в гостиничной кладовке.
Господин Барберри долго колебался, размышляя, вправе ли он приобретать у армянина-ростовщика имущество своих разорившихся коллег.
— Нет, не могу! — сокрушенно покачал он головой. — Как-то это непорядочно.
— Да перестань! — махнул рукой Густав. — Если не возьмем мы, возьмут другие. И потом — где мы еще раздобудем необходимый реквизит?
— Ну ладно! — согласился Барберри. — Давайте посмотрим, господин Мотий, что вы нам можете предложить.
Армянин снял с гвоздя связку ключей, зажег фонарь и пригласил всю компанию следовать за ним. В стене маленького гостиничного дворика была дверь, ведущая в большой двор. Здесь находились многочисленные сараи и складские помещения.
Пал Чайко ткнул Барберри локтем в бок.
— Здесь он держит вещи, взятые в залог. Наверняка тут где-то есть склад, доверху набитый матросскими бескозырками. Даже не представляю, на кой черт Мотию все это барахло.
Тем временем армянин открыл дверь одного из складов. Вдоль стен этого помещения громоздилась всякая рухлядь, а посередине стояли две больше кибитки, разрисованные яркими красками. Светя себе фонарем, Мотий оглядел их со всех сторон и удовлетворенно кивнул:
— Полный порядок!
Миклош схватил Виктора за руку:
— Смотри, это же наши кибитки!
— Да нет, — отмахнулся Виктор. — Все эти кибитки похожи одна на другую, как братья-близнецы.
Цезарь Барберри удивленно покрутил головой, не веря своим глазам. А клоун Густав с воодушевлением возгласил:
— Есть все-таки на свете Бог, который не оставит в беде несчастных бездомных артистов! Теперь мы можем отправиться хоть на край света, кибитки — это для нас самое главное!
Мотий забрался по приставной лесенке в одну из кибиток и начал по одной выбрасывать оттуда беспорядочно сваленные в кучу вещи: трапеции, канаты, ширмы, конскую сбрую… В другой кибитке, куда уже по-хозяйски заглянул Барберри, обнаружились и шесты, и парусиновый шатер, и даже маленькая керосиновая плитка.
— Представляю, как обрадуется Мари-Мари! — пробормотал он.
А на свет появлялись все новые и новые сокровища: коврики, шелковые трико, медные тарелки, два больших барабана…
Прямо в руки Густаву вылетел белый клоунский колпак, который он тут же надел на голову и больше не снимал.
Теперь оставалось самое трудное: договориться о цене. Ушлый армянин сразу заметил, как обрадовались артисты, внезапно обретя столь необходимый им реквизит, и тут же заломил немыслимую цену.
Директор цирка, услышав, во что ему обойдется эта сделка, чуть не грохнулся в обморок.
— Таких цен не бывает нигде в мире! — с трудом вымолвил он, задыхаясь от возмущения.
А Пал Чайко, уже ни на шаг не отходивший от своих соотечественников, поднес к носу армянина свой огромный кулак и воскликнул:
— Ах ты, разбойник! Ты и так самый богатый человек в Дураццо! И тебе все еще мало?..
Однако с Мотием можно было договориться. Поторговавшись немного, он согласился на половину названной суммы, а чуть погодя удовлетворился и четвертью.
— А я-то считал себя состоятельным человеком, — вздохнул директор цирка, запихивая обратно в карман изрядно похудевший кошелек. — Да при таких расходах мы скоро совсем обнищаем!..
— Ничего страшного! — хлопнул его по плечу Густав. — Главное, что мы снова можем заниматься своим делом и хоть сейчас отправиться в путь.
— А давайте двинем в Салоники [26]! — предложил Пал Чайко. — Я там побывал однажды. Это самое красивое место на земле после нашего Римасомбата.
Обе кибитки тотчас выкатили в первый двор. Мари-Мари принесла вязанку дров и растопила плиту.
Увидев вьющийся над трубой дымок, Цезарь Барберри прослезился и, обняв Густава, растроганно пробормотал:
— Ты прав, дружище! Для странствующих артистов ничего не может быть лучше, чем своя крыша над головой. За это никаких денег не жалко!
Старый клоун подбросил в воздух свой колпак.
— А теперь пойдем в типографию — заказывать афиши. Труппа Барберри снова начинает гастроли!
Из трубы струился легкий прозрачный дымок, а большая пестрая кошка, благодушно мурлыкая, прохаживалась вокруг кибиток.
Глава девятая, в которой наши герои отправляются навстречу приключениям, рассчитывая вернуться обратно сказочно богатыми
Цирковой шатер установили на базарной площади. Пока Миклош и господин Густав устанавливали шесты и закрепляли трапеции, Виктор с Громобоем Ивановичем обошли весь город и почти на каждом углу наклеили ярко-красные афиши, огромными буквами извещавшие почтеннейшую публику о программе циркового представления. Заключительным номером должна была идти блестяще задуманная господином Барберри пантомима с бенгальскими огнями и ружейной пальбой. И название этой пантомимы звучало весьма многообещающе: «Сцены македонской битвы».
Пал Чайко, прочитав афишу, удовлетворенно кивнул.
— Славненько будет! — сказал он. — На этих ярмарках уже достаточно повидали самых знаменитых воздушных гимнастов и канатоходцев. Но настоящих македонских сражений тут еще не было, поскольку они происходят только в горах. Каждый житель Дураццо, у кого руки-ноги на месте, явится на это представление как миленький. Лишь бы сама пьеска не подкачала.
— Положись на меня, Пали, — отвечал господин Барберри, с самого утра занимавшийся постановкой этой пантомимы.
Армянин Мотий повел их обоих на задний двор и открыл дверь склада, доверху набитого самой разной одеждой. Чего там только не было: турецкая военная форма, болгарские, сербские, македонские, албанские национальные костюмы. Барберри и Пал Чайко отобрали там целую кучу старой одежды.
Затем армянин повел их на другой склад, где штабелями стояло старинное и новое оружие. Тут было столько ружей, сабель и кинжалов, будто Мотий собирался вооружить целую армию.
— У меня есть все, что должно быть у хорошего купца, — с гордостью приговаривал армянин. — Вот в прошлом году одна горная банда захватила маленькую турецкую пушечку. Привезли ее к Мотию, который тут же отвалил за нее столько, сколько она весила.
— А на кой ляд тебе пушка? — спросил Пал Чайко.
Армянин усмехнулся в свою черную бороду.
— Да мало ли? А вдруг воевода Апостол или воевода Шпачов или еще кто нагрянет сюда за оружием для своих людей. Так Мотий покажет им, какой товар у него есть, даже пушка. Ведь горцы новое оружие не очень-то покупают. А у Мотия вооружаются даже янычары турецкого паши. Потому что новое оружие слишком дорого. У Мотия дешевле. Здесь есть ружья и сабли, которые уже в третий раз ко мне попадают. И турецкие, и македонские солдаты то и дело дезертируют из армии и продают свои винтовки Мотию. Мотий все покупает, даже старые тапочки…
— Да по тебе давно уже виселица плачет! — заметил Чайко.
А господин Барберри накупил целую гору ржавых ружей и сабель.
— Зачем нам столько? — спросил бывший матрос. — Ведь если даже все артисты нацепят себе через каждое плечо по винтовке, и то останется много лишних.
— Ничего ты в этих делах не смыслишь, — мягко улыбнулся директор. —
