— Да кому же внести-то? Родителя его вы кругом уже обобрали.
— Кто внесет: сам ли его родитель, приказная ли палата, — для нас все едино.
Младший воевода наклонился к старшему и стал ему настоятельно говорить что-то на ухо.
— Гм, да… Так-то так… — прошамкал Прозоровский, потом обернулся опять к казакам. — Ну, а есть ведь у вас еще и другие полонянники — персиане? Как же с ними-то?
— Про них, прости, батюшка, мы в точности не осведомлены. Атаман у нас всему голова и вершитель. Мы же только наказ его исполняем.
— Да ведь эти же все бедняки, голыши. Ни нам, ни вам нет от них проку.
— Не могим знать. Чего не знает, не погневись, того не знаем.
— А скажите-ка, братцы, — заговорил тут младший воевода, — пали до нас слухи, что войско ваше основалось за десять ден отсюда, у Свиного острова. Что оно, все еще там же?
— Никак нет. Нонече мы стоим куда ближе отселе — под устьем Волги.
— Не на Четырех ли Буграх? — догадался Львов.
— На Четырех Буграх, точно. Островок, как ведомо вам, господа воеводы, невеликий, но превысокий да скалистый, кругом весь камышами оброс. В одном лишь месте небольшой проход оставлен для наших стругов. Укрепились мы там, что в крепостце, наставили на тот проход пушек, всей мочью будем обороняться, буде вы с вашими стрельцами похотели бы взять нас с боя. Держимся мы сторожко, похлопывать из пушек да из пищалей сызмальства обучены, а съестного всякого у нас преизобильно. Пожалуйте, дадим вам такой бой, что небу жарко станет, ни вашего войска, ни своего не пожалеем. Кто еще верх возьмет — одному Богу ведомо, а буде, паче чаянья, вы бы нас все же одолели, то и тогда мы не сдадимся доброй волей, пробьемся и уйдем домой — и не Волгой, а Кумой, да по пути у черкесов еще коней отгоним, не с пустыми ж руками к своим ворочаться! Вот вам, господа воеводы, и весь наш сказ. У нас, казаков, все начистоту, без уверток, кривить душой мы не умеем.
"Ай да удальцы!" — подумал Илюша. Не менее сильное впечатление, по-видимому, произвела дерзкая отвага посланцев Разина и на обоих воевод. Еще раз тихонько меж собой посоветовавшись, они пришли к определенному решению.
— Вот что, други мои, — заговорил Прозоровский. — В том, что ваш атаман и все ваше войско сдержат свое обещание насчет сдачи нам людей, пушек и прочего, примете ли вы присягу?
— Отчего не принять? Примем, — отвечали в один голос казаки.
— Не найдется ль у тебя, господин капитан, евангелия?
Евангелия на церковно-славянском языке у голландцев, разумеется, не нашлось. Но таковое оказалось у Илюши, который унаследовал его от покойной матери и взял с собой на дорогу.
По приводе обоих казаков к присяге Прозоровский, как бы в подкрепление словесного договора, попросил капитана Бутлера дать залп из пушек, чем казаки остались, видимо, очень довольны, а еще более, быть может, доброй чарой романеи, которую Бутлер поднес каждому из них уже от себя.
Похвалив "знатное винцо" и пожелав капитану доброго здоровья, уполномоченные откланялись.
— Дай Бог, чтоб и с атаманом их сошло у нас все так же гладко! — заметил Прозоровский, глядя вслед удаляющемуся казачьему стругу.
— "Дай Бог" — хорошо, а "слава Богу" — лучше, — отозвался раздумчиво Львов. — Атаман их — травленая лиса! Чтобы из Москвы не подвергнуться нам опять нареканию, что властью своей небрежем, надлежало бы ныне же пресечь им пути к новым злоумышлениям.
— Так что же ты, князь Семен, делать ладишь?
— Да обложить их немешкатно у Четырех Бугров.
— Гм… — промычал Прозоровский и втянул в себя оттопырившуюся нижнюю губу.
— А что же ты сам против сего имеешь? Старик махнул рукой.
— Я немотствую! Войско и суда ведь в твоем ведении, так и верши в свою голову.
— Ах Ты, Господи! — послышался тут около них глубокий вздох.
Оба обернулись: вздыхал, оказалось, стоявший тут же Илюша.
— Ты-то о чем? — спросил его Прозоровский и, подняв рукой его подбородок, заглянул ему в глаза с отеческой улыбкой. — Вот погоди, как господин капитан сойдет на берег, так возьмет тебя, может, с собой.
— Да я теперь не об том… — прошептал Илюша.
— О чем же?
— Коли казаков обложат на их острове, так когда-то еще я узнаю про моего брата!
— Долго это теперь не протянется, — заметил Львов. — Сила солому ломит.
— Ну, Разин-то не солома, — возразил Прозоровский, — но все же, я чай, вонмит гласу рассудка и принесет свой бунчук к нам в приказную избу. Тогда я, дружок, допрошу его, пожалуй, и насчет твоего братца-шалопута.
— Коли за делом про него не забудешь!
— И то случиться может! — печально улыбнулся опять Прозоровский. — На старости лет забывчив я стал. Так вот что: изготовься-ка сей же час. Горница у меня в доме для тебя найдется, да и самому мне с тобой не так скучно будет, княгиня-то моя с детьми в отлучке.
Надо ли говорить, что Илюша с радостью принял приглашение доброго старичка?
Глава двенадцатая
СТЕНЬКА РАЗИН
План свой относительно обложения разинцев младший воевода князь Львов выполнил на другое же утро и с полным успехом. Когда он с флотилией в тридцать шесть судов, вооруженных орудиями и четырьмя тысячами стрельцов, появился перед Четырьмя Буграми, где укрепился со своей вольницей Стенька Разин, и потребовал, чтобы казаки немедленно сели на свои струги и последовали за ним к Астрахани, — бесстрашный, но вместе с тем и хитроумный казацкий атаман не стал попусту упираться, у него самого было ведь всего двадцать два струга, а войска не более шестисот человек. Выговорил он себе только одно: чтобы его приняли с должным почетом.
И вот, когда он вслед за царской флотилией приплыл к Астрахани со своими казаками, его приветствовали со всех царских судов орудийным огнем. На ответный салют казаков Львов велел палить вторично. Разин сделал то же. Тогда воеводские орудия грянули в третий раз, и с казачьих стругов отвечали третьим же залпом.
После этого царские суда двинулись в гавань, а казаки поплыли далее к Болдинскому устью Волги, где и расположились на берегу станом.
Во время троекратного обмена салютов на взморье вся набережная в гавани была, конечно, запружена народом. В числе зрителей находился и Илюша. Но как ни напрягал он зрения, различить безбородое лицо брата среди усатых разинцев на проходивших в отдалении казачьих стругах не было никакой возможности. Пришлось еще потерпеть.
Два дня спустя, когда Прозоровский с Илюшей уселись только что за обеденный стол, явился дневальный с докладом, что от атамана казацкого Степана Тимофеича прислан передовой казак, сам атаман-де пожалует через час времени.
— Не мог загодя оповестить! — проворчал воевода, который из всех благ жизни на старости лет ценил лишь одно — хорошо покушать. — Сбегай-ка, братец, в приказную палату, чтобы дьяк[10] и повытчики, да и писцы все были на своих местах.
Приказная палата находилась по соседству от воеводского двора. Поэтому дневальный через несколько минут уже вернулся обратно.
— Что там еще? — с неудовольствием обернулся к нему Прозоровский, принявшийся едва за второе блюдо.
— Смею доложить, осударь воевода: в приказной-то палате, опричь сторожа, хоть шаром покати — ни дьяка, ни повытчиков, ни писаришек.
— Да что же это такое, Господи Ты Боже мой! Ведь сказано же дьяку, что с часу на час ожидается казацкий атаман?
С трудом сдерживаемая усмешка заиграла на губах дневального.
— Сказано-то сказано…
— Ну?
— Да ведь дьяк-то того… с вечера еще, слышь, мертвую запил.
— Вот наказанье Божие! Доколе не отрезвится, от него путного не жди. Ну, а повытчики-то как отлучиться посмели?
— Старшего повытчика твоя милость сам ведь еще позавчера погостить к родным отпустил.
— Гм… я сам… Так ли?
— Так, осударь воевода: сторож сейчас только мне сказывал.
— Да отпущен-то он мной на много ли дней?
— На одни сутки.
— На одни, не более? А ушел, говоришь ты, уже позавчера?
— Позавчера, осударь.
— Так отчего его, непутящего, о сю пору еще нету на месте! — возмутился добряк-воевода и хватил даже кулаком по столу.
Гнев его, однако, был подчиненным, должно быть, не оченьтто страшен, потому что дневальный как ни в чем не бывало опять ухмыльнулся:
— У родных, знать, на погулянках той же хворью, что и дьяк, захворал.
Прозоровский в бессильном отчаянии развел руками.
— Вот и возись с этими приказными! Просто ладу с ними не стало! А младших повытчиков и писцов тоже, значит, ни души?
— Ни единого, знамое дело. Начальства нету, так чего им зевать-то? За час, почесть, до обеда еще разбежались. Теперича их и с собаками по городу не разыщешь. Да что, батюшка воевода, коли тебе дошлый писака так до зарезу уже нужен, то один-то есть на примете.
