В этот трагический момент мы с Сиракузовыми всегда были на стороне Михайлы Михайловича.
Однажды Бронислава нас спросила:
— Как фамилия того человека, который всё время бьёт Михайлу Михайловича по голове?
— Кучин, — ответили Сиракузовы. — Он работает бухгалтером на молокозаводе.
Сиракузовы всегда всё про всех знали.
— Покажите мне его без грима, — задумавшись на секунду, сказала Бронислава.
Через несколько дней мы пошли на рынок за картошкой, и Сиракузовы в очереди показали Брониславе этого Кучина: он стоял впереди нас.
Бронислава тут же начала к нему продвигаться.
— Кучин? — продвинувшись, спросила она.
— Кучин, — ответил бухгалтер.
— В театре играете?
— Играю, — улыбнувшись, ответил бухгалтер и с интересом посмотрел на Брониславу, полагая, что она — его почитательница.
— Если вы ещё раз в четвёртой картине так ударите Михайлу Михайловича, — сказала Бронислава, — я вас ещё похуже отделаю! — И для удобства уже переложила авоську в левую руку.
В очереди переглянулись, а Кучин побледнел.
— Но позвольте, — сказал он. — По пьесе полагается…
— Не позволю, — ответила Бронислава и, смерив ещё раз бухгалтера взглядом, встала в очередь.
То ли это подействовало, то ли ещё что, но с тех пор Михайла Михайлович после спектаклей с шишкой не приходил.
После пятого урока Михайла Михайлович сказал нам:
— К завтрашнему дню принести с собой вёдра и тряпки. Вы, Сиракузовы, вёдра, а вы, Ватников и Лапин, тряпки.
— Всё ясно, — сразу сказали Сиракузовы, — опять генеральная уборка.
Но Михайла Михайлович с сожалением посмотрел на них и сказал:
— Эх, какие вы всё-таки без полёта люди, Сиракузовы. Генеральная уборка… Музей открывать будем!
— Как? И вы тоже?! — спросили Сиракузовы.
Михайла Михайлович на них удивлённо уставился, а я закричал:
— Да ведь Сиракузовым это давно пришло в голову! Когда мы ещё только шли в школу, они уже об этом говорили!
— Да? — ещё больше удивился Михайла Михайлович. — Значит, нам одновременно пришло в голову, и я вас напрасно обругал. Выходит, вы застрельщики.
— Конечно, застрельщики, — сказали Сиракузовы.
Чулан, который нам выделили под музей, мы быстро привели в порядок. Теперь дело было за экспонатами.
По мнению Михайлы Михайловича, первая группа экспонатов должна была представлять доисторическое прошлое нашего города, незафиксированное никакими письменными документами, поскольку никаких письменных документов в то время ещё не было, — нам надо было узнать, что было прежде на месте нашего города: море, озеро или тропический лес.
Второе. Первые письменные упоминания о нашем городе. Какие были развиты ремёсла. Как развивалась торговля. С кем воевал и от кого защищался наш город (городской архив, исторические свидетельства, иные источники).
Третье. Татаро-монгольское нашествие. Хан Батый и неподатливая Монетка (городской архив, исторические свидетельства, другие источники).
Четвёртое. Лжедмитрий и отношение простых монеткинцев к Лжедмитрию (городской архив, исторические свидетельства, другие источники).
Пятое. Петровское время (по материалам городского архива, другим источникам, инвентарным книгам бабушки Василисы).
Шестое. Недавнее прошлое и теперешнее настоящее нашего города. Участие в революционном движении. Великая Отечественная война. Послевоенное развитие. Замечательные люди нашего города (материалы городского архива, газеты, свидетельства очевидцев, документы и реликвии, полученные в дар от горожан, инвентарные книги бабушки Василисы).
Седьмое. Будущее нашего города (по материалам архитектурной мастерской тётки Розы).
— Конечно, легче искать материалы о теперешнем настоящем нашего города, — сказал Михайла Михайлович. — Они есть, практически, в каждом доме. Труднее с недавним прошлым. Известно, например, что наш механический завод был в начале века маленьким кустарным предприятием и выпускал граммофоны, а теперь что выпускает?..
— Веялки и сеялки, — сказали Сиракузовы.
— Вполне современные, — подчеркнул Михайла Михайлович. — Вот бы и найти первый такой граммофон и поместить рядом с фотографией современной сеялки. В общем, работы хватит. И постепенно все разделы нашего музея заполнятся. Ну, кто что себе выберет? — спросил Михайла Михайлович. — Кто за что будет отвечать?
Нам с Сиракузовыми очень хотелось отвечать за замечательных людей нашего города.
— Жребий нужно кинуть! Жребий! — заорали Сиракузовы.
Кинули жребий.
Нам выпало отвечать за недавнее прошлое нашего города.
— Ну, всё. Граммофон искать будем, — безнадёжно сказали Сиракузовы.
12. Дядя Борис взрывает Сиракузовых изнутри
Но неожиданно во вторник вечером настроение у них заметно улучшилось. Я это понял сразу, едва они стукнули по забору палкой.
— Ну, — сказали Сиракузовы, — теперь, оказывается, многие ищут граммофоны.
В руках у них был мешок и ещё нечто вроде багра.
— Кто — многие? — спросил я, думая, зачем им мешок и багор.
— Ну, все историки-исследователи, — сказали Сиракузовы, — если они занимаются недавним прошлым своего города. И знаешь, где они их ищут?
— Где? — спросили.
— На свалке! — торжественно сказали Сиракузовы. — Потому, что некоторые дураки их туда выбрасывают, а они…
— Ну, да. Конечно, — сказал я. — Некоторые дураки выбрасывают, а другие ищут! За кого вы меня принимаете, Сиракузовы?
— Да честное слово! — Они прямо чуть не плакали. — Мы бы сами не поверили, если бы не прочитали. На вот, читай.
Они протянули мне журнал (это был «Юный техник»), и я, всё ещё сомневаясь, прочитал:
«С большей вероятностью можно предсказать сегодня находку древнего корабля викингов, чем первой пишущей машинки, которая появилась, как известно, всего восемьдесят — девяносто лет назад. Но специалистов, занимающихся историей развития современной техники, интересует сегодня и обычная пишущая машинка. Кому-то пришла в голову счастливая мысль позвать на помощь археологов. И археологи, к удивлению специалистов, обратили свои взоры на городские свалки. По их мнению, там можно было найти интересующие историков экспонаты. И действительно: первые же поиски дали удивительные результаты: был найден первый эдисоновский фонограф, первые радиолампы, образцы первых пишущих машинок, граммофонные записи с голосами знаменитых певцов начала века и даже прадедушка современных автомобилей — самодвижущаяся коляска…»
Я посмотрел на Сиракузовых.
— Ну, понял теперь? — спросили Сиракузовы.
И тогда, сунув багор в мешок, мы отправились на городскую свалку.
Но мы так и не дошли до места наших предполагаемых раскопок, потому что увидели дядю Бориса, который сидел на крылечке тёти-Галининого дома и, привалившись плечом к столбику, спал. Борода его покоилась на большой охапке цветов. Я узнал эти цветы: они были из бабушки-Василисиного огорода.
— Спит! — приглядевшись, ахнули Сиракузовы.
«Будет взрывать», — сообразил я, хотя цветы совсем не походили на бомбу.
Меж тем заинтересованные Сиракузовы отложили мешок в сторону и начисто забыли про раскопки.
— А что он тут делает? — подозрительно спросили они меня.
— Спит, — сказал я.
— А почему? — спросили Сиракузовы.
— Устал, — сказал я.
На мой взгляд, уже не надо было взрывать Сиракузовых.
Но тут дядя Борис открыл глаза, посмотрел на обоих Сиракузовых, подвинулся немного в сторону и сказал:
— Садитесь. Я не сплю. Жду, когда будет принято одно очень важное решение. А куда вы собираетесь?
— На раскопки, — застигнутые врасплох, ответили Сиракузовы.
Дядя Борис оглядел мешок:
— С мешком?
— С мешком, — ответили Сиракузовы.
И тогда мы пояснили ему, куда и зачем собираемся и что думаем найти на городской свалке: может, автомобиль, а может, граммофон, а может, если повезёт, и первый фонограф Эдисона.
— Не знаю, как в Америке, — сказал дядя Борис, — а у нас свалку регулярно убирают, и ничего вы там не найдёте. А что касается граммофона, — тут он почесал бороду, — такой граммофон стоит на чердаке у бабушки Василисы. Я даже думал починить его, да руки не дошли.
Мы ахнули, а дядя Борис опять как ни в чем не бывало почесал бороду.
— Такой граммофон, который нам нужен? — спросили Сиракузовы.
— По-моему, — ответил дядя Борис. — А что касается автомобиля, то вы, братцы, уже его чините.
— Кто чинит? — не поняли Сиракузовы.
— Вы. На автобазе.
— Грузовик?! — ахнули Сиракузовы.
— Грузовик. Первая советская грузовая машина АМО. Ей без малого пятьдесят лет.
