороны в сторону, отбрасывали солнечные зайчики, вода выплескивалась на горячую белую пыль, оставляя темные пятна.
Петька сделал вид, что всецело поглощен ведрами и не замечает Саньки.
— Соседей не признаешь? — Санька ухватился за коромысло.
— А-а, Коншак! — деланно удивился Петька, ставя ведра на землю. — Вот, понимаешь, чем заниматься заставляют. Воду носи, огород поливай, то, се… Жуткое дело! Разве это сподручно нашему брату? Тоска зеленая… Я, понимаешь, жерлицу приготовил, червей накопал…
Напав на свою излюбленную тему — о рыбалке, Петька уже не мог остановиться. На голавля сейчас самый клев. Идти надо к Черному омуту, под вечер. С ними еще собирался Тимка Колечкин. Но лучше его не брать — распугает всю рыбу…
— Про голавлей потом, — перебил его Санька. — Где моя пилотка? Тебя кто просил хапать ее без спросу?
— Так ты же сам мне позволил поносить ее. Еще третьего дня. Вспомни-ка!
— А сейчас где она? Покажи.
— Не переживай, Саня. Пилотка твоя в целости, дома у меня. В момент доставлю, — засуетился Петька и, забыв про ведра, побежал в избу.
Офицерская суконная пилотка, подарок раненого лейтенанта из госпиталя, куда Санька возил подарки от колхозниц, была гордостью мальчика. Почти новенькая, с эмалированной красной звездочкой, пилотка пришлась ему как раз впору, и он носил ее, как и положено по воинскому уставу: сдвинув на левый висок, приподняв на два пальца над бровью.
Мальчишки завидовали Саньке и часто выпрашивали у него поносить пилотку. Санька не отказывал.
Петька в обмен на пилотку не раз предлагал Саньке свою новенькую клетчатую кепку или перочинный нож вместе с роскошной расческой из пластмассы. Но Саньку не прельщали все эти блага, и Петьке доставалось только время от времени поносить пилотку день-другой.
Прошло пять минут, а Петька не появлялся. Санька заглянул через окно в избу. Там никого не было.
«Наверное, через двор убежал. Куда бы это?» — подумал Санька и оглядел улицу.
У колодца, за высокой кучей длинных ошкуренных бревен, похожих на огромные восковые свечи, он услышал ребячьи голоса.
Санька обогнул бревна и увидел Петьку и Тимку Колечкина. Они играли в бабки.
Петька только что метнул по кону тяжелой свинчаткой, и бабки, как вспугнутая воробьиная стая, взмыли в воздух и рассыпались по сторонам. Он собрал их и ссыпал в кепку, уже и без того доверху набитую бабками. Тимка с завистью посматривал на Петькин выигрыш.
— Так! — присвистнул Санька. — С Тимкой связался!
— Пристал, понимаешь, отбою нет: сыграй да сыграй с ним. Ну, я показал класс. Пусть учится, пока Девяткин жив. — И Петька потянулся к бабкам.
Но Санька опередил его, схватил кепку, вытряхнул бабки к ногам Тимки и шагнул к Девяткину.
Петька благоразумно отступил немного назад. А Санька, заложив руки назад, все шел и шел прямо на него. Петька прибавил шагу. То же сделал и Санька. Вдруг Петька затрусил к дому. Но бегать он был не мастер, и Санька в несколько скачков отрезал ему путь, заставил бежать вдоль улицы.
Неизвестно, чем бы кончилось это преследование, если бы Петька не заметил Санькину мать.
— Здравствуйте, тетя Катя! — закричал он, подбегая к ней.
— Здравствуй, если не шутишь. Куда это гоните, как на пожар?
— А мы трехкилометровку бежим… на спор. Санька все задавался — я, я… неперегонимый. Сами видите, кто впереди… — Пунцовый Петька перевел дыхание.
Нет, Катерина встретилась очень кстати. При ней Санька, конечно, не посмеет тронуть его и пальцем.
— Что ж, Саня, первенство уступаешь? — спросила мать.
— Будет ему первенство… — процедил раздосадованный Санька.
— Вот он всегда так, тетя Катя… проиграет и сердится. — И Петька, на всякий случай держась поближе к Катерине, все дальше уходил от Саньки и посмеивался: кто же не знает, что Коншак горяч, но отходчив и к вечеру обо всем забудет!
К Саньке подошел Тимка.
— Чего вы с Девяткиным не поделили? — спросил он.
— Пилотку он мою взял… не отдает до сих пор.
— Так он же ее обронил… на участке у Векшина.
— Как — на участке? Ты откуда знаешь? — остановился Санька.
— Да мы вместе туда лазили. — простодушно признался Тимка и покраснел. — За клубникой! А она еще зеленая, кислая, скулы сводит… И на деда Векшина чуть не напоролись.
— Тимка ты Тимка, коровка божия! — только и нашелся сказать Санька.
Но история с пилоткой на этом не кончилась.
Вечером, наспех перекусив, Катерина ушла на заседание правления колхоза, где сегодня шла речь о сенокосе. Детям она наказала ужинать и пить чай без нее.
Феня поставила самовар, и молодые Коншаковы сели за стол.
Не успел Санька выпить первый стакан, как в избу вошла Маша Ракитина.
— Здравствуйте! Чай да сахар вам, — сказала она.
— Милости просим, — степенно ответила Феня. — Садись с нами чай кушать.
— Спасибочки, я уже дома пила.
Но Феня, как и полагается гостеприимной хозяйке, поставила к столу табуретку, обмахнула ее тряпкой и налила чашку чаю.
Маша еще раз отказалась для приличия, потом присела к краешку стола.
