Тогда Гончаров закричал, показывая на портфель:
– Эй, пошли в школу!
Но она даже не изменилась в лице, будто его не узнала, будто забыла про него навсегда.
"Растрепала все Ленка! И зачем я ей сознался?" – пожалел он.
Так и смотрели они друг на друга молча, и Гончаров решил было отойти без ничего, без ответа. Но не смог он отойти от нее без ничего. Он отбросил портфель и мешок в сторону, перекувырнулся через голову и, уцепившись руками за скамейку, сделал стойку на голове, болтая ногами в разные стороны. И когда, облепленный липким снегом, он взглянул наверх, то увидел, что Жирафа смеется. Вскочил он на ноги, подхватил портфель и мешок и помчался в школу. Но по дороге мышонок запищал, радуясь, что остался жить после всех потрясений, и Федя вспомнил про подарок. Он повернул назад, добежал до знакомого дома, взлетел на третий этаж и позвонил. Ему открыла Жирафа.
– Ты чего? – удивилась она.
Он достал банку и протянул ей:
– Держи! А ты чего?
– Я заболела гриппом! А это что?
– Подарок! – крикнул он ей снизу и побежал сломя голову в школу. А внутри у него все пело, и только непонятно было, откуда пришла к нему та музыка.
Жирафа развязала банку, и из банки, приподнимаясь на задних лапах, передними скользя по стеклу, выглянул живой мышонок. Засмеялась Жирафа, разглядывая мышонка, а он запищал, разглядывая ее. Увидела Жирафа его острые зубки и розовый язычок. Мышонок влез на остаток котлеты и продолжал смотреть на Жирафу глазами, похожими на черные бусинки. – Здравствуй! Давай играть!
Стали они играть, и незаметно пролетел день и наступил вечер.
Маша сидела в кровати, а банка стояла с нею рядом.
– Ну, не скучала? – спросила мама, входя в комнату.
– Я не скучала, – ответила Маша. – Я не одна была!
– А с кем же ты была? – улыбнулась мама, и не предполагая, кого же придумала сегодня себе в друзья Маща.
– С мышонком играла!
– С мышонком? – удивилась мама ослаблению Машиной фантазии.
– С живым! Посмотри! Он в банке сидит!
Мама наклонилась, чтобы посмеяться дочкиной шутке, но отпрянула в ужасе, когда на нее уставились черные глазки.
– Мышь! – закричала мама в панике. – Откуда она у тебя, боже мой?!
Чувствовала Маша, что не надо говорить правды, и не сказала.
– Я поймала ее! – услышала мама сквозь пелену тумана, который невесть откуда взялся и залез ей в уши.
– Где поймала? – простонала мама, оглядываясь по сторонам, ожидая увидеть скопище мышей.
Она села на диван, поджала ноги и так и сидела скорчившись, пока Маша не рассказала ей правды.
Как услышала мама, что мышь не местная, а занесенная, прыгнула она на пол и закричала:
– Мало нам твоего гриппа, ангины и воспаления легких, еще и желтухой заболеешь! Давай сюда мышь, я ее сама выброшу, а завтра пойдем анализы сдавать! Что мне с тобой делать, как я устала!
И тут мама хотела заплакать, но зазвонил звонок и зашла к ним Нелли Николаевна, мать Пини Глазова, их соседка по площадке, проведать Машу. Она принесла ей для поправки здоровья клюкву, а также домашнее задание.
Маша посмотрела на Нелли Николаевну и ахнула – какой у нее ни с того ни с сего живот вырос, все время ходила нормальная, и вот живот вырос. Маша инстинктивно схватилась за свой живот – тот ли он самый? – и нечаянно опрокинула банку на бок, а мышка хвостиком махнула ей на прощанье и побежала по комнате. И надо же такому случиться – не нашла она лучшего себе места, как остановиться на домашней туфле Нелли Николаевны. Нелли Николаевна, как увидела мышь на своей туфле, выронила банку с подснежной клюквой, вскрикнула и задрожала большим своим телом, как будто рябь прошла по озеру. И сейчас же сказала:
– Ой, у меня схватки!
Мама бросилась ее провожать, а мышка, недолго думая, выбежала в раскрытую дверь.
Максим Петрович, придя с работы, застал семью свою в большом волнении и в тревоге. Во-первых, Маша сказала ему, что теперь долго она не поправится, так как ей не с кем играть с живым. Жена, во-вторых, сказала, что она дома ни минуты не останется, пока не будет точно известно, есть ли в квартире мышь. А в-третьих, Максим Петрович засмеялся и сказал, что из живых можно с ним играть, а что касается мыши, то он, если она здесь, обнаружит ее немедленно.
Весь вечер он возил мебель по комнате, а мыши не нашел.
– Может, она играет со мной в кошки-мышки? – сказал он, вытирая со лба пот.
– Вечно у тебя дурацкие шуточки! – сказала сердито мама, боясь идти на кухню.
– Откуда мышь-то взялась? – спросил он деловито.
– Мне ее Гончаров подарил! Помнишь, это он котят погубил!
– Ну и друзья у тебя, Машка, мне бы таких! засмеялся Максим Петрович. – С такими друзьями не пропадешь!
– Ты хоть в руки ее не брала? – с надеждой спросила мама.
– Брала! Я ее гладила, когда она пищала, то есть он, мышонок, пищал.
– Нет, это не моя дочка! – сказала мама. – Мне, наверно, подменили ее в самом начале! Я боюсь мышей!
– Нет, я твоя, твоя! Только ты не бойся их, мышь – маленькая, а ты – большая!
– Действительно, посмотри на себя в зеркало! А я пока тебе мышь из Машкиной книжки вырежу, и сравним мы вас и узнаем правду, кто кого бояться должен.
– Нет, вы невозможные! – засмеялась мама и пошла на кухню готовить запоздалый ужин.
И хорошо им было втроем. "И вчетвером было бы не хуже", – подумала мама, завидуя Нелли Николаевне, которую вел под ручку муж. Она из окна их видела и знала, куда они направлялись.
– Надо бы нам еще ребенка. Машке скучно, – сказала она поздно вечером мужу.
Максим Петрович ничего не ответил на это, улыбнулся про себя и решил приписать в свой рассказ историю с мышью, но только превратил мышь в электронную.
Жизнь седьмая
ПИСАТЕЛЬ МИРА СЕГО ПИНЯ ГЛАЗОВ
Придя в школу, Гончаров узнал новость, что Лена Травкина улетела на Дальний Восток, что в классе объявился писатель Пиня Глазов И что Вадик Васильев попал в больницу.
Первое известие потрясло его самым неожиданным образом. Весь день он рассказывал Мише про Лену, какая она, в общем, неплохая девчонка, хоть она ему а надоела.
Миша внимательно слушал Федю и не узнавал – Изменился Гончаров после болезни, микробы на него так подействовали, что ли?
– Да наплюй ты на Ленку! – сказал Миша с не свойственной ему грубостью. – Она только на этот год улетела, а на будущий вернется опять!
Как услышал Гончаров сообщение Миши, свалился у него с души камень.
– Плевать на Ленку! – сказал он, и пошли они с Мишей в обнимку по коридору, настоящие мальчишки, настоящие друзья, которым дела нет до этих девчонок, ябед и приставал.
Второе известие он до конца не дослушал, а третье тут же забыл.
Зато отъезд Лены Травкиной исторг душераздирающий стон из узкой груди первоклассника Пини Глазова. Если бы не внезапный, как камень на голову, отлет Лены из города Ленинграда в город Владивосток, прямо как в задачах на движение про пункт А и пункт Б, так и не узнал бы Пиня, что в душе-то он и есть писатель, а не индеец и не пират. Так и не прочитали бы читатели эту повесть, которую, засыпая, стал писать в своей душе Пиня, как, засыпая, писала эту же повесть в своей душе учительница Наталья Савельевна, как по вечерам писал свой первый рассказ Максим Петрович Соколов, выдумывая фантастических героев, как писал свое сочинение про сыщика Ангофарова милиционер Дмитрий Александрович Ярославцев.
Но все-таки что должно случиться, всегда, как правило, случается, и Пиня в своей тетрадке по русскому языку, после упражнения, в котором говори лось, как Яша дразнил гусей, не смог с собой справиться и написал: "Лена Травкина улетела!" И наста вил дальше целую строчку вопросительных и воскли цательных знаков вперемешку. ?????? !!!! ? ! ??? …….
Затем он написал грамматический разбор: "Лена Травкина – самый главный член предложения, всех главнее, главнее". И тоже целую строчку: "главнее главнее главнее главнее главнее главнее главнее".
Мать Пини, всегда проверявшая у него уроки, державшая над ним полный контроль, на этот раз не смогла проверить его – не до того было. Уезжая в родильный дом в сильном волнении после пережитого скачка мыши на ее тапочку, Нелли Николаевна крепко обняла черного, как галчонок, Пиню, воинственного, как индейский поселок, Пиню, и сказала ему на временное прощание:
– Я поехала тебе за сестренкой. Слушайся папу и
Наталью Савельевну, она – в курсе. Учись как следует! Маруся двоек не любит!
– Много она понимает, твоя Маруся! Она реветь будет. Вези мальчишку, будем играть в войну, – посоветовал вооруженный до зубов Пиня. На животе у него болтались автоматы разных образцов, из-за пояса выглядывали пистолеты всех систем, на боку висел лук и колчан со стрелами, а на голове сидел мотоциклетный шлем. В руках он держал рапиру, а у ног его стояли пушки, броневики и ракетные установки.
Как глянула на сына Нелли Николаевна, так еще сильнее стали у нее схватки.
