— Подождешь меня? — спросил Ваня. — Что-то у нее там случилось… Я скоро вернусь.
— Подожду.
— Только обязательно. Не поговорили ведь…
Ваня убежал, а Феликс остался. Он сидел на стуле, и в его глазах стояла белая кофточка и строгое смуглое лицо… Не утерпела, пришла! Это было очень хорошо, что она пришла, и очень тревожно. Только бы не узнала, что он здесь: не так-то лестно отзывался он при ней о Ване.
Неожиданно со двора донеслись испуганные голоса, смех и странный металлический скрежет. Марья Сергеевна унесла чашки с блюдцами на кухню, и Феликс глянул в окно. Ваня карабкался по водосточной трубе на третий этаж, где жила Нонка. Ребята стояли внизу и, закинув головы, давали ему советы. Вот стало слышно, как подалась и с ржавым скрежетом сдвинулась вниз труба…
Но тут из кухни послышались быстрые шаги, и Феликс отпрянул от окна. Марья Сергеевна подсела к нему, вздохнула. Ее быстрые светлые глаза внимательно и печально посмотрели на него.
— Ты не скучай, он скоро прибежит. Говорил, что этих девчонок очень обижают во дворе… Это верно?
— Вранье! Они сами еще больше обижают ребят — ябедничают, сплетни распускают…
— А почему?
— Такой у них уровень…
— Ну что ты! Они приходили к нам… Обычные девочки…
— Вы слишком добрая, — сказал Феликс.
Краем уха он слышал, что ничего страшного во дворе не случилось. Марья Сергеевна, кажется, заметила, что он замолк не случайно, и вздохнула:
— Ну, я, конечно, не знаю всех сложностей… Мы ведь здесь совсем недавно, и многое ты знаешь лучше нас… Вообще-то, мне нравится Скалистый, одно плохо: на работу нельзя устроиться. Я вот терапевт, но и здесь и в Кипарисах все места заняты. Хоть иди медсестрой. Нельзя же сидеть без дела. Да и жизнь у вас дорогая — местные взвинчивают цены…
Феликс вежливо молчал.
— Тебе сколько лет? — неожиданно спросила Марья Сергеевна.
Феликс ответил. Она не поверила:
— Как и Ване! А ведь ты уже почти мужчина! Большой, умный… Знаю, знаю, все знаю про тебя… Молодец! — Она еще более доверчиво, еще более мягко, почти ласково смотрела на него. — Я вот не слышала всего, о чем вы говорили с Ваней, но ты не обижайся на него, что иногда он бывает такой прямой и может обидеть… Он и сам обидчив. Со слезами на глазах рассказывал, что у него тогда отказались взять кровь…
— Какую кровь? — спросил Феликс.
— Ну когда Лену привезли в больницу… Он сразу же кинулся вслед, думал, может, пригодится, думал, у него с ней одна группа крови…
Феликс замер. И почему-то вспомнил подслушанный разговор родителей на кухне.
Ванина мать… (нет, она не была его матерью) еще долго говорила что-то о сыне (нет, он не был ее сыном), о том, как и почему они переехали сюда, но Феликсу уже было не до этого. Он думал о другом. О Ване. Но не о том Ване, о котором говорила Марья Сергеевна, а о том, который был виновником всего. Которому не нравится их дружба и сплоченность… А что ему нравится? То, во что превратилась их компания — шумная толпа мальчишек, которые вечно спорят, умничают, ничего не признают и где каждый считает себя правым и делает что хочет! Может, впервые по-настоящему осознал вот сейчас Феликс, как неправильно вел себя не только тогда, когда спрятался за мамонтово дерево и целый день не выходил из дому, но и когда был с ребятами на пляже. Молчал, уклонялся от споров и даже Адъютанта не защитил. И даже сюда он пришел напрасно.
Раньше он был не такой. Держался совсем по-другому. Он не как все. Даже она, мать Вани, заметила это…
На буфете лихорадочно стучал большой старомодный будильник, залетевший в окно ветерок шевелил белый халат, висевший на гвоздике, и казалось, невидимый призрак пытается примерить его на себя…
— Что ж так долго нет Вани? — сухо спросил Феликс.
— Должен скоро прийти… Он у нас обязательный…
«Он у вас…» — подумал Феликс и почувствовал еще большую уверенность. Неловкость, страх и опасения исчезли. И ему уже ничего не стоило взять и выйти вот сейчас во двор, где сидели Аня, и Артем, и вся их разношерстная компания…
— Я пойду, — сказал Феликс и поднялся.
Что же ты?.. Подожди…
— Спасибо… В другой раз.
Феликс спокойно спустился по лестнице и вышел во двор. Захарка, первым заметив его, кинулся навстречу. Остальные не кинулись. Остальные смотрели, как он подходит к столику. Одна Аня не смотрела, она о чем-то спрашивала Лиду.
— Добрый вечер, — сказал Феликс и сразу бросился в атаку на Артема: — Много новых этикеток достал в коллекцию?
Семка громко хихикнул, Аркаша отвернулся и смотрел в сторону.
— Изрядно! — принял бой Артем. — А ты что ж так долго отсутствовал? Наскучили мы тебе?
— Кое-кто. Но не ты, конечно… А где же Ваня? Как это вы сидите без него?
— Он у Нонки, — сказал Адъютант.
— Она нечаянно дверь захлопнула, — пояснила Лида, — а у нее на плите щи варятся. Вот Ваня и полез.
— Значит, он у вас бегает по заявкам жильцов? — спросил Феликс. — Я думал, вы больше цените его.
Семка еще громче хихикнул, завертелся на скамье и стал озирать ребят, чтобы понять, как они относятся ко всему этому, но Феликс и сам еще понимал далеко не все. Аня явно старалась не смотреть на него, Аркаша тоже склонился к столу и что-то чертил на нем пальцем. У одной Лиды было спокойное лицо.
Неожиданно в Нонкином подъезде послышались голоса, спор, визг. Потом в открывшейся двери появился Ваня. Он силой вытаскивал из подъезда Нонку. Прыщеватая, толстая, в коротеньком розовом платье, она отчаянно сопротивлялась, упиралась ногами в порожек.
Наконец Ваня рывком вытащил ее во двор.
— Не хочет, и не надо! — сказал Феликс.
— Пусть идет, — ответил Ваня, — То ходила к нам, а то увидела тебя в окно и заартачилась…
— Верно, Иван, — пробасил Артем.
— Иди уж, — поддержала его Лида. — На балконах у вас портятся характеры… Еще хуже будут.
— Отстаньте вы от меня! — Нонка провела локтем по лбу.
— Зови и других, — сказала Аня. — Ни у вас, ни у нас нет жизни…
И тогда произошло странное. Нонка вдруг перестала упираться, выпрямилась и пошла к ним. И тут Феликс понял: сейчас или никогда! Сейчас он должен одним коротким и точным ударом вернуть все.
— Нонка, — твердым четким голосом сказал он, — убирайся отсюда, ты здесь никому не нужна! Исправишься — тогда мы посмотрим…
— Заявление писать, когда исправится? — вдруг спросил Артем. — А куда подавать его? В домоуправление или тебе?
Нонка остановилась, глядя на них растерянно и недоуменно.
— Феликс, — сказал Ваня, — ты в своем уме? Не надоело тебе это?
— Что? — спросил Феликс.
— То, что ты сделал из ребят. Ты человек или…
— Или кто? — спросил Феликс.
— Ты сам знаешь! — крикнул Ваня, и Феликс почувствовал, как что-то с размаху перехватило его горло.
— Дальше, — сказал он. — Что я знаю?
— Мне папа говорил, что…
— Чей папа? — спросил Феликс.
— Не твой же! Мой…
— Твой? — Феликс усмехнулся. — Валерий Михайлович? А ты знаешь, что у тебя нет никакого папы?
Лицо у Вани стало растерянней, чем у Нонки. Он, как и она, столбом застыл у стола.
— Как это нет?
— Очень просто, он не твой отец.
— Кто же тогда мой отец? — Ваня оглянулся и непереносимо покраснел, и Феликс понял, что отныне и навсегда он сражен им и уже не оправится.
— Это ты у них спроси, у своей мамочки, которая тоже не твоя мать. Ты не их сын, ты их приемыш! И возможно, подкидыш!
Во дворе стало очень тихо. Вдруг Феликс услышал быстрый сдавленный всхлип и повернулся к столу. По лицу Ани беззвучно текли слезы, губы вздрагивали, голова клонилась все ниже и ниже.
И тогда его словно толкнуло изнутри, и он хотел что-то сказать, но не успел.
— Замолкни! — резко, почти истерично крикнул Аркаша и вскочил со скамейки. — Это… Это подло… низко… Нечестно!
— А что ты в этом понимаешь, книжный червь! — рубанул Феликс, и все то, что он сдерживал и таил в себе всю последнюю неделю, прорвалось, выхлестнуло наружу. — Что ты понимаешь, дохлый книжный червь? И вы… вы все!
— Проваливай от нас! — завопил Дима.
— Я ухожу… Мне нечего с вами делать! — Феликс повернулся к Ане. — Вставай, Аня… Идем!
Она не шелохнулась. Тогда Феликс круто отвернулся от них и, стараясь не терять достоинства, не очень быстро, но твердо зашагал к своему подъезду. Но только он вошел в подъезд и за ним захлопнулась дверь, как все в нем сразу ослабело. Он прижался лбом к стене.
Вот теперь все. Теперь конец!
В ушах его еще звенели слова Аркаши, жестокие и резкие, и нервный крик Димки, и угрюмое молчание Ани.
Так он простоял несколько секунд, прислушиваясь ко всем звукам со двора, — там было до странного тихо. Потом оторвал лоб от шершавой, грубо оштукатуренной стены и стал подыматься наверх. Все было кончено. Все-все. Внутри было холодно и пусто. И ясно.