пропастью. Вожак почуял опасность, заупрямился. Мешкать не было времени, и Абдулла хлестнул его кнутом. Козел нехотя прыгнул на каменный карниз. Снежная пыль, как водопад, обтекая выступы, заполняя трещинки, потекла вниз. Овцы нерешительно последовали за вожаком. Последним шагнул на карниз Абдулла, кнут он сунул за пояс, чтобы не мешал.
Осторожно ступал Абдулла и старался не глядеть вниз — голова кружилась. За стену ухватится — руки примерзают к студеному камню. А скала все больше грудь выпячивает, будто норовит столкнуть в пропасть идущих по тропе. Ветер налетает упругими порывами, тянет за собой туда, куда взглянуть-то страшно. Снег залепляет рот и нос — дышать невмоготу. В такие мгновенья Абдулла приседает на корточки, обхватив руками коленки, прячет лицо за воротник, пережидает, когда у ветра сила иссякнет. Едва порыв ослабеет, он опять прижимается спиной к скале и пробирается вслед за овцами…
Вдруг неподалеку что-то ухнуло. Абдуллу обдало упругой волной воздуха и снежной пылью. Это позади рухнул снег с высоты, завалил дорогу. Испугался Абдулла. Забыл на секунду об осторожности. Нога тотчас соскользнула с камня, и его бросило в сторону, в бездну, где выло и хохотало невидимое глазу чудовище. Успел-таки Абдулла вцепиться в затвердевший наст. Повис, а его ветром раскачивает. Из горла сам собой вырвался крик. Абдулла знал, что его все равно никто не услышит — зря только силы растратишь. Закусил губы, чтобы не расплакаться, попробовал сам справиться с бедой. Но колени соскользнули с острых уступов, покрытых ледяной коркой. Наст под рукой крошился. «Пропал… — подумал Абдулла, — не выбраться мне…» Вспомнились слова деда: «Чабан, даже падая в пропасть, не должен падать духом. Может, его чекмень еще зацепится за сук или, может, его подхватит на крыло пролетающий мимо орел…» И глубже впились пальцы в кромку наста. Вот нога нащупала выемку в стене. Совсем маленькую, кончик носка уместился только. Но и этого было достаточно, чтобы подтянуться. Теперь осталось ухватиться за камень. Вон за тот, на котором какая-то овца оставила клок шерсти. Вот так. Теперь все, спасен…
Лишь когда Абдулла оказался на тропе, припал он грудью к отвесной черной стене, заплакал в голос. Ветер мгновенно слизывал с его лица слезы, хлопал по щекам.
Солнце потеряло яркость, обрело цвет уголька, тлеющего в костре. Заснеженные края скал зарумянились. Синие тени, наполнявшие расщелины, потемнели, стали таинственнее. Абдулла огляделся и сообразил, что выбрал совсем неподходящее время, чтобы раскисать. Пошмыгал немножко носом, унимая плач, и стал пробираться вслед за стадом. Где тропка становилась совсем узкой, проползал на четвереньках, уподобясь своим же овцам. В такие моменты ему очень не хотелось, чтобы животные оглядывались — казалось, что они могут над ним посмеяться…
Наконец догнал стадо. Овцы стояли неподвижно, прятали от ветра головы, уткнувшись друг в друга. Передние почему-то со страхом пятились, напирая на задних.
«Неужели там волки?» В холодные зимы они переходили сюда с таманского берега по замерзшему заливу…
— Такку! Вперед, лохматые черти! — прикрикнул Абдулла и щелкнул в воздухе кнутом. Но от холода руки сделались бесчувственными, будто деревянными; кнут причудливо изогнулся, полетел в пропасть. А овцы ни с места. Стоят как вкопанные. Ясно, боятся чего-то. Абдулла сорвал с головы шапку и ею стал настегивать тех, что были в хвосте цепочки… Наконец вожак набрался храбрости, высоко вскинув голову и навострив уши, пошел дальше. Время от времени останавливался, вглядывался в сумерки. Прядал ушами, прислушиваясь. Но Абдулла, как ни всматривался, ничего подозрительного впереди разглядеть не мог.
Вот овцы одна за другой ступили на занесенную снегом яйлю, сбились в кучу. Вдруг вожак, насторожившись, задрал голову и вздрогнул. В одно мгновенье он огромным скачком отпрянул в сторону и… исчез. Лишь спустя какое-то время откуда-то, словно из-под земли, послышался глухой удар — будто пропасть вздохнула. Овцы привычно последовали за вожаком — к пропасти. Абдулла сорвался с места, увязая в снегу, крича и махая шапкой, кинулся им наперерез. Услышав властные окрики чабана, овцы остановились. Абдулла обернулся и оторопел, обмер от страха: огромные сугробы, мягко расцвеченные закатом, пришли в странное движение. Белые изваяния вдруг выросли прямо из-под снега и медленно пошли ему навстречу. Абдулла в страхе попятился. И тотчас услышал предупредительный возглас:
— Мальчик, осторожно!
Оглянулся и увидел, что стоит у самого обрыва, на краю наста, откуда только что рухнул козел-вожак. Чьи-то руки подхватили Абдуллу и понесли. Кто-то набросил на него свою шубу. Слышались голоса:
— Спирту ему дайте!..
— Что ты, он же малыш.
— Всего глоток. Не повредит.
— Сразу не вносите в землянку. Надо снегом оттереть. Ноги отморозил, поди…
Абдуллу кто-то нес на руках. А вокруг хрустел снег под множеством ног… Шли люди в белых маскировочных халатах.
Абдулла очнулся в жарко натопленной землянке. В чугунной печке потрескивали дрова. И совсем по-домашнему шумел и позванивал чайник. Сам он лежал на широких нарах, укрытый лохматой шубой. Над столом висела керосиновая лампа с круглым жестяным абажуром. Какой-то бородатый дядька склонился над картой и размечал что-то карандашом.
— Дяденька, а где овцы? — спросил у него Абдулла.
Бородач обернулся к Абдулле и приветливо улыбнулся.
— A-а, проснулся! — сказал он. — Овцы в порядке. Всех пригнали. Даже того дурня-козла достали, что прыгнул в пропасть…
Мужчина присел на краешек нар, спросил у Абдуллы:
— Ты чей будешь? Из какой деревни?
Абдулла рассказал.
— Спасибо, братишка, — сказал командир партизанского отряда. — Теперь наши ребята наберутся сил и так ударят по врагу, что только пух полетит!
Командир снова сел к столу, торопливо написал что-то на бумажке и, сложив ее вчетверо, протянул Абдулле.
— Передашь своему деду, — сказал он. — Это расписка. После войны все возвратим хозяевам. А сейчас им большое партизанское спасибо…
Тут командир полез в нагрудный карман кителя.
— А это тебе от меня, малыш, — говорит он. — На память. Храни ее и вспоминай дядьку-бородача. Может, еще доведется когда-нибудь свидеться, — и подал Абдулле звездочку. Такую же, какие бойцы на пилотках носят. — Считай, это награда за твой поступок…
Абдулла вернулся домой к полудню следующего дня. Проводили его до самого дома сыновья Зейнеп-апте — Амет и Селямет. Дед уже, оказывается, собирался сам отправиться в горы — на поиски внука. Эх, стоит ли рассказывать, как обрадовались он и мать, когда увидели Абдуллу на пороге дома…
Арба громыхала по узкой искривленной улочке чужого кишлака. Возница умолк. Лошадь почувствовала близкий отдых, вспомнила про душистый клевер, который ожидает ее в кормушке, и ускорила шаги. На улице было безлюдно.
— Абдулла-ака, а где сейчас этот мальчик? — спросил Анвар.
— В нашем колхозе, — отозвался Абдулла-юлдузча и
