Оскар Хавкин - Всегда вместе

— Садись, пей чай, — мягко сказал Андрей Аркадьевич. — Антон тебе уже налил… Ведь он заслужил эту кружку? — обратился учитель к нам.

— Конечно! Да садись же, Ванюша, сюда! — затормошили мы Ваню со всех сторон, а Зоя пуще всех.

Вдруг Андрей Аркадьевич неожиданно жестко сказал:

— Вот, Владимирский, разница между Ваней и тобой: он добился права участвовать в походе, а ты, если Сеня и Линда с тобой не займутся, рад увильнуть.

— Митя, перестань симулировать! — вполголоса сказал Трофим.

— Отправить этого лоботряса обратно, — проворчал Борис.

— А что же? Это ведь дельное предложение, — серьезно сказал наш учитель. — Как вы думаете, Кузьма Савельевич?

— Ведь ты и отца подводишь, — буркнул сердито геолог.

Все смолкли. У Мити лицо вытянулось. Он видел вокруг себя хмурые, решительные лица своих товарищей.

— Может быть, проголосуем? — спросил Андрей Аркадьевич.

Сережа Бурдинский не выдержал и подтолкнул Митю.

— Ребята… мне очень стыдно… очень… Перед вами, Ванюшей, отцом… Простите меня…

— Проняло все-таки! — с удовлетворением сказал Кеша.

Но Мите пришлось пережить еще несколько мучительных минут, когда за Ваню спорили обе партии и никто не выражал желания брать к себе его, Митю. Наконец Брынов распорядился: «Гладких идет на Иван-Талый, Владимирский — на Голубую падь».

Сегодня подготовка к дороге, сборы.

Завтра переберемся через Олекму и — на Яблонку.

Этого следовало ожидать! Ведь столько дней небо сверкало знойной синью! Проливной дождь настиг нас на пути к Олекме.

Признаться, не ожидал я такой расторопности от ребят. Настоящие таежники! Ободрали с деревьев корье, понастроили балаганы, стащили туда все наше имущество, и мы, как говорится, «вышли сухими из воды».

Кузьма Савельевич мне говорит:

— Помню, как-то был я в тайге с практикантами, необстрелянными студентами. Тоже вот так дождь нахлынул. Намучился я тогда. Палатку развернули с опозданием. На нас жалко было смотреть — до того вымокли! Одежда набухла. Хлеб превратился в нечто кашеобразное, от него несло кислым. А с этими не пропадешь. Смотрите, и Митя подтянулся. А если бы Альбертина Михайловна увидела Сережу, что бы с ней было?

Но как-то мы переправимся через Олекму? После ливня река разлилась чуть не во всю ширь долины.

Через Олекму переправились на стареньком плоту. Его разыскал на берегу Ваня Гладких. Как северянин, он не один раз пересекал Олекму. Плот оставался от прошлогоднего похода северян на Новые Ключи.

Вода крутится, кипит, покачивает нас на крутых свирепых волнах. Но Ванюша управляет плотом мастерски. В два приема через быстрину переправил всю партию.

Толя Чернобородов сочиняет «Походный марш». Первые строки мы уже поем:

Подошли к подножию Яблоновою хребта. Распрощались с группой Брынова. Невольно всем стало грустно, не хотелось расставаться. Зоя даже всплакнула. Но Брынов нарочито сухо провел эту «операцию».

— Ну, смотрите за ребятами, — сказал я ему.

— Ну, не прозевайте ископаемые, — ответил он мне.

Вот так тропа! Не везде по-двое пройдешь, шли гуськом. Сосны и ели касаются ветвями лица, горбатыми узлами переплетаются корневища, то и дело спотыкаешься. На редких полянках порою белеют березки, виднеются кусты багульника. Бесконечным кажется подъем на высоты Яблонового…

Идем всё вперед — к вершине. Тропа временами раздваивается, но мы уже привыкли определять правильное направление по «Кешиным затескам». На третий день вышли на широкую, словно вырубленную гигантом просеку. Сосны и ели лежат, вырванные с корнем, и повалены в одном направлении.

Здесь похозяйничала буря.

Идем, напевая новые строчки «Походного марша»:

Андрей Аркадьевич недоволен: ничего до сих пор не обнаружили, хотя исправно пускаем в ход и молоток, и зубило, и лопатку. Александра Григорьевна, напротив, в отличном настроении: гербарий все время пополняется новыми растениями. Она — страстная любительница ботаники и заставляет нас собирать и листья, и стебли, и цветы, и корни.

Но минералов не находим.

Как-то наши товарищи? Может, им повезло?

Чем ближе к вершине, тем явственней меняется облик хребта. Природа становится более суровой. Высокие сосны, осины, березы, кедры сменяются кедровым стлаником. Его орехи маленькие, но маслянистые, вкусные. Много душистой, с крупными ягодами смородины, встречается малина…

Уже затемно устроили привал.

Андрей Аркадьевич заснул. Мы расселись вокруг костра и стали печь на угольках крупные картофелины — полмешка картошки подарил нам добрый Лю Я-ми.

— Троша, — Зоя подала Зубареву половину картофелины, — попробуй… Ты почему такой скучный?

Трофим в самом деле «скис». Он шевелил прутиком угольки. Кончик прутика то загорался, то погасал.

— Я целый год не видел маму, — неожиданно сказал Троша. — Через несколько дней мы будем в Иенде, и я увижу ее… И она опять будет притворяться, что здорова, что ей хорошо живется… А у нее ноги пухнут. И сто рублей ей посылать мне знаешь как трудно!.. Один я у нее… Ночью в интернате проснешься и думаешь, думаешь: кто ей дрова наколет, кто в лавку сбегает? А может, она лежит и не подымается? А мне еще два года учиться…

Зоя взяла его за руку и несколько секунд вместе с ним шевелила прутиком угольки в костре…

— Как плохо еще мы знаем друг друга, — сказал мне Кеша. — Вот видишь, у Троши как…

Мы заговорили о школе, о новой осени.

— Вот найдем богатое месторождение — на всю страну прогремим! — размечтался Толя.

Он лежал на траве, подложив руки под голову.

— Тебе бы только греметь, поэт! — съязвил Ванюша. — А если не найдем?

— Платон Сергеевич сказал, что найдем! — говорю я.

Линда засмеялась:

— Ну как же Платон Сергеевич может ручаться… Он же не был здесь!

Кеша посмотрел на меня. Как он сразу понимает мои мысли!

— Вполне может. Он сказал, что мы найдем богатство, которое не окисляется и не разлагается, минерал под названием «Всегда вместе».

Трофим бросил прутик в огонь и живо повернулся к нам:

— Хорошо сказал, Кеша. И я так думаю. Поход только начало нашей дружбы!

Толя мгновенно поднялся:

— Что бы, ребята, нам школьный журнал выпускать?

— В школе бы ремонт сделать, покрасить, — сказала Линда.

— Вечер интересный провести, — добавила Зоя.

— А начнем, ребята, с раскорчевки целинника за кедровником, — заключил Кеша, как будто уже принято решение. — Стадион построим.

И он рассказал давно обдуманный нами план — «план реконструктивных работ» на Новых Ключах…

Андрей Аркадьевич как-то нам говорил, что Ленин учил мечтать, но так мечтать, чтобы мечта звала на большие подвиги, делала людей энергичными, настойчивыми, упорными. Мы будем мечтать только так…

Слева от тропы мы увидели лежащую на земле толстую лиственницу. На ней, соединяясь углом, — четыре обугленных лесины потоньше.

Кеша свернул с тропы.

— Ты что, Кеша? — спросила Александра Григорьевна. — Ищешь что-нибудь?

— Прошлой зимой мы с отцом здесь белковали, — ответил Кеша, — и далеко зашли от балагана, возвращаться не хотелось…

— Послушаем, граждане, — Трофим сел верхом на поваленную лиственницу, — случай из боевой жизни Адмирала.

— Ничего особенного, — ответил Кеша. — Ночь была темная, мороз подходящий — градусов пятьдесят. «Заночуем», говорит отец. А я спрашиваю: «Как же без балагана, под открытым небом?» Ну, отец начал меня учить. Разгребли снег, свалили эту сырую лесину, положили на нее пирамидой четыре сухих бревнышка, так что край их выступал вперед, а под ними разожгли костер. Концы бревен зажглись, разгорелись, и такой жар от них был, что мы даже разулись… Славно переночевали…

— И все? — спросила Линда.

— Все. А что еще? Утром поднялись и пошли дальше.

— Это, — поднял палец Трофим, — это, учтите, еще до морских походов Адмирала, так сказать сухопутная страница жизни…

— А где же романтика? — спросила Линда.

— Романтика? В том, чтобы не замерзнуть в тайге, — улыбнулся Кеша.

— И в том, чтобы найти выход из безвыходного положения, — уже серьезно сказал Трофим.