Аня не знала, что делать. Шифрограмму надо было порвать на мелкие клочки не читая. Но в ней и правда могло быть что-то важное. Прочесть ее в этот вечер не удалось. Валя не унималась и продолжала свои насмешки.
Аня выскочила из-за стола, швырнув вилку, и, не сняв платья, бросилась в постель и притворилась, что заснула. Сна не было ни в одном глазу. Только утром Аня смогла прочесть шифрограмму, и вот тогда-то у нее окончательно испортилось настроение. Ничего важного в шифрограмме не было: просто Феликс пытался наспех оправдаться и разжалобить ее, и хотел сегодня в четыре часа встретиться с ней, чтобы оправдаться уже не наспех, не кое-как, а основательно, капитально, заготовив предварительно кучу убедительных и неопровержимых доводов… Это он умеет!
Пойти? Ни за что!
Как у него язык повернулся сказать такое Ване? Бросить в лицо всем! Ну и что из того, что Валерий Михайлович и тетя Маша неродные Ване? Может, они на самом деле куда родней, чем иные родившие своих детей… А каков Аркаша — вот молодчага! И Артем оказался на высоте. И даже Дима не спасовал. Дура она, что так легко раздружилась с ним…
Но еще интересней было бы дружить с Ваней. Она уже пробовала, намекала ему и так и этак, да все бесполезно: смотрит на нее во все глаза, улыбается, в гости зовет, книги почитать предлагает, а чтобы, позвать в кино или походить по городу — так нет.
Крепко, до тупой боли в пальцах сжимала Аня черенок цапки, чтобы отвлечься, уйти от мыслей. А уйти было невозможно.
Идти или нет? Нет… И все-таки придется пойти: писал шифрограмму, волновался — вон как прыгали буквы, несколько раз употребил слово «очень», не то что раньше…
Хуже всего было не то, что он оказался не таким, как она думала. Хуже всего было другое. Она простить себе не могла, что так верила ему, его силе, твердости, независимости. А сила оказалась очень слабой, а твердость — очень мягкой, а независимость — очень зависимой и даже жалкой. Что ж она, ничего не понимает, и все вокруг не такое, как ей кажется?
Весь день Аня работала. Без единого слова пообедала и стала переодеваться. Натянула самое скромненькое и серенькое платье, мельком посмотрелась в зеркало — уродка, и хорошо! Кое-как, только бы не торчали во все стороны, поправила волосы. День был жаркий, и она надела босоножки. Золотая краска местами сильно слезла с них, облупилась — выйти из дому неприлично. Аня принялась тупой стороной кухонного ножа соскабливать с них оставшуюся позолоту — краска поддавалась и желтой пылью сыпалась на пол. Остатки она стерла пальцем, хорошенько поплевав на него.
И снова сунула в босоножки ноги — они показались ей более старыми и обшарпанными, чем были. «Ничего, сойдет… Это еще лучше!» — подумала Аня, глубоко вздохнув. И пошла со двора.
Она не привыкла ходить медленно, но сейчас изо всех сил заставляла себя. Сейчас нужно было опоздать, и намного, чтобы не думал, что очень рвется увидеть его, услышать его оправдания. Лучше вообще не ходить!
Навстречу шли курортники: гитара, улыбки, смех — Аня отвернулась от них; пролетела автоцистерна с надписью «Живая рыба» и громко плескавшейся водой… Забывшись на миг, Аня перешла на свой обычный бег, но тотчас опомнилась и пошла медленным шагом. И начала думать, как лучше вести себя с Феликсом, чтобы он сразу понял, что они очень разные.
Она сухо поджала губы и нагнала холоду в глаза. Он должен сразу наткнуться на ледяное равнодушие ее глаз, на сухость ее речи, на…
На что еще — она не успела придумать. Ее сердце екнуло и заколотилось. Навстречу ей шел Ваня. Не шел — летел. Точно выстрелили из рогатки. И по привычке смотрел под ноги и сильно размахивал руками. Будто траву косил. На нем были узенькие, много раз стиранные тренировочные брюки, в которых он поднимался на Гору Ветров, стоптанные полукеды и синяя, заправленная в брюки рубашка с карманами.
Он летел, никого не замечая, и во все лицо улыбался тротуару — пыльному, пятнистому, мягкому, потекшему от жары тротуару, по которому мчалась его тень, смешная и большеухая… Точно заяц!
— Ваня! — крикнула Аня и почему-то испугалась.
Он остановился как вкопанный, вскинул голову и сразу увидел ее, и улыбка, с которой он только что бежал, исчезла, и ее место заняла другая улыбка, тоже широкая и добрая, но чуточку другая. Нет, не чуточку, совсем другая!
Аня поправила поясок платья.
— Ты куда так разбежался?
— Я? — Он поднял на нее глаза — свои большущие, мягкие, до ужаса ясные, честные и глубокие глаза, в которые можно было прямо-таки провалиться. — Да никуда… — Он слегка смутился… — Просто так… Из фотолаборатории.
— Что-нибудь проявлял?
И тут Аня горько пожалела, что на ней такое скучное бесцветное платье и слишком длинное — только на два вершка выше колена, что на ее ногах эти ужасные, ободранные босоножки, да и волосы торчат, как у ведьмы…
— Нет, мне печатали.
Аня хотела задержать его, чтобы не убежал от нее к своему Димке, к Аркаше, и Витьке, и к этим балконным… теперь уже бывшим крысам, чтобы походил немножко с ней, поговорил, рассказал что-нибудь такое, чего никто не слышал, а то вечно он со всеми, и никогда — один, а ведь нельзя дружить сразу со всеми…
— Покажешь? — спросила Аня.
— Хорошо… Покажу… — как-то странно вдруг замямлил Ваня и сунул руку в карман, но ничего не показал и руки не вынул. Аня тотчас перескочила на другое:
— А как Лена? Ничего уже? Да?
Ваня сразу оживился и перешел на обычный тон:
— Поправляется. Опасений за жизнь уже нет. Папа сказал, что она снова сможет заниматься гимнастикой и плавать и швы на теле будут почти незаметны…
Щеки его от улыбки так чудно разошлись в стороны, что Аня вдруг поняла, что никуда он сейчас не убежит, что они успеют наговориться и побродить с ним.
— А ты знаешь, скоро можно будет сходить к ней, — сказал он.
— Ну?
— Да, сегодня папа пустил меня тайком, и только на три минуты, она еще очень слаба… Сходим вместе?
— Конечно! Обязательно! И я подарю Лене свой медальончик с дельфином… Он так понравился ей и, может, вправду, как говорят, принесет ей счастье…
— А не жалко?
— Что ты!
— Ты знаешь, о чем я подумал, — проговорил Ваня, улыбаясь уже какой-то новой улыбкой. — Нас ведь очень много во дворе, и мы можем по очереди чуть не каждый день навещать Лену, чтобы ей не было скучно… Ее мама и папа — это одно, а ребята, товарищи — это другое.
— Здорово! — сказала Аня, и ей почему-то стало очень грустно и очень радостно. — И придумаем какую-нибудь игру, чтобы никогда не кончалась и была смешной…
— Идет! — Ваня так посмотрел на нее, что Аня покраснела и опустила глаза. — Вот это идея! — Он почесал рукой свою круглую бугроватую голову — впрочем, за эти дни волосы у него немножко отросли, и голова уже не казалась бугроватой, и губы у него были нормальные — веселые, грубоватые мужские губы, и уши, если разобраться, были по голове — не пошли бы к его крепкой крупной голове крошечные ушки…
Нет, они должны были походить сегодня, поговорить.
Но чем удержать его?
И Аня решила схитрить.
— А как тебе «Черные кипарисы»? — спросила она.
— Да никак! Говорят, первый класс, приходится питаться слухами… Как попасть в кино? Столпотворение!
— Какой ты беспомощный! — заявила Аня и обрадовалась, что нашла этот единственно верный сейчас тон. — Хочешь увидеть?
И говорила она так, что нельзя было отказать.
— Конечно, хочу… А где взять билеты?
— Идем. — Аня решительно взяла его за руку и повела вперед, и он не пытался оказать ни малейшего сопротивления, и даже, наоборот, весьма охотно шел, и ей уже не приходилось его тянуть.
У «Волны» было невпроворот народу, и Аня была в ужасе от своей затеи. Она еще сама толком не знала, как сможет достать билеты. Возможность была только одна — найти знакомого у окошечка кассы. А это дело случая… Что теперь Ваня подумает о ней? И тут она обмерла вторично: ведь у нее нет ни копейки денег. Можно сказать, сама пригласила его в кино, а билеты-то покупать и не на что!
И здесь к ней пришла более трезвая и спасительная мысль: а может, это и хорошо, что у нее нет денег? Хоть не опозорится перед ним…
— Ваня, — сказала она и жалко улыбнулась. — Прости меня. Я вот позвала тебя, а про деньги и забыла… Не знала же, что встречу тебя!
Ваня тут же сунул руку в карман, и Аня со страхом увидела, как он вытащил рубль.
Аня взяла деньги и сказала, чтобы он ждал ее здесь, и, протискиваясь сквозь толпу, двинулась к окошечку. Ни единой знакомой души там не было. Авантюра не удалась, и у Вани останется неприятный осадок от ее хвастовства…
Аня крутила во все стороны головой.
Вдруг она заметила, как к дверям кинотеатра какая-то толстая женщина в белом халате подвозит на тележке ящики с товаром — очевидно, с печеньем, пирожными и коржиками. Увидев сзади ее спину и оттопыренную щеку, Аня бросилась к ней. Конечно же, это была Нонкина мать.
