Петровские возвращались домой окрыленные. Им необыкновенно повезло. Они выстояли в очереди, попали на прием, и принял их товарищ пана Феликса, его бывший однополчанин. Петровский даже не подозревал, что тот работает в жилуправлении. Занимал он, правда, небольшую должность, но проинформировал их основательно, дал несколько ценных советов, а главное — сильно обнадежил. А это много значит.
— Вот видишь! Вот видишь! — взволнованно говорила Петровская. — Тебя почти силой пришлось тащить из дому. А как все хорошо сложилось! Всегда меня слушайся! Без меня, как говорит Михал, ты «пропадешь ни за грош»!..
Давно уже пани Ирена не бывала в таком хорошем настроении. Всю дорогу она шутила, смеялась.
— Теперь ждать недолго, — сказала она, когда они подходили к дому. — Еще чуть-чуть потерпеть, и все. Зимой у нас наверняка уже будет своя квартира. Завтра же зайди в местком и попроси ссуду. Ты столько лет работаешь, тебе обязаны дать.
— Конечно, дадут, — подтвердил Петровский. — Вот когда я радио вволю наслушаюсь. И газеты почитать смогу спокойно. И у ребят будет своя комната для занятий и для игр.
— Мы бы давно получили квартиру, если бы ты больше старался, — не упустила случая попрекнуть жена. — Почти все твои знакомые живут в новых домах, обстановку приобрели. У Новика есть холодильник, стиральная машина. Малиновские телевизор купили.
— И у нас будет телевизор.
— Не говори «гоп»… И без телевизора расходов хватит. А хлопот сколько!
Они поднялись по лестнице и с удивлением обнаружили, что дверь в квартиру открыта настежь. Перепуганный Геня впопыхах, видно, забыл ее закрыть. Петровская сразу почуяла недоброе.
Увидев, что дверь в их комнату тоже распахнута, она не на шутку испугалась.
— Матка боска! Воры! — крикнула она при виде разоренного шкафа и разбросанного по полу белья. — Где Геня? Где ребенок?
На крик в переднюю прибежала пани Леонтина. Старушка больше всего на свете боялась воров.
— Вы ничего не слышали? Боже! Боже! Полон дом людей! Повернуться негде, а чуть что, человека среди бела дня обирают! Среди бела дня! Под носом у соседей!
— Пани Ирена, мы ничего не слышали. Правда, когда Михал вернулся из школы, мне почудился какой-то шум… Потом, я была на кухне. Но ведь Геня…
— Геня?! Ребенка похитили!..
— А куда делась дверь от шкафа? — оглядываясь по сторонам, спросила пани Шафранец.
— Сняли с петель, — подтвердил Петровский. — Странно!
— У меня под бельем деньги! — снова закричала пани Ирена. — Нет их! Нет! — Она лихорадочно стала рыться под грудой полотенец и рубашек. — Они лежали здесь! Нет, не здесь. Ах, голова у меня идет кругом! Что ты стоишь, как пень? Беги в милицию! Надо заявить! Все из-за тебя! Была бы у нас квартира, как у людей… Бедный мой мальчик! Геня!! — Петровская была в отчаянии.
— Успокойся, Иренка. Странно все это. Смотри, в другом отделении ничего не тронуто.
— А белье! А деньги! Здесь! Вот здесь они лежали! — кричала Петровская, снова вороша груду полотенец. — Стойте! Лежат! — Она схватила пачку бумажек и стала быстро пересчитывать. — Все! На месте! Что же это значит? — Трясущимися руками она принялась складывать упавшие наволочки и полотенца.
— Михала нет. Пани Толлочко спала и ничего не слышала, — сообщил старик Шафранец, появляясь на пороге. — Кто же мог оставить дверь открытой? Входную дверь!
— Ясно — кто! Тот, кто украл дверцу шкафа, — проговорила расстроенная Петровская. — Но зачем и кому могли понадобиться несколько старых досок? Скажите — кому?
Никто из присутствующих этого сказать не мог. Все смотрели друг на друга в полном недоумении, пожимая плечами.
Вдруг из-под руки Шафранца просунулась в комнату румяная и разгоряченная физиономия Генека.
— Мамочка! Сейчас! Михал уже идет!
— Что произошло? — Мать схватила его за плечи. — Почему ты не стерег дом?
На пороге показался Михал с поклажей на голове. Он направился прямо к шкафу, снял дверцу с головы и ловко нацепил ее на петли.
Геня, напуганный криком матери, стал громко и путано рассказывать:
— Мамочка, я стерег. Но Михал сказал: дело чести, а Витек мой брат, и он тут же принесет ее на место, тогда я пошел с ним, чтобы она не пропала. А если бы ребята пришли сюда, они бы наследили… верно?
— Я с ума сойду! Я сойду с ума! — Петровская схватилась за голову.
В это время на пороге появилась бледная, с запавшими глазами учительница, закутанная в байковый халат.
— Порядок! Фертиг! — сказал Михал, закрывая дверцу на ключ. — Ничего не случилось. Дверца на месте! Видали? Ключик я держал в кармане, чтобы не потерять. Котелок варит!
— Да как ты смел! В чужой комнате!.. Когда никого дома не было!..
— Был Геня и все видел. Нет, что ли? И в чем дело? Дверь на месте! Полный порядок! Привет и нижайший поклон!..
Петровская открыла было рот, чтобы разразиться новой тирадой, но муж ее удержал.
— Подожди, Иренка, — сказал он, останавливая направившегося к двери Михала. — Зачем ты это сделал? Для чего?
— Мамочка, Збышек, который отлупил Витека перед Новым годом, давал Михалу двадцать злотых, но я сказал, что это наша дверь и продавать ее нельзя, она еще нам нужна.
— Что-о-о?! Он хотел ее продать? — в ужасе всплеснула руками Петровская. — Дверь от нашего шкафа?! Нет! Это просто уму непостижимо! Дверь от нашего шкафа!
— Ну, Генька, кажется, я тебя рано похвалил за сообразительность. Извините, — обратился Михал к Петровской. — Здесь дело чести, и ничего больше. Чести друга! Мы поспорили. Сравнили, и коллекция Витека оказалась в сто раз лучше, чем у Збышека. Все ребята признали. А двадцать злотых я не взял у этого сопляка, я по-другому с ним рассчитаюсь.
— Сначала я с тобой рассчитаюсь, я на тебя найду управу, негодник! — пригрозила Петровская. — Я все-все расскажу дяде! Вот увидишь!
— А что я такого сделал? Украл что-нибудь? Что-нибудь пропало? Ничего! Все на месте! Кроме одной вещи! Но ее и раньше не было: альбома для коллекции Витека. Тут уж не моя вина! А ваша! Я бы не жадничал, как вы!
— Валерьянки! Дайте мне валерьянки! Ох, сердце! — охнула Петровская и опустилась на стул. — Я, кажется, умираю…
— Сейчас принесу, — засуетилась учительница. — Какая наглость! Какой наглец!
— Тут и с ангельским терпением не выдержишь — свихнешься! — затрясла головой пани Леонтина, стоя в передней и объясняя вернувшейся с работы медсестре, что произошло.
Только Петровский оставался невозмутимым, он слегка подтолкнул Михала и сказал:
— Иди домой, Михал. Иди.
Михал не стал задерживаться. Уже у самой двери его настиг голос медсестры:
— Ох, Михал, Михал! Голова твоя непутевая! Не нравишься ты мне, ох, не нравишься!..
— А вы мне еще раньше не понравились. И ваш жирный Пимпус тоже! Вот!..
Михал был зол на весь мир и несколько часов подряд просидел дома. Если бы ему сейчас под сердитую руку подвернулась Агнешка, ох и досталось бы ей на орехи!
Вот она, награда за благородный поступок. Защищал честь товарища! Бескорыстно! Без всякой личной заинтересованности! К этому ведь призывала Агнешка? А он тут же поспешил доказать, что он — настоящий друг.
Может, Витек ему спасибо за это сказал? От кошки рожки! Даже не пришел к нему. Даже носа не кажет. А разглагольствовать мастер!
— Так мне и надо! — говорит Михал сам себе. — Это мне наука на будущее. Впредь буду беречь свою шкуру, и точка! Не поддамся ни на какие фигли-мигли! От кошки рожки и привет!
Ах, как ему здесь все осточертело! Эта закоптелая комната с мутными от пыли окнами, эта холодная раскладушка. Эта вечная возня у плиты. А пуще всего — эти постные, недовольные лица соседей.
Чем он им мешает? У дяди могли быть жена и куча детей, а не один племянник. Вот было бы весело!..
А разве он с дядей жалуется, что у Шафранцев вечно то чихают, то кашляют? А учительница то ахает, то охает! И валерьянкой разит на всю квартиру, даже на лестнице чувствуешь. И Генусь вопит из-за каждой ерунды так, что на набережной слышно! И Пимпус всегда так жалобно скулит, что внутри все переворачивается. Бедная псина весь день взаперти, даже сходить по надобности не может: лишь вечером, после работы, медсестра выводит его на полчасика погулять. Это по-человечески? Ведь он жирный оттого, что весь день без движения. Михал иногда, если никто не видит, сует ему под дверь колбасную кожуру. Песик на седьмом небе от счастья! Не из-за кожуры, конечно, а из-за того, что на него обратили внимание. Бедняга… Ему здесь достается больше, чем Михалу, и ведь не убежишь…
«А я смоюсь отсюда, и точка! — радуется Михал. — Вернусь в Лодзь, и долго тут меня не увидят».
Может, совсем не возвращаться сюда? Мама огорчится… Ей хочется, чтоб он учился… Это потому, что сама она неученая и работа у нее тяжелая…
Нет, маму огорчать нельзя. Как все сложно… Может, уехать немного раньше? В субботу. А в школе Витек скажет, что Михала вызвали письмом…
